— Не надо меня рихтовать, — Скопин аккуратно потрогал следы гематом, — мне без разницы, какой глаз прикрывать. А экшн? А народ любит экшн! Скажем… нечто броское, даже экстравагантное. Да что там говорить — об этом все повести и киноленты! Только представь — погибнет земная цивилизация, прилетят инопланетяне на раскопки нашей былой жизни. Найдут фильмы, книги… а там сплошные во́йны, страсти-трахи, зомби и прочая хрень. «Вот жили эти люди!» — подумают! А?

Командир не ответил — прибыл вызванный боцман. Старший мичман без всяких оправданий молча отсопе́л выговор старпома и незамедлительно растворился.

Затем матросик-срочник, пыхтящий с гаечным ключом (резьбу на шпильках так обильно замазали краской, что гайки скручивались с превеликим трудом), наконец осилив последнее крепление, доложился. Получив от старпома «молодец», с лицом двоечника, заработавшего вожделенный «уд», загремел щитом с гербом и своими инструментами вслед за боцманом.

Вскоре ветер донёс со шкафута обрывки «трёхэтажного» боцманского усердия, принявшегося наводить дисциплину, где самым литературным было «папуасы».

Терентьев, не любивший мата, скривился, на что Скопин иронично попытался оправдать мичмана:

— Боцман на корабле, как сантехник на гражданке — без прикола и мата не проживёт.

Неожиданно и громко ожили висящие за спиной громкоговорители корабельной связи — вахтенный офицер просил командира в рубку.

Получив свой пинок целеуказания, «затанцевали» у визира сигнальщики, разворачивая устройство на указанный пеленг, возбуждённо загалдев: «По-моему, что-то есть!»

Снова высунулся наружу Терентьев, и старший сигнальщик тут же отчитался:

— Пеленг 360. Видимость на пределе. Что-то длинное и низкое!

Крейсер стал едва заметно уклоняться на румб влево.

— Служба радиоразведки перехватила передачу, — пояснил командир Скопину, — какой-то мэрчантшип — торгаш водоплавающий. И РЛС у него, вероятно, не круговая — только и словили слабый сигнал от «боковых». Не думаю, что у него оптика лучше нашей, но нам этот свидетель не нужен.

«Пётр» по-прежнему шел, не включая свои РЛС — в пассиве. Давя 30 узлов, сумел нагнать тот самый контейнеровоз, ради которого «приседал» «Орион». Судно было старое и ползло, едва покрывая 8 миль за час, направляясь в порт Папеэте на Таити. В жарком мареве тропических широт видимость была не более 30 кабельтов, и контейнеровоз выдал себя лишь радиообменом и слабым сигналом паразитных боковых лепестков курсового радара.

* * *

Ночь навалилась скоротечно, раскинув чёрную скатерть неба с ноздреватым «караваем» луны, накрошив звёздами, а по краям (по горизонту) бахрома марева, на удивление не осыпалась росой.

Влажные испарения наоборот — загустели, стелясь над океаном, продолжая нервировать сигнальщиков.

Рисковать не стали, периодически кратковременно включали навигационную РЛС и ловили признаки судоходства, по характеристикам говорящие о себе как о сугубо гражданских судах. Хотя вблизи крейсера никого не наблюдалось.

Понятие «затерялись» можно было бы применить, если обозреть Тихий с орбиты… и не особо изощрёнными средствами. Или с самого низу — с борта корабля. Когда от горизонта до горизонта беспросветные мили и ни одного островка-берега и судёнышка.

Классик, воспевающий, как «тиха́ укра́инская ночь», даже не подозревал, как тиха́ тропическая. Даже диспетчеры управления воздушным движением международного аэропорта Фаа́а (что на Таити) свели вещание до минимума. А с горизонта слизнулись любые посторонние локаторы.

Вахта КП РЭБ (командного пункта радиоэлектронной борьбы), заступившая в 20:00, ещё застала красный шар солнца, заметными миллиметрами оседающий в океан. Затем смена. И вымученным бдением последовала та самая нелюбимая «собачья», которая в том же нудном режиме почти уж и истомилась, как по закону подлости в самом конце выдала нежданный напряг.

* * *

В рубке полумрак. Старшим был Скопин. Ночная вахта почти «просвистела», незаметно и спокойно, за чаями-кофеями, ленивыми разговорами, вконец разморив старпома, бессовестно засвистевшего рулады в командирском кресле.

Утро колышет коварно (нас — спящих) предательски давящим мочевым пузырём, провоцируя стадию сна со сновидениями. Хотя до восхода было ещё не менее часа.

Скопин дёрнулся, подавшись вперёд, блеснув белками в свете приборов, съехал с кресла, застыв вопрошающей статуей:

— Ёпть!

— Что такое? — одновременно с подколом и участием спросил вахтенный — молодой лей [Лей — лейтенант (флотский жаргон).].

— Да, блин, приснилось… колокола «громкого боя». Фу ты! Думал, «боевая».

— Это не «колокола», а скорей бубенцы твои тебя подняли. Что там за бабёнка боевая приснилась?

— Ох, — уронив взгляд на выпирающую ширинку, почувствовал себя дурацки. То, что выглядело своего рода бравадой перед женщиной, в мужской компании показалось нелепым выпячиванием.

— Ща я, — неоднозначно давая понять, что направляется в гальюн, Скопин у двери обернулся и выложил с непонятным выражением лица: — Ну, было… стои́т такая, со спины, ножки стройные, юбчонка короткая по самое «не хочу». Всё понимает, чувствует, но не оборачивается. Зато изогнулась, чуть наклонилась, вообще приоткрыв то… на самой грани: где ещё ноги, уже попка и самое пикантное — манящим затемнением в плавном перекрестье. Так и захотелось ей туда… под хвостик.

— И? — тут же завёлся лейтенант.

— Я ей: «А если тебя соблазнить?»

— А она?

— А она: «Потом видно будет!»

— А ты?

— Говорю: «Когда наступит “потом”, как только станет “видно”, пусть “будет” то, что будет!»

— Красиво! А дальше?

— Да, блин… знаешь, как во снах бывает — засада. Она оборачивается и… преображается, превращаясь в буфетчицу нашей столовки… как её?

— А-а, Зина, — со знанием дела подсказал лей и разочарованно: — И всё?

— Да в ней же центнер…

— Не нравятся толстушки? — скалясь.

— Нафиг! У женщины и без того хватает пикантных складок, чтобы перебирать ещё и жировые.

Лейтенант, продолжая глумливо ухмыляться, показал одобрительный большой палец.

— Вот она-то, Зина эта, пасть и открыла сиреной «громкого боя». Проснулся.

— И торчит…

— Да иди ты… — старпом, наконец, скользнул за дверь, отправляясь по своим надобностям.

А вернулся — летёха уже принимал данные эртээсников.

— На станции РТР «отбилась» отметка, — посвятил он в проблему старпома, — прямо по нашему курсу. Слабый (сигнал, я имею в виду), но вполне чёткий. Обычная навигационная РЛС, судя по параметрам.

Скопин доложил на ГКП, пока не находя особой проблемы, ожидая. На всякий случай уточнил обстановку в радиоэфире — молчок и повода для беспокойства пока нет.

— Периодичность доклада — пять минут.

— Есть.

— Сигнальщиков предупредили?

— Так точно.

Проходит первая пятиминутка с докладами по цели, затем вторая: параметры, пеленг, сила сигнала, которая неизменно растёт.

Наконец реагирует ГКП, уточняя в информационном центре классификацию цели и время её первого обнаружения.

Вот тогда становится понятен предмет беспокойства: почти двадцать минут наблюдается в курсовом секторе работа чужого локатора, дистанция до которого устойчиво уменьшается (потому как сила сигнала растёт), а собственная РЛС («Вайгач»), пусть на кратковременном включении, но ни фига не видит!

Тут ГКП голосом Терентьева выходит напрямую на КП РЭБ, требуя доложить целевую обстановку.

Скопин переглянулся с вахтенным.

— Они что, командира с койки подняли?

Ситуация прямо начинала накаляться. Уже явно вся вахта (ГКП, БИЦ) в полной мере выходит из полудремотного состояния. С КП РЭБ полились данные непосредственно на ГКП, сводя интервалы докладов к минимуму.

На мостике понимают — ситуация чреватая…

— Может, врубить прожектора — пошарить?

— Командир на ГКП — ему решать.

— Что же за хрень-то такая? РЛС сами по океану не плавают, что-то же там должно быть?

Сила сигнала растёт. Пеленг начинает неторопливо уходить вправо — это «Пётр» положил рули «лево на борт». Доклад уже каждые тридцать секунд.

И тут сигнальщики в очередной раз отчитались:

— Навигационные огни на «десять»!

— Ёханый бабай, — вырвалось у Скопина.

А ещё спустя пятнадцать секунд радостный возглас радиометриста с поста РЛС «Вайгач-У»:

— Цель обнаружена!

Это был даже не сейнер! Пали́ться прожектором не стали, но разглядеть что-то удалось. Судя по фактуре борта — деревянная колымага, пыхтя дизелем, прошла в полутора кабельтовых от крейсера, даже не пытаясь уклониться или хоть как-то сманеврировать. То ли спали, то ли обкурились-перепились… но никаких «радио» от туземцев не словили, словно те и не заметили громаду крейсера.

— Абыдно, да!!! — Скорчил рожу Скопин.

— Шаланды, полные кефали… — фальшивя, пропел вахтенный и перечислил в оправдание: — Малоразмерка, деревянная, марево. «Вайгач» реально даже дистанцию неправильно выдавал.

— А ведь прикинь, боднули бы мы её (а корыто приличное), и если в буле гидролокатор не замяли, то… она ж деревянная — сразу бы не утопла. Протащили бы её до самого юта и сдуру винты ухандокали.

И рулевому:

— Право руля.

«Пётр» величаво вернулся на прежний курс.