Не очень-то пока помогает им численное превосходство — больший калибр орудий советских танков и их мощная броня пока дают нашим несомненное преимущество. Видны искры рикошетов от лобовой части башен и корпусов наших машин. Рациональные углы бронирования порой играют не меньшую роль в защите от снарядов, чем бронирование.
Легкие PzKpfw II и бронетранспортеры с пехотой начинают пятиться, понимая, что они следующие в очереди на уничтожение. Но их уже взяли в два огня обошедшие по флангам БМП-3. «Чехи» тоже получают «гостинцы» от БМП. Правда, целиться им уже сложно — лазерный дальномер сбоит и отказывает из-за затянувшего поле боя чада. И я принимаю решение. Прижимаю ларингофоны к горлу поплотнее.
— Я Первый, идем на сближение. Пегасы, на транспортеры и «двойки» снаряды тратим, только если по несколько штук сразу, а в остальном — КПВТ вам в помощь. Прочие бьют гадов чем могут!
Идем прямо в чад и угар. Тут, в центре, затаившихся немцев нет. Бить мы их начали с задних рядов, на флангах же с этим делом похуже. Отдельные PzKpfw 38(t) пятятся, пытаясь отстреливаться. Ну, так дело не пойдет! Вот уже несколько Т-34 и KB неподвижно замерли, сбросив с катков сбитую снарядами «гусянку». Разворачиваем башни и начинаем бить «чехов» в борт болванками. Это смертельный номер. Летят сорванные с погона башни, снаряды проламывают клепаные борта «чешских перебежчиков». С внешней стороны им в борт летят 100-мм «подарки» от БМП. Болванок у них нет, снаряды только осколочно-фугасные, а это еще красивее — мгновенно вспыхивающий костер на месте танка. «Двойки» и передовой отряд панцергренадер на бронетранспортерах смахиваем с доски, даже не заметив.
Мы пробили чадное облако сгоревшего бензина и выскочили на чистый воздух. Дорога поднимается…
И вот мы на перевале. В небольшой низинке перед нами огромное скопление грузовиков, полугусеничников и колесных бронемашин. Они ничего не знают о том, что творится впереди — эфир на немецких частотах забит хаосом помех. Последний их приказ был — стоять здесь, ожидая, когда танки прорвут фронт большевиков, проложив дорогу для тылов. И вот она свободна, дорога. Но не для них.
Немцев охватила паника — как же так, ведь мы о таком не договаривались! Теперь они не могут идти вперед, потому что спереди мы, и они не могут отступить, потому что сзади дорога забитая, как МКАД в час пик. Начинается суета, хаос нарастает, кто-то пытается развернуть машины, кто-то спрыгивает на землю и бежит в степь. Придерживаю пока своих на гребне. Мы бьем по скоплению техники из орудий и пулеметов, но похоже, что здесь требуется более увесистая дубинка.
Вызываю артиллеристов.
— Орган, я Пегас. Отметка плюс восемь, скопление техники и пехоты — это просто биомасса какая-то, нужен огневой вал.
— Вас понял, — и через минуту перед нами встает высокое дерево разрыва шестидюймового снаряда. Во все стороны летят обломки полугусеничника, что-то переворачивается, что-то вспыхивает чадным пламенем. — Так нормально?
— Годится! — отвечаю я, и на немецкую колонну обрушивается лавина снарядов. Все скрылось за сплошной пеленой летящих камней, пыли и гари. Мы прекращаем огонь — пусть пушкари тоже повеселятся от души, тем более что теперь нам просто не видно, во что стрелять.
Сзади подтягивается наша пехота на трофейных бронетранспортерах. Парни спешиваются и пешком поднимаются к линии танков. Здесь морские пехотинцы, те, которые обороняли Севастополь и высаживались вместе у Евпатории. Те, что насмерть стояли под Саками и освобождали Симферополь. Некоторые из них начали войну вообще с Одессы и с Дунайского лимана
Зрелище, открывшееся их глазам, было достойно богов.
В броню постучали, открываю. На гусеничную полку запрыгнул капитан 3-го ранга Бузинов. Мы с ним были в одном деле, когда его ребята на броне моих танков рванули от Симферополя на Перекоп. Правда, тогда он был капитан-лейтенантом, но ничего, звания и награды — это дело наживное. Тот, кто с нами связался, без своего не останется.
Высунувшись из люка, пожимаю ему руку. Все понятно и без слов. Огневой вал покатился вдаль от нас, и сейчас мы не спеша двинемся вперед, добивая тех, кто выжил в этом аду. Это рейд, а в нем нет места для пленных. Крик снизу из люка:
— Товарищ майор, Орел передает, что «мышки» Гудериана повязали, взяли тепленьким.
16 января 1942 года, 17:35. Северная Таврия,
окрестности поселка Чаплинка
Командир бригады генерал-майор Бережной
Снимаю трубку телефона. На том конце может быть только один абонент — Сам. Длинные гудки, и вот усталый голос с чуть заметным акцентом:
— Слушаю вас, товарищ Бережной.
— Товарищ Сталин, только что завершился бой, в котором бригада полностью разгромила панцеркампфгруппу генерала Гудериана. Уничтожен танковый кулак и сводный передовой отряд пехоты и артиллерии численностью до полутора дивизий. Гудериан и его штаб захвачены в плен. Остальные части противника, бросая технику и вооружение, в беспорядке отступают к Новой Каховке. Веду преследование.
Томительная минута молчания, и голос Сталина, уже с резким кавказским акцентом, произносит:
— Повторите, товарищ Бережной, только короче.
Начинаю снова доклад, стараясь, чтобы голос был ровным и спокойным:
— Товарищ Сталин, моторизованная группа Гудериана полностью разгромлена, сам Гудериан попал в плен. Продолжаем выполнять план «Полынь».
— Молодцы! — голос у Сталина сбивается. — Ай, какие молодцы!
Повисла пауза, потом Сталин громко и ясно сказал в трубку:
— С этого дня ваша бригада — Первая Гвардейская, ордена Боевого Красного Знамени, Отдельная тяжелая механизированная бригада осназа РГК. Подготовьте наградные листы на всех участников боя и особо на тех, кто командовал захватом Гудериана и разгромом немецкой танковой группировки.
16 января 1942 года, 17:55. Северная Таврия,
окрестности поселка Чаплинка
Поэт, писатель, журналист Константин Симонов.
Из «Крымской тетради»
Я не первый раз на войне, но первый раз я шел по кладбищу металлолома, в которое превратились две фашистские танковые дивизии. Шел долго, а оно все не кончалось. Здесь, где танки дрались против танков, тягачи рембата уже убрали с дороги горелые бронированные коробки. Сейчас они работали дальше, где под уничтожающий артиллерийский огонь попала германская пехота и артиллерия. Вот там было истинное крошево металла, воронка на воронке, а трупы лежали штабелями. Кажется, что легче было не прокладывать путь через эту долину смерти, а обойти ее степью. Быстрее было бы.
Сегодня война повернулась к немцам страшным лицом и оскалила зубы. Я надеюсь, что так будет и дальше, и что это не последнее такое смертное поле, приготовленное для них. Южнее нас, у Клейста, втрое больше танков и самоходок, чем было в этот раз у Гудериана. Но они не готовы к бою, потому что нет запчастей и двигатели выработали свой ресурс.
Генерал-майор Бережной говорит, что Гитлер поставил на кон свой последний бронетанковый резерв — и проигрался до трусов. Теперь все зависит только от нас. Чем обернется для фашизма это поражение — легкой неприятностью или тяжелейшей катастрофой? Я знаю, что товарищ Сталин намерен устроить немцам именно последнее. Но лишь бы все получилось…
Неподалеку слышны удары кувалдой о металл — это спешно чинятся экипажи нескольких машин, у которых немецкими снарядами были сбиты гусеницы. У меня кружится голова — всего два с половиной часа боя, и группировка Гудериана прекратила свое существование. Вот прямо передо мной сгоревшая «четверка». Лобовой лист проломлен ударом снаряда потомков. Изнутри тянет сладковатым запахом сгоревшей плоти. Судя по всему, экипаж немецкого танка так и остался внутри.
Мимо, откозыряв, проходит патруль из четверых морских пехотинцев — унтер и три бойца. Вообще-то они сержанты, но за их беспощадную придирчивость и изнуряющие каждодневные тренировки наши бойцы прозвали их унтерами. До самого начала операции по шестнадцать часов в день: тактика, огневая, марш-броски, физподготовка и рукопашный бой. Но питание шестиразовое, по специальным рецептам.
Вместо политзанятий — кино… «Обыкновенный фашизм» и тот фильм, что их журналисты сняли во время освобождения Крыма. Он, кстати, так и называется. От всей этой агитации бойцы буквально звереют. В бой пошли как на прогулку, еще, говорят, некоторых удерживать приходилось, чтоб пехота раньше времени на танки не бросилась.
Танкистам от инструкторов тоже досталось изрядно. Командир их батальона майор Деревянко и зампотех бригады, командир ремонтного батальона, капитан Искангалиев, выжали за эту неделю с них семь потов. Тактика, вождение… И восемь часов копаться в моторе. Восемь дней — крайне мало, даже если учить по шестнадцать часов в день. Но, как мне сказали, эффект уже есть. Еще бы — вот он, эффект, разбросан горелым железом, в котором ковыряются трофейщики из рембата. Скручивают с обломков все, что в хозяйстве пригодится.
— Константин Михайлович, Константин Михайлович! — доносится издалека женский голос. Кажется, это их журналистка, Ирочка Андреева. — Константин Михайлович, — слышу я, — едем!
