— Очень хорошо, сеньор Сержиу, я буду иметь в виду это несомненно важное обстоятельство, — кивнул Антон де Альмада и посмотрел на меня с Оливером. — Господа, попрошу вас пройти в дом и отведать прохладительных. Вам не кажется, что солнце уже припекает несколько сильнее, чем хотелось бы?

5 сентября (22 августа) 1877 года. Полдень. Константинополь. Джордж Генри Бокер, специальный посланник президента САСШ Рутерфорда Бирчарда Хейса

Лишь только часы на Галатской башне пробили час по полудню, в мою дверь постучались. На пороге собственной персоной стоял мой новый приятель, югоросский канцлер мистер Александр Тамбовцев.

— Добрый день, мистер Бокер, — сказал он. — А не пообедать ли нам. Я думаю, что вы уже проголодались…

— Да, мистер Тамбовцев, спасибо, — ответил я, — с удовольствием разделю с вами обед.

Мистер Тамбовцев склонил голову:

— Тогда нас, мистер Бокер, можно уже считать друзьями…

— Почему вы так решили? — с интересом спросил я.

— Вы почти дословно процитировали нашу русскую поговорку, — ответил канцлер: — «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу…»

— Ну, если так, мистер Тамбовцев, — сказал я, — то можете звать меня просто Джордж.

— А вы меня просто Алекс, — кивнул югоросский канцлер, — ну что, Джордж, пойдем, посмотрим — чем нас сегодня удивит наш повар.

Трапеза, которую нам предложили сегодня, была, как и в прошлый раз, весьма простой, но очень вкусной.

Сначала подали закуски — на столе стояли осетрина, черная икра, винегрет, какой-то незнакомый мне салат с оливками, картофелем, горошком, колбасой и майонезом (канцлер назвал его «оливье»), пирожки, блинчики, вареное мясо в тесте, представленное мне как «хинкали»… В любой другой стране на этом трапеза бы и закончилась, а здесь она только началась. Впрочем, этому я не удивился — жизнь в Петербурге приучила меня к русской кухне. И если то, что подавали здесь, отличалось от типично петербургского стола, то количество — и невозможность соблюдать диету — были мне очень даже знакомы.

Потом принесли холодный суп, совсем непохожий на все, что мне подавали в Петербурге. Чуть сладковатый и шипучий, с огурцами, вареным картофелем и яйцами, он был необыкновенно вкусен. Когда я спросил, что же это такое, канцлер, улыбнувшись, ответил, что это и есть та самая знаменитая окрошка, которую в северной столице России почитают кушаньем простонародья. Да, подумал я, это вкуснее всех тех французских консоме, которыми меня кормили на тамошних приемах.

А вот на второе были знакомые мне по Петербургу пожарские котлеты, которые здесь почему-то именовали киевскими. На десерт подали изумительные пирожные и кофе. И только, после десерта русский канцлер спросил меня:

— Ну что, Джордж, вы ознакомились с нашими предложениями?

— Ознакомился, Алекс, — ответил я. — Полагаю, что с большинством ваших пожеланий согласится и мое правительство. В частности, нас, несомненно, устроят статьи о дипломатических отношениях, о взаимной торговле, о взаимной гарантии инвестиций…

— Ну, Джордж, — ответил мне Тамбовцев, — они точно так же в ваших интересах, как и в наших.

Я вздохнул:

— Это так. Но вот с некоторыми другими пунктами мое правительство вряд ли согласится. Например, о возвращении Форт-Росса под суверенитет Российской империи. Во-первых, нам не совсем понятно, почему подобные вопросы — которые касаются лишь Североамериканских Соединенных Штатов и Российской империи — поднимаются в договоре между моей страной и Югороссией. Ведь Югороссия — не Российская империя.

— Ты, конечно, прав. Но Югороссия — тоже часть русского мира, и проблемы Российской империи мы принимаем близко к сердцу. И страна, которая не выполняет своих обязательств перед Российской империей, не может быть нашим другом.

«Однако!» — подумал я. Другими словами, любая страна, которая так или иначе будет вести себя недружественно по отношению к России, навлечет на себя гнев Югороссии. Алекс мне не угрожал, нет, он просто излучал дружелюбие, но мне нужно дать понять нашему правительству — с этого момента правила игры резко изменились, и ни в коем случае нельзя подвергать себя опасности навлечь гнев державы, которую представляет мой собеседник.

Я попробовал обойтись, как говорится, малой кровью.

— Но эту проблему можно решить иначе. Например, наше правительство немедленно выплатит оставшуюся задолженность…

— Но, Джордж! — воскликнул югоросский канцлер. — С этим согласиться не сможем уже мы — ведь все разумные сроки уже давно истекли. А если взять количество намытого там золота, то сразу становится ясно, что цена должна вырасти в много-много раз. Уже заплаченные деньги мы согласны рассмотреть в качестве опции на будущую покупку, не более того. Можно, конечно, сделать так — России официально возвращается суверенитет над Северной Калифорнией, специальная комиссия, состоящая из наших и ваших специалистов, заново оценит эти земли, и если сумма будет выплачена в течение года после подписания договора, то Северная Калифорния вернется в состав штата Калифорния.

— Алекс, вы же знаете, что каждый штат суверенен, — ответил я, — и что нам потребуется согласие палаты представителей и губернатора Калифорнии… Мы же не можем заставить один из штатов делать что-либо против своей воли!

Мистер Тамбовцев улыбнулся одними губами:

— Джордж, вы только что проделали это со штатами Юга, попутно уничтожив немалую часть этих самых штатов, а после учредив там управление из центра.

— Но они же незаконно объявили о своей независимости… — возмутился я.

— Вы так полагаете? — усмехнулся канцлер Югороссии. — А как же ваш тезис о суверенности каждого штата? Вы же сами только что сказали, что не можете заставить какой-либо штат делать что-либо против своей воли. А тут таковых было более десятка.

И еще. Долгие годы, почти все белые жители этих штатов были лишены элементарных гражданских прав, и управляли ими негры и «мешочники», понаехавшие с севера. И только в результате компромисса, приведшего к президентству Хейса, этот режим на юге был отменен.

Я оторопел от услышанного. Неужели это могло быть правдой?

Но канцлер Тамбовцев продолжал:

— Более того, в штате Мэриленд в начале Войны между Штатами арестовали политиков, журналистов и просто людей, которые поддерживали диалог с Конфедерацией, и посадили их в тюрьму без предъявления каких-либо обвинений, да так, что многие из них умерли в неволе.

— Вы уверены в этом, Алекс? — наконец выдавил я из себя. — Этого просто не может быть.

— Увы, все так оно и было, — вздохнул Тамбовцев. — Вы же учились в Колледже Нью-Джерси, у вас, конечно, были друзья-южане.

— Конечно, были, — ответил я.

— Напишите им, — посоветовал мне югоросский канцлер, — и спросите у них самих. Если, конечно, все они сейчас живы.

— Я напишу и спрошу, — с трудом выдавил я…

Югоросский канцлер махнул рукой. — Ладно, Джордж, проехали, давайте пойдем дальше. У нас еще есть два пункта — вы их видели в моем списке…

— Да, конечно, — расстроенно кивнул я. — Что там у вас еще?

— Во-первых, — сказал мистер Тамбовцев, — после передачи Аляски САСШ гарантировали права православного населения, — но с тех пор их ущемляют, особенно среди коренных народностей. А еще: САСШ незаконно захватили остров Кодьяк, который не входил во владения Русско-Американской компании.

— Неужто? — удивился я.

— Именно так, — ответил мне мистер Тамбовцев. — Так что мы хотели бы включить подтверждение полных прав православного местного населения, а также признание суверенитета Российской империи над островом Кодьяк в текст любого договора, который Югороссия подпишет с Североамериканскими Соединенными Штатами.

Я пожал плечами:

— Вы понимаете, что я лично такие вопросы не решаю. Сперва мне будет необходимо проконсультироваться со своим правительством…

— Разумеется, Джордж, — кивнул югоросский канцлер, — мы это прекрасно понимаем. Как я уже вам говорил, наш телеграф к вашим услугам.

Да, мы хотели бы включить в договор и еще один, последний пункт. Нам хотелось бы, чтобы нас заранее — не позднее, чем за неделю — оповещали о любых военных действиях, начатых по инициативе САСШ, вне их границ. Точно так же мы готовы оповещать вас о любых наших военных действиях на американском континенте. Это, конечно, не касается самообороны собственных границ — ни наших, ни ваших. Но именно самообороны!

Мы бы очень не хотели, чтобы наши торговые корабли или гражданский персонал вдруг внезапно оказались в зоне боевых действий. Говоря «наши», мы имеем в виду и граждан Югороссии и подданных Российской империи. Последствия такого события могут оказаться непредсказуемыми…

— Хорошо, господин канцлер, — ответил я, почувствовав в его голосе скрытую угрозу, — я немедленно составлю телеграмму моему правительству. Можем ли мы продолжить наш разговор, например, послезавтра? За это время я, вероятно, уже успею получить ответы и из Президентского дворца и из Государственного департамента.

— Договорились, Джордж, — голос канцлера снова стал доброжелательным. — А теперь давайте выпьем еще по рюмочке коньяку и поговорим о поэзии и о драматургии.