Теперь фильмы, вышедшие после Хича. «Исчезающий», с его неожиданным финалом. «Неукротимый», ода мастеру Полански. «Побочный эффект», который начинается как длинное скучное повествование, направленное против фармакологии, а потом плавно переходит в совершенно иной жанр.

Ладно.

Известны неправильные цитаты из фильмов. «Сыграй еще, Сэм» — будто бы из «Касабланки», хотя ни Богарт, ни Бергман этого не говорили. «Он жив» — Франкенштейн не приписывал своему монстру какой-либо пол, там сурово сказано: «Оно живое». «Элементарно, мой дорогой Ватсон» — действительно появляется в первом же звуковом фильме про Холмса, но вы этого не найдете в романе Конан Дойла.

Ладно.

Что дальше?

Я открываю ноутбук, захожу на «Агору». Сообщение от Митзи из Манчестера, сообщение об успехах Ямочек 2016 из Аризоны. Ничего примечательного.


В гостиной дома двести десять мальчик Такеда проводит смычком по виолончели. На восток от него четверо Греев, спасаясь от дождя, со смехом взбегают по ступеням крыльца. На той стороне сквера Алистер Рассел в кухне наливает в стакан воду из-под крана.

Глава 8

Ближе к вечеру я наполняю стакан калифорнийским пино нуар, и вдруг раздается звонок в дверь. Я роняю стакан.

Он разбивается, вино длинным языком выплескивается на доски из белой березы.

— Твою мать! — ору я.

Надо заметить, в отсутствие людей я ругаюсь чаще и громче. Эд поразился бы. Я тоже поражена.

Успеваю схватить ворох бумажных полотенец, но в этот момент снова звонят. Кого это черт принес? Я подумала или уже сказала это? Дэвид час назад уехал на работу в Ист-Гарлем — я видела его из кабинета, — и я не ожидаю никакой доставки. Наклонившись, прикрываю пятна полотенцами и иду к двери.

На экране переговорного устройства — высокий парень в узком пиджаке, сжимающий в руках белую коробочку. Сын Расселов.

Я нажимаю кнопку для переговоров.

— Да? — спрашиваю я.

Менее ласково, чем «Привет», более любезно, чем «Кого это черт принес?».

— Я живу на той стороне сквера! — едва не кричит он невероятно милым голосом. — Мама просила вам это передать.

Я смотрю, как он подносит коробку к динамику, потом, засомневавшись, там ли находится камера, медленно поворачивается, поднимая подарок над головой.

— Можешь просто… — начинаю я.

Стоит ли просить его оставить коробку в холле? Боюсь, это не очень-то по-соседски, но я два дня не принимала ванну, кроме того, парня может укусить кот.

Мальчик по-прежнему стоит на крыльце, высоко держа коробку.

— …войти, — заканчиваю я, нажимая кнопку.

Слышу, как открывается замок, и иду к двери с опаской — так подбирается Панч к чужим людям. Во всяком случае, он делал это раньше, когда в дом являлись незнакомцы.

На заиндевевшее стекло падает смутная стройная тень, как от молодого деревца. Я поворачиваю ручку.

Он и вправду высокий, с детским лицом и голубыми глазами, волной рыжеватых волос и едва заметным шрамом, который прорезает одну бровь и задевает лоб. Ему лет пятнадцать. Он похож на одного знакомого мальчика, с которым я когда-то целовалась в летнем лагере в Мэне, четверть столетия тому назад. Мне нравится гость.

— Итан, — представляется он.

— Входи, — повторяю я.

Он входит.

— Здесь темно.

Я щелкаю выключателем.

Пока я разглядываю его, он изучает комнату: картины, кота, разлегшегося на кушетке, холмик намокших полотенец на кухонном полу.

— Что случилось?

— Маленькая авария, — говорю я. — Меня зовут Анна. Фокс, — добавляю на тот случай, если он приучен к формальностям.

По возрасту я могла бы быть его матерью. Молодой матерью, впрочем.

Мы обмениваемся рукопожатием, затем Итан протягивает мне блестящую коробочку, перевязанную лентой.

— Это вам, — застенчиво произносит он.

— Поставь сюда, пожалуйста. Выпьешь что-нибудь?

Он подходит к кушетке.

— Можно мне воды?

— Конечно. — Я возвращаюсь в кухню, убираю разгром. — Со льдом?

— Нет, спасибо.

Я наполняю стакан, затем другой, не обращая внимания на бутылку пино нуар, стоящую на столешнице.

Коробочка лежит на кофейном столике рядом с ноутбуком. Я еще не вышла из «Агоры». Мне только что удалось в процессе беседы с ДискоМики погасить у него начинавшийся приступ паники. На экране крупными буквами написаны слова благодарности.

— Хорошо, — говорю я, садясь рядом с Итаном, и ставлю перед ним стакан. Потом захлопываю ноутбук и беру подарок. — Посмотрим, что у нас там.

Тяну за ленточку, откидываю крышку и достаю из вороха оберточной бумаги свечу. В полупрозрачном парафине видны цветочки, как насекомые в янтаре. Подношу свечку ближе, чтобы рассмотреть.

— Лаванда, — сообщает Итан.

— Я так и думала. — Нюхаю подарок. — Люблю лаванду.

Итан улыбается краем рта, словно его потянули за веревочку. Я понимаю, что через несколько лет он превратится в красивого мужчину. Этот шрам женщины оценят. Возможно, девочкам он уже сейчас нравится. Или мальчикам.

— Мама просила меня передать это вам. Уже несколько дней назад.

— Очень чутко с ее стороны. Но на самом деле это вам новые соседи должны делать подарки.

— Одна леди уже заходила, — говорит он. — Она сказала, что для нашей маленькой семьи не нужен такой большой дом.

— Готова поспорить, это была миссис Вассерман.

— Да.

— Не обращайте внимания.

— Мы так и сделали.

Панч соскочил с кушетки на пол и осторожно приближается к нам. Итан наклоняется вперед, кладет руку на ковер ладонью вверх. Кот замирает, потом плавно подходит к нам и, понюхав пальцы Итана, лижет их. Итан хихикает.

— Мне нравятся кошачьи языки, — говорит он, словно признаваясь в чем-то.

— Мне тоже. — Я отпиваю воду. — Они покрыты крошечными шипами — крошечными иголками, — говорю я на случай, если он не знает слова «шип». До меня доходит, что я не знаю, как разговаривать с подростком, — моим самым старшим пациентам было двенадцать. — Зажечь свечку?

Итан с улыбкой пожимает плечами:

— Конечно.

В ящике стола нахожу коробок спичек вишнево-красного цвета с надписью: «Рыжий кот». Я вспоминаю, как ужинала в этом ресторане с Эдом более двух лет назад. Кажется, мы ели тажин из курицы, и, припоминаю, Эд одобрил вино. В то время я так много не пила.

Чиркнув спичкой, я зажигаю фитилек.

— Посмотри только, — говорю я, когда в воздухе появляется язычок пламени и цветы озаряются светом. — Как мило.

Наступает молчание. Панч вьется вокруг ног Итана, потом запрыгивает к нему на колени. Итан с довольным видом смеется.

— Похоже, ты ему нравишься.

— Пожалуй, да, — говорит он, согнутым пальцем легонько почесывая кота за ухом.

— Он не выносит большинства людей. Дурной характер.

Раздается низкое урчание, будто тихо работает двигатель. Панч мурлычет.

Итан улыбается.

— Он у вас домашний?

— Для него есть кошачья дверка в кухонной двери. — Я указываю на нее. — Но он в основном бывает дома.

— Хороший мальчик, — бормочет Итан, когда Панч зарывается к нему под мышку.

— Как тебе ваш новый дом? — спрашиваю я.

Итан отвечает не сразу, массируя голову кота костяшками пальцев.

— Скучаю по старому, — говорит он после заминки.

— Еще бы. Где вы жили раньше?

Разумеется, ответ мне известен.

— В Бостоне.

— Почему вы переехали в Нью-Йорк?

Этот ответ я тоже знаю.

— Папа получил новую работу. — (Формально был перевод, но вряд ли я буду сейчас спорить.) — Здесь у меня комната больше, — сообщает он так, словно эта мысль только что пришла ему в голову.

— Прежние хозяева провели большую реконструкцию.

— Мама говорит, это была адская работа.

— Точно. Адская работа. И они объединили несколько комнат наверху.

— Вы были в моем доме? — спрашивает он.

— Несколько раз. Я не очень хорошо знала этих Лордов. Но они каждый год перед отпуском устраивали вечеринку, и я к ним ходила.

По сути, последний раз я была у них год назад. Вместе с Эдом. Две недели спустя он ушел от меня.

Я понемногу расслабляюсь. В первый момент приписываю это обществу Итана — с ним так легко, даже кот это чувствует, — но потом начинаю осознавать, что возвращаюсь в режим психоаналитика, к живому диалогу. Любознательность и сострадание — инструменты моего ремесла.

И я на миг оказываюсь в своем кабинете на Восточной Восемьдесят восьмой, в маленькой, тихой, неярко освещенной комнате, где напротив друг друга стоят два глубоких кресла, а между ними голубой ковер на полу. Шелестит батарея отопления.

Дверь отодвигается, и в приемной видны диван, деревянный стол, на котором лежат стопки журналов «Хайлайтс» и «Рейнджер Рик», коробка лего. В углу мурлычет генератор белого шума.

А вот дверь в кабинет Уэсли. Уэсли Брилл — мой деловой партнер, научный руководитель, человек, который посоветовал мне заняться частной практикой. Мы называли его Уэсли Бриллиант. Неопрятные волосы, непарные носки, и при этом блистательный и быстрый как молния ум и громовой голос. Я вижу его в кабинете — вот он развалился в кресле, вытянув длинные ноги к центру комнаты и положив на колени книгу. Окно открыто, он вдыхает зимний воздух. Только что курил. Он поднимает глаза. «Привет, Фокс», — говорит он.