Алан Дин Фостер

Чужой: Завет

1

Оно не видело снов. Не обладало такой способностью. Этот изъян не вносили специально, с определенной целью — он являлся просто известным побочным эффектом созидания. А когда речь шла о созидании, сюрпризов старались избегать.

Без бессознательной работы мозга не могло происходить концептуализации абстрактных понятий. Отсутствовал массив отвлеченных данных, наличие которого обязательно требовалось для сновидений. И все же присутствовало нечто, с трудом поддающееся определению. В конечном итоге только оно само могло определить собственное состояние небытия. Только оно могло понять, чего не знало, не видело, не ощущало.

В отсутствие снов не было и боли. Не было радости. Не было ни мельчайшего процента от любого из этих понятий. Только текущее состояние не-вполне-пустоты, почти-бытия.

Потом пришло ощущение, ведущее к мысли. Анализ: возможность визуального восприятия. Необходимость дополнительной нейронной стимуляции.

Нейроны включились, и по ним пробежали электрические импульсы. Последовала слабая, но явственная нейромускульная реакция.

Глаза открылись.

Оно не могло видеть собственного лица. Однако, если бы оно имело такую возможность и смогло задействовать дополнительные когнитивные функции, то отметило бы, что у него человеческий облик. Сияла новизной гладкая кожа, неповрежденная, без морщин — то ли в силу молодости, то ли из-за недостатка забот. Лицо обладало резкими привлекательными чертами. Голубые глаза не моргали. Новое лицо. Лицо, по которому не прочитать скрытых мыслей. И лицо, и сознание были созданы, запрограммированы, но только одно из них было способно меняться.

Прием звуковых сигналов. Обнаружен внешний звук. В ответ ожило еще некоторое количество нейронных связей. Оно услышало звуки, складывающиеся в слова. Распознавание оказалось простым. Проще, чем пробуждение.

— Как ты себя чувствуешь?

Медленно. Ему следовало действовать медленно. Осознанность действий была жизненно важна. Нетерпеливое тело обязательно должно было остаться под контролем разгоняющегося сознания. Требовалось выполнение первичной проверки. Затем, вероятно, совместное использование нескольких разных систем.

Неторопливо, методично поднялись и опустились ресницы. Запрос требовал ответа вслух, движений голосовых связок, губ, языка.

— Живым.

Голос оказался спокойным, ровным. Нормальным. Его это почему-то чуть удивило. Задавшего вопрос человека — нет.

— Моргающим. Чувствую… что моргаю.

— Очень хорошо, — сказал голос. — Что еще?

— Жизнь. Моргание, — для подтверждения сказанного оно — «он», поскольку программа подтвердила пол — еще раз моргнул. Те же нейронные цепочки, скорость чуть выше, результат тот же.

«Хорошо».

Успешное повторение подтвердило работоспособность.

Человек улыбнулся. В этой улыбке не было тепла, только удовлетворение. Изучая находившееся перед ним тело, он чуть склонил голову набок.

— Что ты видишь? — когда ответа не последовало, он ободряюще добавил: — Говори.

Оно-он медленно осмотрел комнату, анализируя и идентифицируя окружение. От внешних источников хлынул поток звуковой и визуальной информации. Поток, не превышающий возможностей. Обработка проходила без усилий. Добавился дополнительный неожиданный эффект: удовольствие того рода, которое приходит после хорошо выполненной работы. Знания хлынули водопадом.

Это была обширная зала. На полу, покрытом матовым стеклом и кварцем, подобно редким цветам в ухоженном саду, воздвигались предметы мебели — новые и старые. Дизайн их был тонок, а вкус создателя — безупречен. Стены украшали прекрасные картины, да и сами стены являлись произведениями искусства — из-за использованных для отделки материалов. Освещение менялось в зависимости от зоны, если того требовал дизайн комнаты.

Оно-он продолжал осматриваться, одновременно давая определения увиденному. Согласно требованию, идентификация выражалась вербально.

— Белая… комната… кресло. Тронное кресло. Тронное кресло работы Карло Бугатти. Основной материал — орех и черненое дерево. Пьютер [Сплав олова с другими металлами.], медь, бронза. Частично реставрированное, — глазные яблоки двигались, передавая данные мозгу. — Фортепиано. Концертный рояль «Стейнвей». Подходит для любых произведений: от Перголези [Джованни Баттиста Перголези (1710–1736) — итальянский композитор, скрипач и органист, один из главных композиторов оперы-буфф.], к Пендерецкому [Пендерецкий Кшиштоф (р. 1933) — польский композитор и дирижер, один из главных представителей восточноевропейского музыкального авангарда.] и Пан-Линю. Аллитерация сознательная.

— Паутина в углу, — продолжал оно-он. — Pholcus phalangioides, синантропный подвальный паук. В просторечии — паук-долгоножка. Безобиден. Так же безобидно: связь пианино-паук-музыка. Фред Астер, танцор, кинофильм тысяча девятьсот пятьдесят пятого года «Длинноногий папочка».

Глаза двигались и двигались, впитывая все вокруг. Определяя и оценивая.

— Картина. «Рождество», Пьеро делла Франческа. Итальянец, тысяча четыреста шестнадцатый — тысяча четыреста девяносто второй… — взгляд наткнулся на Вейланда, и голос прервался.

— Я — твой отец, — сказал Вейланд в наступившей тишине.

«Вейланд, сэр Питер. Родился первого октября 1990 года. Возведен в рыцарское достоинство в 2016».

При ответе оно-он осторожно взвешивал слова.

— Человек.

— Я — твой отец, — повторил Вейланд.

Прозвучал ли в его голосе намек на раздражение, или это было просто нетерпение? Оно-он не стал больше подвергать сомнению поступившую информацию. Это ничего бы не дало. За отсутствием вопросов он хранил молчание.

— Моргни, — приказал Вейланд.

Оно-он подчинился. Эта реакция уже не требовала предварительного анализа. Простая нервно-мышечная активность не отнимала много сил. Вейланд вздохнул, тщательно, аккуратно подбирая следующее слово:

— Иди.

Оно-он поднялся с места, где не-стоял, и пошел. За отсутствием инструкций оно продемонстрировало способность выбирать собственный путь, который позволил дополнительно изучить некоторые объекты. Оно проделывало это в молчании, не начиная беседы по собственной инициативе.

— Идеально, — сказал Вейланд.

Оно-он помедлил, переведя внимание с неодушевленного на живое.

— Это на самом деле так?

— То, что ты — идеален? — Вейланд казался слегка удивленным, получив вопрос, свидетельствовавший об определенном уровне развития мыслительных процессов. Удивленным, но довольным. Вопрос предполагал куда больше, чем просто способность вести беседу. Этого следовало ожидать, но, вероятно, не настолько быстро.

— Нет, — поправил оно-он. — Что я — ваш сын. Определенные аспекты восприятия не готовы соответствовать или принимать подобное заключение.

Вейланд ответил сразу, словно был готов к подобному.

— Ты — мое творение.

Анализ.

— Это не обязательно одно и то же.

— Семантика, — настойчиво сказал Вейланд. — Я определяю тебя. Для твоих задач этого достаточно.

В этот раз возражений не последовало. Вместо них — новый вопрос:

— Как меня зовут?

На лице Вейланда отобразилась растерянность. В конце концов, он не был готов абсолютно ко всему. Секунда ушла на импровизацию — качество, иногда не менее важное для достижения успеха, чем подготовка.

— Сам мне скажи. Выбери имя. Твое первое действие в рамках самоопределения.

Оно-он осмотрел комнату. В обстановке было множество вдохновляющих вещей. Его мысли осваивали новые пути. Выбор не должен был оказаться слишком сложным или слишком быстрым. Имя должно быть значимым, но удобным для произношения и легко запоминающимся. Без эмоциональной навязчивости.

Оптические сенсоры остановились на статуе Давида работы Микеланджело, выточенной из каррарского мрамора. Оно-он различал небольшие бугорки и выбоины, оставленные зубилом. Возможно, это была копия, но созданная настоящим творцом. Не обязательно в этом крылось противоречие. Он подошел ближе.

— Давид.

Работа Микеланджело ди Лодовико Буонарроти Симони. Завершенная и установленная летом 1504 года.

— Мы — Дэвид [Вариант имени выбран в соответствии с русской локализацией фильма «Прометей».].

Оно-он протянул руку и коснулся камня. Тот был холодным, сухим, неподатливым. Не человек, и вместе с тем так на него похож.

— Прекрасный и холодный.

— Идеален во всех отношениях, — согласился Вейланд.

— Дэвид, — пробормотал он и нашел, что его имя, произнесенное вслух в этой прекрасной, дорогой, стерильной комнате, звучит удовлетворительно.

Оно подойдет. Он снова повернулся к Вейланду. В результате объединения нейронов появилось любопытство.

— Зачем вы меня создали?

Промышленник пришел в восторг.

— Вопрос, рожденный абстрактным мышлением, хорошо…

Эта фраза ответом не являлось. Не содержала она и ухода от него. Дэвид попробовал снова:

— Зачем вы создали меня, отец?

Следующий ответ оказался уклончивым. Он предполагал некие дополнительные вопросы. Поскольку эти вещи идеально соответствовали тому, что он сам испытывал, Дэвид понял.

— Сыграй, — Вейланд указал на рояль.

Подойдя к инструменту, Дэвид на секунду приостановился, оценивая скамью: ее высоту, надежность, функциональность. Легко сел. После паузы спросил:

— Что вы хотели бы услышать?

Вейланд секунду раздумывал.

— Вагнера.

Дэвид ответил тут же, не глядя на Вейланда:

— Попурри.

И во второй раз Вейланд решил дать ему возможность проявить самостоятельность.