Тяжелые удары его сердца заглушали отдаленные голоса телохранителей, расположившихся за рощей. Она подошла ближе и произнесла как нечто само собой разумеющееся:

— Ты знал его, как никто другой, так что просто подумай: о чем бы он тебя сейчас попросил?

Мрачный ненадолго задумался и решил уйти от ответа:

— Я… в самом деле не знаю, что бы он…

— Нет, знаешь. — Она взяла его за руку и крепко сжала. — Перестань сомневаться и ответь: что он сказал бы, если бы видел тебя сейчас?

— Он сказал бы, чтобы я прекратил скулить и начал кусаться.

Слова слетели с губ еще до того, как Мрачный осознал, что они родились, но он сразу понял, что это была истина. При мысли о том, что дедушка как-то ухитрился завладеть его языком, по спине пробежал холодок. Во рту осталось странное послевкусие, как будто Мрачный пытался перегрызть железный напильник, и оно заставило вспомнить слова дедушки, сказанные в лагере Кобальтового отряда. Ну конечно же! Старик предпочитал говорить намеками и загадками, надеясь, что витающий в облаках внук в конце концов сам наткнется на истину. Сжав кисть Чи Хён, Мрачный спросил:

— Ты разбираешься в кузнечном деле? В изготовлении оружия?

— Не очень, — ответила она. — Но Гын Джу мне об этом все уши прожужжал, и в нашем лагере работают по меньшей мере трое кузнецов. Уверена, они смогут нам помочь. Если хочешь, устроим погребальный костер и сожжем твоего дедушку, как королеву ведьм в Век Чудес. Мой первый отец говорил, что этот обычай был тогда распространен повсюду, от Джекс-Тота до Эмеритуса.

Эмеритус. После морозной ночи и блеклого снежного утра, напоминающего о родных саваннах, Мрачный понял, что остро тоскует по зимней погоде. Но при упоминании страны, которую иноземцы называли также Покинутой империей, он ощутил холод, какой, по его представлениям, должен царить на Южном Луче.

Но это был не совсем холод, а лишь нечто похожее, забирающееся под плащ и пронизывающее до мозга костей. Мрачный оглянулся на заснеженные сосны, понимая всю нелепость этого поступка, но ощущая необходимость удостовериться, что Безликая Госпожа не выглянула из-за темных облаков, чтобы украсть у него еще один поцелуй.

— Не нужно сжигать дедушку, словно какую-то ведьму, а уж тем более как королеву ведьм, — начал было Мрачный, но подумал, что его план может показаться Чи Хён слишком варварским, и решил пока не вдаваться в подробности. — Я вернусь в лагерь, но пообещай, что приведешь меня к кузнецу и поможешь объяснить, что мне от него нужно, если окажется, что он говорит только на багряноимперском или каком-нибудь другом языке. Не стоит беспокоить твоего… э-э… Гын Джу. Это просто особый обряд прощания, и я думаю, мастер по металлу справится.

— Я с восторгом представлю тебя.

Мрачный не сразу сообразил, почему она так сказала, но затем вспомнил, как едва ли не насмерть обиделся, услышав в ее палатке это глупое напыщенное слово, и кривой усмешкой дал понять, что понял шутку. Он не говорил на здешних языках, но она согласилась облегчить его задачу, и, кроме того, в ее присутствии любым делом заниматься приятнее.

Ее улыбка пропала, едва появившись, как пропадало все хорошее в жизни Мрачного. Чи Хён кивнула на дедушку и спросила:

— Отнесем его в лагерь?

— Нет, сначала я должен поговорить с вашим кузнецом и убедиться, что все получится. Вдруг окажется, что с этим могут справиться только мастера Рогатых Волков. А если какая-нибудь тварь в мое отсутствие успеет обглодать кости старика — ничего страшного, это тоже по нашим обычаям.

— Правда? — Чи Хён приподняла брови с тем милым притворством, что ей так хорошо удавалось.

— Не сомневайся, — ответил Мрачный, чувствуя, что способен бороться с дикой, мучительной скорбью лишь до тех пор, пока смотрит на девушку, а не на мертвеца, лежащего у нее под ногами.

И теперь, когда она защищала варвара от страшной утраты, он сумел с такой же отчетливостью, с какой видел снег на ее волосах или веснушки на щеках, распознать и демона, вцепившегося в ее сердце, и понять, что разговоры о дедушке отвлекают ее от собственных бед.

В другой ситуации он оставил бы все как есть, но этим печальным утром ему показалось важным немного потревожить Чи Хён расспросами, только для того, чтобы напомнить: у нее есть друг, который видит ее страдания.

— Мы все время говорим обо мне и о дедушке, ни слова о тебе. Все ли с тобой в порядке, Чи Хён?

— Просто я осталась без пальцев.

Сквозь беззаботный тон, которым это было сказано, пробилось смятение загнанного кролика. Девушка подняла забинтованную руку, чтобы было лучше видно. Правая кисть при этом оставалась в ладони Мрачного, а глаза смотрели куда угодно, только не на него.

— А еще ушибы и растяжение мышц, но и только. За всеми заботами я почти забыла о них, так что… со мной все в порядке. Лучше и не бывает.

Мрачный пожевал щеку, раздумывая, стоит ли дальше мучить девушку. Наконец она встретилась с ним взглядом и улыбнулась, но за этим твердым взором и блеском зубов он разглядел то, чего она прежде никогда не показывала, по крайней мере не показывала ему: настоящий страх или что-то родственное этому древнему демону. Единственная область, в которой Мрачный чувствовал себя знатоком, — это демоны эмоций. Он не сомневался, что распознал правильно, однако страх укоренился настолько глубоко, что избавиться от него можно одним-единственным способом: кто-то другой — обычно этим другим был дедушка — должен вытащить демона наружу. Так медведь-призрак выковыривает хрустящие внутренности из мерзлого трупа.

— Чи Хён, — тихо сказал Мрачный, — я обошел всю Звезду, но еще никогда не слышал, чтобы кто-нибудь сказал «лучше не бывает» и это оказалось бы правдой.

— Никогда?

Теперь он точно знал, что она дрожит не только от холода.

— Нет, это все равно что ты сказала бы «хуже некуда», но ты почему-то не говоришь.

Слушая его, Чи Хён впилась зубами себе в губу с такой силой, что едва не прокусила, и Мрачный поспешил ей на помощь:

— Я прекрасно знаю, иногда лучше молчать о том, что тебя беспокоит, и я ни в чем не стал бы обвинять… э-э… того, кто говорит, что у него все прекрасно, даже если это совсем не так. Я просто хочу сказать… хочу сказать, что не буду против, если ты захочешь что-то открыть мне, и я…

— Я не знаю, что делать, — с несчастным видом призналась Чи Хён, и хотя ее покрасневшие глаза оставались такими же сухими, как губы Мрачного, было ясно, что сердце разрывается от боли, а слова выдавливаются сквозь слезы. — С кем бы ни говорила, все советуют разное. Так много людей уже погибло из-за меня, а я не представляю, как действовать дальше, но должна притворяться, что у меня есть надежный план. Иначе все рухнет… Императрица Непорочных островов хочет моей смерти, и мой второй отец готов продать меня ей… А еще я послушалась Софию и приняла бой с имперцами, и теперь из-за этого вернулось Затонувшее королевство и драные Врата раскрылись посреди поля боя, поглотив тьму людей, а вместе с ними и кавалерессу Сасамасо, моего телохранителя и друга. И я не понимаю, что происходит и почему и в какое еще дерьмо я должна теперь вляпаться… У меня ни одной дурацкой идеи, Мрачный, но и времени на раздумья тоже нет. Совсем. Я должна вернуться в лагерь и обсудить с командованием наши дальнейшие действия, и если что-то сделаю не так, кавалересса Сингх бросит нас и уведет всю конницу, а на горизонте уже появился другой имперский полк, и мой отец может натравить его на нас, а если и не натравит, все равно повсюду разлетится слух о награде за мою голову и кто-нибудь другой явится, чтобы ее заполучить. Даже если я вырвусь из этой паутины, мои родственники в Хвабуне окажутся между армией отеанской императрицы и какой-то мерзостью, что подбирается к нам из Джекс-Тота. Я ничем не могу им помочь и не знаю, что теперь делать… Я… просто не могу так…

Мрачный помолчал, обдумывая ее слова, но не затянул с этим — чтобы не решила, будто ему нечего сказать в ответ.

— Я знаю, что тебе нужно сделать, — прервал он паузу, и по тому, как вспыхнули надеждой глаза Чи Хён, убедился, что не зря вызвал ее на откровенность. — Понимаю, странновато слышать такое от меня, ведь я сам никогда, ни разу в жизни, не смог принять решение без чьей-нибудь подсказки. Но сейчас я совершенно уверен, что нашел правильный путь.

— Да?

— Точно. — Мрачный указал на бревно, на котором провел всю ночь в горьких раздумьях. — Для начала мы сядем вот сюда, покурим дедовского биди и попробуем разобраться с твоими проблемами. Не стану обещать, что найду ответы на все вопросы или хотя бы на один из них, но внимательно выслушаю тебя и обдумаю твои слова, а там поглядим, что получится. Как тебе мое предложение?

— Я… — Она оглянулась на телохранителей, топтавшихся возле костра. — Я бы с радостью, но у нас нет времени. Совсем нет.

— Хорошо, если ты сейчас занята, я готов подождать, сколько нужно. Но не забывай: здесь нет никого главнее тебя. Ты говоришь, что из-за тебя погибло много людей, но я уверен, что жертв было бы гораздо больше, если бы не нашлось такого умного предводителя. И когда придет новая опасность, люди будут ждать твоих приказов, и они наверняка хотят, чтобы их предводитель был спокоен и готов ко всему, а не сгибался под тяжестью проблем, которые не успел вовремя сбросить с плеч. Так что, генерал, если ты хочешь посидеть здесь и поговорить со мной, это не просто твое право — может быть, прямая обязанность. Или нет?