Пожалел, когда мохнатая лапа с выпущенными когтями потянулась к нему в холоде вечно серого мира.

Старый Париж в этом мире ничуть не менялся. Как многие старики, этот был глух, и крик Марселя без отклика потонул в его зыби.

* * *

…Лизетт испытала настоящий ужас, когда ее спутник внезапно растворился в воздухе. Только что она чувствовала его уверенную руку в перчатке — и вот пустота.

Впрочем, пустота ощущалась недолго. Через минуту в ладонь девушки упала бумага, свернутая в трубку.

Даже скудного света вполне хватило, чтобы разобрать: это лицензия на ее смерть, показанная недавно месье Каро и обещанная в дар. Лизетт могла ее прочитать лишь при помощи самого Марселя: тот утверждал, что простые смертные не в состоянии увидеть истинный текст документа.

Девушка бросилась бежать. Она не могла объяснить, что владеет ею. Она боялась всего: стать добычей гару, заблудиться в этих бутафорских улицах, столь похожих на настоящие, умереть от собственного страха.

Потом она вспомнила, что ворота закрывает решетка, через которую ей не пройти без Каро.

Неожиданно для самой себя Лизетт выбежала на набережную. Город светил с того берега Сены, били лучи прожекторов с далекой башни Эйфеля.

— Помогите! — закричала девушка.

Как ни странно, огни виднелись и на реке. Кто-то плыл на катере.

— Помогите, — крикнула Лизетт что было сил.

У нее возникло желание кинуться в воду. Но плавала она плохо.

— Мадемуазель, мы здесь, — раздался уверенный голос за спиной.

У Лизетт перехватило дыхание, она резко обернулась. Два господина, один постарше, другой помоложе, в костюмах и одинаковых котелках, с тростями. Набалдашники тростей светились, будто в них были встроены неяркие электрические лампы.

Страх на миг отступил. Девушка решила — это какая-то охрана выставки.

— Что случилось, мадемуазель? — заговорил молодой и безусый. — На вас напали? Вас преследуют?

— Нет… — Лизетт сама не своя шагнула к ним и зачем-то показала свернутую лицензию.

— Мы вас прово… — начал было молодой, но тут девушка упала в обморок.

Упала она тем не менее на руки не молодому, а другому, постарше, обладателю лихо закрученных усов.

Зато молодому досталась бумага.

— Что там, Жанно? — буркнул усач, бережно поддерживая свою ношу.

Его трость покатилась по мостовой, тусклый свет набалдашника померк.

Молодой вместо ответа торопливо скинул пиджак, бросил прямо на землю, сверху они опустили бесчувственную девушку. Старший, освободив руки, начал делать пассы над головой Лизетт.

— Крепкая, — заключил он наконец и вытер пот со лба. — Оправится. Так что там, Жанно?

Молодой развернул бумагу.

— Вампирская лицензия. На имя мадемуазель Элизы Дюпон. Выдана Арману Лануа одиннадцатого апреля сего года.

— Вот же… — Старший подкрутил ус.

— Кто-то очень вовремя прикончил Лануа, — кивнул молодой.

Часть вампирского праха, найденная вблизи улицы Старых Школ, хранилась в бумажном пакете за пазухой Жана. Остальное должен был забрать вызванный патруль, которого бы полагалось дождаться, но они услышали девичьи крики.

Ночные сантинель давно собирали досье на Лануа. Тот не был законопослушным вампиром, но о его делишках продолжительное время толком ничего не удавалось разузнать. Кто-то ему покровительствовал, кто-то из более опытных парижских Темных. Вероятно, покровитель и решил наконец от него избавиться, как от улики. Или это сделал одиночка-Светлый: такие Рокамболи, увы, попадались не так уж и редко. Правда, значительно реже, чем сорвавшиеся оборотни или ловкачи-кровопийцы.

— Мертвяку поделом, — высказался старший, подхватывая на руки Лизетт. Напряглась под костюмом мускулатура бывшего циркового борца. — Но откуда у нее своя же собственная лицензия?

— Я останусь с патрулем, и мы прочешем окрестности, — торопливо заговорил Жан. Он, похоже, чувствовал неловкость, что не сам несет девушку, а должен подхватить лишь трости. — Может, что-то еще найдем.

— Лицензию не забудь прикрепить к донесению, — бросил старший.

— Разумеется, Бернар! — обиженным тоном проговорил Жан.

В то же время начинающий сантинель подумал, что жаль, нельзя оставить эту бумагу девушке на память. Хотя она все равно ничего бы в ней не разобрала. Но самым важным было то, что лицензируемый смертный, по какой бы то ни было причине избегший своей участи, никогда более не допускался к лотерее.

Девушке несказанно повезло.

Глава 1

— Недурственно! — обронил Пресветлый.

На белом полотне плясали уже одни бесформенные черные пятна, словно обрывки разорванных в клочья теней. Потом и они растворились в луче света из фантаскопа.

— Да, это, безусловно… — протянул невысокий Жермензон.

В подвальном отделении московского департамента Ночного Дозора собрались всего несколько человек. Кинематографическое ревю здесь устроили лишь потому, что в помещении не было окон. Стулья — и те принесли из библиотеки с архивом, которые располагались по соседству. На краснокирпичной стене растянули полотно. На противоположной стороне установили тумбу с аппаратом.

— А наши французские коллеги — неужели не пытались? — уточнил Жермензон. — Ведь даже этот аппарат привезен из Парижа, если мне не изменяет зрение…

— Как же, Марк Эммануилыч? — обернулся к нему сидевший в первом ряду начальник дозорной лаборатории Вихрев. — Пробовали французы и так, и эдак. Мы их бюллетени регулярно получаем. Однако только Леониду Сергеевичу удалось создать нужную эмульсию для пленки.

— Но вы даже не химик, молодой человек, не так ли? — снял пенсне Жермензон.

— Диплома не имею никакого, — сознался Леонид. — Учился в медицинском, но курса не окончил.

— Ясно. Путь обыкновенный. Инициация… сиречь посвящение, потом Дозор.

— Исключен за участие в нелегальном кружке, — расправил плечи Леонид. — Посвящен в Иные год спустя. До того служил в фотографической лаборатории ассистентом. Слушал также курс практической фотографии у господина Прокудина-Горского.

— А химию тем не менее вы наверняка заучили на «отлично», — задумчиво сказал Жермензон и ехидно прищурился. — Вы, часом, не из бомбистов?

Леонид покраснел и опять ссутулился.

— Судя по тому, как отзывается о господине Александрове научный департамент петербуржского Дозора, за эти три года он сделал большие успехи в магии вещества. Особенно в химических и оптических эффектах, — вступился за подчиненного начальник московского департамента.

— Был бы на другой стороне — прямая дорога в ведьмаки, — поддержал из угла обычно молчаливый Семен Павлович.

— Но он не Темный, — констатировал Вихрев.

— Будущий Темный никогда не стал бы посещать утопический кружок. — Марк Эммануилович бережно вытирал пенсне хлопчатобумажным платком.

— Я не просто так посещал, — глухо сказал Леонид. — Я его и устроил с товарищами.

Он чувствовал себя не в своей тарелке.

Большинство окружающих были настолько стары, что Александров не поверил бы в их существование всего четыре года назад. Даже неприметному Семену Павловичу Колобову, едва ли не самому молодому из присутствующих и вне официоза предпочитающему, чтобы его называли по одному только имени, было уже по меньшей мере лет сто. Пусть Семен и не афишировал этого, но тут внимательному и умеющему слушать достаточно было нескольких случайных оговорок. Например, однажды Колобов обмолвился, что еще в пятидесятых, на Крымской войне, уже умел применять «заморозку».

Четыре года назад студент Леня верил в одни только естественные науки. Он верил в науку и теперь и менее всего в своей новой жизни любил слова «магия» и «волшебство», почитая их еще не познанными явлениями природы. Но все кругом думали иначе. Даже ученые из лабораторий Дозора. А тут на показ его особенной кинематографической пленки сошлись не только маги первого и второго ранга, но и несколько Высших во главе с Пресветлым. Чего стоил один только отчаянный боевой маг Жермензон, о нем рассказывали еще в петербуржской дозорной школе! Однако наибольшее волнение вызывал почему-то не он и даже не Пресветлый, а человек, который помалкивал в углу напротив кряжистого Семена Павловича. Столь же непонятен был его ранг — но к этому Леонид уже давно привык со своими весьма скромными возможностями. Рост средний, волосы черные с небольшой примесью серебра, глаза темные и внимательные. Пока заряжал пленку, по негромкому разговору Леонид узнал, что Иной этот прибыл откуда-то из Туркестана, где возглавлял Ночной Дозор едва ли не губернского значения.

Леонид так же плохо разбирался в уровнях Силы, как и в сложной субординации Дозоров. Он знал, например, что московский Пресветлый считается верховным во всей империи. Так повелось издавна, и когда Петр Великий перенес столицу в Северную Пальмиру, менять ничего не стали. К тому же случилось и так, что славный город Петра негласно сделался в большей степени обиталищем Темных, хотя известное перемирие и равновесие, скрепленное Договором, формально блюлось.

А может, еще играло свою роль, что Москва — Третий Рим, а четвертому не быти…