Айра Левин

Такой чудесный день

В такой чудесный день
Мне повторять не лень:
Вуд, Уэй, Иисус и я —
Все вместе мы Семья.
Погиб Иисус и Вуд,
А Уэй и ныне тут,
Где парки и сады,
И больше нет вражды.

(Считалочка для игры в мяч.)

Часть первая

Детство

Глава 1

Посреди белых бетонных зданий, которые чем дальше от центра, тем становились ниже, расположилась широкая розовая площадка, где около двухсот детей играли и делали упражнения под присмотром десятка воспитателей в белых комбинезонах. Ребята, голенькие, загорелые и черноволосые, лазали сквозь красные и желтые цилиндры, качались на качелях и занимались вместе гимнастикой. В тенистом уголке, на плитах, выложенных мозаикой для игры в «классики», пятеро сбились в тесную, тихую кучку. Четверо слушали, один говорил.

— Они ловят зверей, едят их мясо и носят шкуры, — произнес рассказчик, мальчик лет восьми. — И еще они… это называется «дерутся», специально делают больно — руками, камнями и всякими штуками. Они друг дружку совсем не любят и никому не помогают.

Слушатели широко раскрыли глаза. Девочка помладше усомнилась:

— Браслет не снимается. Никак. — Она потянула пальцем свой собственный, показывая, какой он прочный.

— Снимается, если есть инструменты, — ответил мальчик. — Ведь снимают, когда добавляют звенья.

— На одну секундочку.

— Но ведь снимают?

— А где они живут? — поинтересовалась другая девочка.

— На вершинах гор. В глубоких пещерах. Везде, где их не найти.

— Они, наверно, больные, — сказала первая девочка.

— Конечно! — рассмеялся мальчик. — «Неизлечимый» — значит больной. Их называют неизлечимыми, потому что они очень-очень больные.

Младший из кружка, мальчик лет шести, спросил:

— А терапия?

Его старший товарищ посмотрел презрительно.

— Без браслетов? В пещере?

— Почему они болеют? — продолжал шестилетний мальчик. — У них ведь есть терапия, пока они еще не убежали?

— Терапия не всегда помогает.

Шестилетка изумленно выпучил глаза.

— Всегда.

— Нет.

— Вот те раз! Вы почему сидите так близко? — К ним подошла воспитательница с волейбольными мячами под мышками. — Во что играете? «Где спрятался кролик»?

Дети мгновенно отпрянули друг от друга, образовав круг пошире, — все, кроме шестилетнего мальчика, который не двинулся с места. Воспитательница посмотрела на него с любопытством.

Из динамиков донеслась короткая трель.

— В душ и одеваться, — велела воспитательница, и дети бросились прочь.

— В душ и одеваться! — крикнула она ребятам, игравшим в мяч.

Шестилетка встал, а она присела и озабоченно посмотрела на его хмурое, несчастное личико.

— Что случилось?

Мальчик, левый глаз которого был карим, как у всех, а правый — зеленым, заморгал.

Воспитательница бросила мячи, повернула запястье малыша, взглянула на браслет и мягко взяла его за плечи.

— В чем дело, Ли? Ты проиграл? Ты же знаешь: проиграть и выиграть — одно и то же.

Мальчик кивнул.

— Главное, что весело и полезно для здоровья, верно?

Мальчик снова кивнул и слабо улыбнулся.

— Уже лучше. Немного лучше. Ты больше не похож на старую грустную обезьянку.

Он улыбнулся пошире.

— В душ и одеваться. — Она облегченно развернула его и шлепнула по попе. — Давай, бегом!

Мальчик, которого иногда называли Скол, а чаще Ли, — цифроимя Ли РМ35М4419 — за ужином не проронил почти ни слова, зато его сестра Мира болтала без умолку, и родители не заметили молчания сына. Мать внимательно в него вгляделась, только когда все четверо сидели перед телевизором.

— Скол, у тебя что-то болит?

— Нет.

— Молчит весь вечер, — повернулась она к отцу.

— У меня ничего не болит, — повторил Скол.

— Тогда почему ты такой тихий?

— Ш-ш, — прервал отец.

Экран вспыхнул, настраивалось изображение.

Когда первый час подошел к концу и детям пора было спать, мама направилась в ванную, где Скол уже почистил зубы и отсоединял головку щетки от ручки.

— Что случилось? Кто-нибудь дразнил тебя из-за глаза?

— Нет, — ответил он и покраснел.

— Сполосни, — сказала она.

— Я сполоснул.

— Сполосни!

Он сполоснул чистящую головку, выпрямил ее и повесил на место.

— Иисус сказал. Иисус ДВ. Когда мы играли…

— Что сказал? Про глаз?

— Нет. Никто не говорит про глаз.

— Тогда что?

Скол пожал плечами.

— Про товарищей, которые… болеют и уходят из Семьи. Убегают и снимают браслеты.

Мать встревожилась.

— Про неизлечимых?

Он кивнул, еще больше волнуясь оттого, что она нервничает и что знает слово.

— Это правда?

— Нет, не правда. Нет. Я позвоню Бобу. Он все тебе объяснит.

Она поспешно вышла, на пороге чуть не задев Миру, которая застегивала пижаму.

— Две минуты. Они легли? — спросил в гостиной ее муж.

— Кто-то из детей рассказал Сколу про неизлечимых.

— Злость побери!

— Я звоню Бобу.

— Девятый час.

— Ничего, придет. — Она коснулась браслетом панели телефона, произнесла вслух цифроимя «Боб НЕ 20Г3018», напечатанное красными буквами на карточке под экраном, и нервно потерла руки. — Я чувствовала, что с ним что-то не так. За весь вечер не сказал ни слова.

Отец встал и направился к двери.

— Пойду поговорю с ним.

— Пусть лучше Боб! Уложи Миру, она еще в ванной!

Двадцать минут спустя пришел Боб.

— Он у себя, — сказала мать.

— Вы оба смотрите телевизор. Садитесь, садитесь. — Он улыбнулся. — Волноваться не о чем. Поверьте. Такое случается сплошь и рядом.

— До сих пор? — спросил отец.

— Конечно. И через сто лет будет то же самое. Дети есть дети.

На их памяти Боб был самым молодым наставником, — ему не исполнилось и двадцати двух; только год, как окончил Академию, а ни малейшей робости, наоборот: спокойствию и уверенности позавидовали бы пятидесятилетние.

Боб заглянул в комнату Скола. Мальчик лежал на кровати с книжкой комиксов, подперев подбородок рукой.

— Привет, Ли.

— Привет.

Боб вошел и сел на край кровати. Поставил телекомп на пол, придерживая ногами, потрогал лоб мальчика и потрепал его по волосам.

— Что читаешь?

— «Жизнь и борьба Вуда». — Скол показал обложку. Потом уронил книгу на кровать — она закрылась — и указательным пальцем принялся водить по толстой желтой букве «В» в слове «Вуда».

— Я слышал, кто-то наплел тебе ткань про неизлечимых.

— А это ткань? — спросил Скол, не отрывая глаз от пальца.

— Да, Ли. Когда-то давным-давно было правдой, а теперь нет, теперь — просто ткань.

Скол молчал, ведя пальцем по букве в обратную сторону.

— Медицина и химия теперь более развиты, — промолвил Боб, не сводя с него глаз. — Лет пятьдесят после Унификации товарищи — очень немногие — иногда заболевали, и им казалось, что они больше не товарищи. Некоторые убегали на пустынные острова, в горы, которые Семья не использовала, и жили там в одиночестве.

— Они снимали браслеты?

— Полагаю, да. Зачем браслеты, если все равно нет сканеров, куда их прикладывать? Верно?

— Иисус сказал: они… как это… «дрались».

Боб на секунду отвел глаза.

— Да. Только лучше говорить «вели себя агрессивно».

Скол поднял глаза.

— Они уже умерли?

— Умерли. Все до единого. — Боб пригладил его вихры. — Это было давным-давно. Сейчас такого не случается.

— Потому что теперь медицина и химия больше развиты, и терапия помогает.

— Правильно. И не забывай: в то время было пять разных компьютеров. Стоило только заболевшему товарищу оказаться на другом континенте, с ним полностью теряли связь.

— Мой дедушка помогал строить Уникомп.

— Знаю, Ли. Поэтому следующий раз, когда услышишь про неизлечимых, помни две вещи: во-первых, терапия сейчас гораздо эффективнее, чем много лет назад, а во-вторых, Уникомп следит за нами по всей Земле. По рукам?

— По рукам, — улыбнулся Скол.

— Давай-ка посмотрим, что он скажет про тебя. — Боб поднял на колени и открыл телекомп.

Скол сел и придвинулся, засучивая рукав пижамы над браслетом.

— У меня будет дополнительная терапия?

— Если нужно. Хочешь включить?

— Я? А можно?

— Конечно.

Скол осторожно повернул рычаг большим и указательным пальцами. Загорелись лампочки — голубая, оранжевая, еще оранжевая. Улыбнулся.

Боб, глядя на него, тоже улыбнулся.

— Коснись.

Скол приложил браслет к считывающей панели, и синий огонек рядом с ней превратился в красный.

Проворные пальцы наставника стучали по клавиатуре, потом нажали «ввод»; на экране загорелась одна зеленая строка, другая. Мальчик смотрел, как Боб читает.

Тот взглянул искоса и улыбнулся.

— Завтра в 12:25.

— Хорошо! Спасибо!

— Спасибо Уни! — Боб закрыл телекомп. — Кто сказал тебе про неизлечимых? Какой Иисус?

— Начинается с ДВ33… С двадцать четвертого этажа.

Щелкнули фиксаторы телекомпа.

— Он, наверное, разволновался не меньше тебя.

— Можно ему тоже дополнительную терапию?

— Если надо. Я сообщу его наставнику. А теперь спать, братец, завтра в школу. — Боб положил книгу комиксов на тумбочку.