— Полегче, тигрица.
Мне никак не остановиться.
— Жаль, тебя здесь нет.
Я сама захвачена врасплох. Судя по реакции, Эд тоже. Наступает пауза.
— Понимаю, тебе нужно время, — наконец произносит он.
Я молчу.
— Врачи говорят, чересчур много контактов не полезно для здоровья.
— Я тот врач, который это сказал.
— Ты одна из них.
За спиной слышится треск — в камине вспыхнула искра. С шумом разгорается пламя.
— Почему бы тебе не пригласить этих новых соседей? — спрашивает он.
Я допиваю бокал.
— Думаю, на сегодня хватит.
— Анна…
— Эд…
Кажется, я ощущаю его дыхание.
— Жаль, мы сейчас не с тобой.
Слышу удары своего сердца.
— Мне тоже жаль.
Панч спустился за мной следом. Я беру его на руки, иду в кухню. Ставлю телефон на столешницу. Еще один бокал перед сном.
Взяв бутылку за горлышко, я поворачиваюсь к окну, к трем привидениям, маячащим на тротуаре, и приветственно поднимаю бокал.
Вторник,
26 октября
Глава 3
Год назад мы планировали продать этот дом, даже наняли брокера. Оливия в сентябре следующего года должна была пойти в мидтаунскую школу, и Эд нашел непыльную работу в Ленокс-Хилле.
— На новом месте будет здорово, — обещал он. — Для тебя персонально я установлю биде.
Я похлопала его по плечу.
— Что такое биде? — спросила Оливия.
Но потом он ушел, и она вместе с ним… У меня опять сердце кровью обливалось, когда я вчера вспомнила первые слова так и не пригодившегося объявления: «ГАРЛЕМСКАЯ ЖЕМЧУЖИНА, ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬ XIX ВЕКА ПОСЛЕ БЕРЕЖНОЙ РЕСТАВРАЦИИ! ЧУДЕСНЫЙ ДОМ ДЛЯ СЕМЬИ!» Полагаю, насчет «достопримечательности» и «жемчужины» можно еще поспорить. «Гарлемская» — без вопросов, как и XIX век — 1884 год постройки. «Бережная реставрация» — да, могу подтвердить, — и к тому же дорогая. «Чудесный дом для семьи» — тоже правда.
Итак, мое владение и его форпосты.
Цокольный этаж. Или, как говорит наш брокер, мезонет [Мезонет (от фр. maisonette — маленький дом) — дом с квартирами, помещения которых расположены в двух или трех уровнях.]. Апартаменты занимают всю площадь этажа, есть отдельный вход, кухня. Ванная, спальня, небольшой кабинет. Рабочее пространство Эда на протяжении восьми лет. Он, бывало, завалит весь стол светокопиями, прибьет к стене сводки подрядчика… В настоящее время цокольный этаж сдается в аренду.
Сад. В патио можно пройти через первый этаж. Плитка из известняка, пара старых садовых кресел, молодой ясень, печально склонившийся в дальнем углу, как одинокий долговязый подросток. Часто мне хочется обнять его.
Первый этаж. Цокольный этаж у британцев — это premier étage у французов. Я не принадлежу ни к тем ни к другим, разве что стажировалась в Оксфорде — причем жила в цокольном этаже, — а в июле этого года начала изучать французский онлайн. Кухня со свободной планировкой, задняя дверь выходит в сад, а боковая — в сквер. Полы из белой березы, теперь они заляпаны пятнами от мерло. Из коридора попадаешь в туалетную комнату — я называю ее красной комнатой. «Цвет спелого томата», согласно каталогу «Бенджамин Мур». Гостиная с диваном и кофейным столиком. На полу персидский ковер, мягкий, как плюш, хотя далеко не новый.
Второй этаж. Библиотека Эда — полки плотно заставлены книгами с желто-коричневыми пятнами на обложках и потрескавшимися корешками. И мой кабинет — просторный, на столе от «ИКЕА» — «макинтош», поле для шахматных сражений онлайн. Ванная комната с сидячей ванной, выложенная голубой плиткой «Божественный восторг», что несколько двусмысленно для помещения с унитазом. Удобный глубокий стенной шкаф, который однажды я смогу преобразовать в темную комнату, если захочу перейти от цифры к пленке. Хотя, кажется, я теряю к этому интерес.
Третий этаж. Спальня хозяина (хозяйки?) и ванная. В этом году я много времени провела в постели. У меня программируемый матрас с двойной регулировкой. Эд запрограммировал свою сторону на мягкость пуховой перины, моя же сторона жесткая.
— Ты спишь на кирпичах, — сказал он однажды, барабаня пальцами по простыне.
— А ты — на облаке, — ответила я.
Потом он поцеловал меня — долгим, неспешным поцелуем.
После ухода Эда и Оливии, на протяжении всех этих пустых, унылых месяцев, с трудом отрываясь от простыни, я, как набегающая волна, перекатывалась с одного края кровати на другой, наматывая на себя, а затем разматывая одеяло.
Есть еще смежная гостевая спальня.
Четвертый этаж. Когда-то здесь было помещение для прислуги, а теперь спальня Оливии и вторая гостевая. Иногда по вечерам я, словно привидение, брожу по ее комнате. Порой стою в дверях, наблюдая, как в солнечном свете медленно кружатся пылинки. В иные недели я совсем не наведываюсь на четвертый этаж, и он начинает стираться из памяти, как ощущение от дождя на коже.
Как бы то ни было, завтра я снова поговорю с мужем и дочерью…
Тем временем люди на той стороне сквера исчезли.
Среда,
27 октября
Глава 4
Из входной двери дома двести семь, как конь из стартовых ворот, вырывается стройный подросток и галопом мчится по улице на восток, мимо моих фасадных окон. Мне не удается хорошо его рассмотреть — я проснулась рано, а накануне допоздна смотрела «Из прошлого» и теперь пытаюсь понять, поможет ли мне глоток мерло, — однако успеваю заметить промелькнувшие светлые волосы и висящий на одном плече рюкзак. Мальчик убегает.
Я медленно беру бокал, плыву наверх и устраиваюсь за письменным столом. Достаю «Никон».
В кухне дома двести семь я вижу отца, крупного и широкоплечего, освещенного телеэкраном. Я подношу камеру к глазам и приближаю изображение: идет передача «Сегодня». Можно спуститься, включить телевизор, размышляю я, и смотреть передачу параллельно с соседом. Или поглядывать на его экран прямо отсюда, через объектив.
Я останавливаюсь на втором варианте.
Через некоторое время навожу объектив на фасад, а «Гугл» показывает мне вид на улицу — дом из побеленного камня, построенный со слабым намеком на боз-ар [Боз-ар (от фр. beaux-arts — изящные искусства) — эклектичный стиль архитектуры, поддерживающий традиции итальянского ренессанса и французского барокко.] и увенчанный вдовьей площадкой. Отсюда я могу, разумеется, видеть лишь боковую часть здания — через восточные окна хорошо просматриваются кухня, гостиная на втором этаже и спальня над ней.
Вчера прибыла мебель с бригадой грузчиков, которые перетащили в дом диваны, телевизоры и старинный платяной шкаф. Разгрузкой и переноской руководил муж. Жену я не видела с вечера их приезда. Интересно, как она выглядит.
Вечером меня отрывает от компьютера звонок в домофон, помешав поставить мат программе «Рук-энд-ролл». Не спеша спускаюсь, хлопаю ладонью по сирене, отпираю дверь в прихожей и вижу, что за порогом бесцеремонно маячит мой съемщик. До чего хорош — мужественная челюсть, глазища как плошки, темные и глубокие. Ну просто Грегори Пек. Между прочим, не я одна так считаю. Как я заметила, Дэвид любит поразвлечься со случайными дамочками. По сути дела, слышала.
— Вечером отправляюсь в Бруклин, — сообщает он.
Я провожу рукой по волосам.
— Хорошо.
— Не нужна ли вам какая-нибудь помощь, пока я не уехал?
Это звучит как предложение, как фраза из фильма-нуар. «Просто сожми губы и дуй» [Двусмысленная фраза, произнесенная героиней фильма «Иметь и не иметь» режиссера Говарда Хоукса (1944).].
— Спасибо. Все хорошо.
Он, прищурившись, глядит мимо меня.
— Может, поменять лампочки? Здесь темно.
— Мне нравится полумрак, — говорю я. Хочется добавить: «Черный, как мой парень».
Это что, шутка из фильма «Аэроплан!»? «Хорошо…» Повеселиться? Провести время? Потрахаться?.. «…провести время».
Он поворачивается, собираясь уйти.
— Знаете, можете входить через дверь цокольного этажа, — стараясь говорить игриво, сообщаю я. — Есть шанс, что я буду дома.
Надеюсь, Дэвид улыбнется. Он живет здесь уже два месяца, и я ни разу не видела его улыбки.
Кивнув, он уходит.
Я закрываю дверь.
Я изучаю себя в зеркале. Сеточка морщин вокруг глаз. Падающие на плечи темные пряди, кое-где пробивается седина. Отросшие волосы под мышками. Отвислый живот. Неаппетитные ямки на бедрах. Кожа бледная, почти как у покойника; выступающие синие вены на ногах и руках.
Морщины, ямки, лохмы… Следует поработать над собой. Если верить некоторым знакомым, а также Эду, когда-то я была такой… по-домашнему уютной. И потому привлекательной. «Ты казалась мне соседской девчонкой», — грустно сказал Эд незадолго до нашей разлуки.
Я опускаю взгляд на пальцы ног, подрагивающие на плитках пола, — длинные и красивые. Это одно — или десять — из моих достоинств. Увы, в данный момент они напоминают когти хищника. Порывшись в аптечке, забитой поставленными друг на друга флаконами — совсем как тотемные столбы, — я извлекаю кусачки для ногтей. По крайней мере, эту проблему я в состоянии решить.