Александр Савин

Прорыв

Глава 1

День выдался чудесный — теплый и солнечный, что так нехарактерно для питерской весны. Евгений Павлович, в прошлом заслуженный учитель, а теперь просто пенсионер, доживающий свой век на скромном участке с небольшим домиком в поселке Дони, расположенном всего-то десятках в двух километров от города, был приятно удивлен, когда, проснувшись, увидел за окном не привычные низкие серые тучи, а яркую лазурь чистого неба. Его единственный компаньон и друг — слегка разжиревший четырехлетний такс Гоша, капризное и ленивое существо, отличавшееся несносным характером, тоже соизволил выползти из-под одеяла и посмотреть, что происходит на улице. Обычно после таких действий он быстро возвращался на место своей постоянной дислокации, то есть, попросту говоря, в хозяйскую кровать. Дождь и слякоть Гоша не переносил совершенно, он категорически отказывался гулять в такую погоду. Видимо, его тонкий собачий организм не был создан для существования в условиях петербургского климата. Евгений Павлович привык часами уговаривать своего любимца выйти на улицу, но сегодня Гоша проявил заинтересованность и. вместо того чтобы быстро шмыгнуть обратно в кровать, решил посидеть на подоконнике, полюбоваться на весеннюю природу.

— Сейчас тебе папочка окно откроет, чтобы ты воздухом подышал, — приговаривал Евгений Павлович, возясь с вечно заедавшими шпингалетами на оконных рамах. — А потом мы с тобой позавтракаем и пойдем гулять. Ведь такой денек чудесный выдался.

Домик в Донях, как и ненаглядного Гошу, Евгению Павловичу подарил сын Борис, которым старик очень гордился. К своим сорока двум годам Борис дослужился до майора милиции, занимал ответственную должность в каком-то секретном отделе, имел двоих детей и, несмотря на все это, не забывал о престарелом отце — вот купил ему пять лет назад этот дом, регулярно навещал, помогал, насколько это было возможно при его занятости.

«Вот бы и моему Боре выходной дали, чтобы мог приехать за город, свежим воздухом подышать, ведь когда еще такая погода в следующий раз будет, да и я уже по нему соскучился», — подумал Евгений Павлович, еще раз посмотрев в окно. В тот момент он даже не мог себе представить, что спустя пару часов его желание увидеть сына здесь, в Донях, сбудется, но при этом не доставит никому из них радости.

Минут через сорок, когда Евгений Павлович быстро проглотил яичницу и наконец сумел-таки уговорить своего капризного питомца отведать отварной курицы, они с Гошей вышли на прогулку. Соседка, неопрятная тетка лет пятидесяти, не любившая интеллигентного соседа по многим причинам, первой из которых была элементарная зависть — ее собственная дочь уже года три ее не навещала, — оторвалась от прополки огорода, поздоровалась, мило улыбнувшись, после чего проводила старика с собакой неприязненным взглядом.

— Ну иди, прогуляй свое ненаглядное сокровище, козел старый, — процедила она сквозь зубы. — Люди так с детьми не цацкаются, как ты с собакой. Лучше бы огород копал, как все, пока погода хорошая, ну так тебе же не надо, у тебя ж сыночек — мент, все привезет и подаст на блюдечке с голубой каемочкой. Тьфу, понаехали городские, никакого житья не стало. Тут не шуми, там не ходи, матом не ругайся, даже поговорить не с кем.

Она злобно сплюнула и пошла дальше возделывать свои грядки, мысленно желая, чтобы на голову соседа обрушились все возможные и невозможные беды. Не то чтобы он ей что-то когда-то сделал или даже сказал, но местное коренное население так и не научилось нормально относиться к тем, кто от них хоть чуточку отличался, кто не хотел провести весь остаток жизни за выращиванием картошки и бутылкой водки.

Пребывая в приятном заблуждении относительно того, какие у него милые и приятные соседи, Евгений Павлович бодро шел по улице, отпустив Гошу на всю длину рулетки. Такс радостно вилял хвостом, откусывал верхушки молодых побегов травы и старательно нюхал «послания», оставленные местными собаками. Жизнь была прекрасна и удивительна. Золотом сияли в свете солнца желтые соцветия сурепки и одуванчиков, среди изумрудных листьев осоки местами проглядывали лиловые лепестки полевой герани, а под елками начинали раскрываться ароматные белоснежные ландыши. Евгений Павлович с удовольствием вдыхал свежий весенний воздух, напоенный запахами молодой травы и цветов, близоруко щурился от яркого света солнца и искренне радовался этому подарку погоды, радовался так, как умеют это делать только старики и дети. Дети потому, что каждый день несет им множество открытий, обещает бесконечную череду радостных и солнечных моментов, а старики потому, что другого такого же прекрасного дня в их жизни может уже и не быть.

Евгений Павлович и сам не заметил, как вышел к краю поселка и пошел по небольшой дорожке, уводящей в поля и невысокие холмы за ними. Гоша неутомимо трусил впереди, словно направляя хозяина и показывая ему дорогу. В какой-то момент старик хотел было повернуть назад — обычно они так далеко не заходили, но поймал недоуменный и полный обиды взгляд собаки и решил пройтись дальше, «пусть дите себе погуляет, ему ведь хочется».

А еще минут через десять «дите», то есть Гоша, вдруг престал вилять хвостом и начал к чему-то активно принюхиваться, приняв характерную для его породы в целом, но не для него самого, охотничью стойку. А потом, наплевав на планы хозяина, вдруг сиганул через неглубокую канавку и попер через уже довольно высоко поднявшуюся траву в поле. Евгений Павлович пару раз наблюдал у своего питомца такую повышенную активность, обычно она была связана с появлением в поле зрения аппетитной, на взгляд Гоши, течной суки. Старик не стал сдерживать собаку, руководствуясь теми соображениями, что «понюхаются» животные, поиграют, ничего ведь страшного, а скорее всего, никого там в траве и не окажется вовсе, просто, как природный охотник, Гоша учуял чей-то старый след; вот пройдет по нему немного, не найдет ничего интересного, и можно будет спокойно вернуться на дорогу и пойти гулять дальше.

На этот раз Евгений Павлович жестоко ошибся.

Тоненький шнурок рулетки натянулся до предела, невидимый среди стеблей травы Гоша рванулся вперед изо всех сил, так что его хозяин едва удержался на ногах, продираясь сквозь заросли, а потом вдруг поводок внезапно ослаб, и старик услышал впереди жалобный скулеж своего пса. Забыв об усталости и своем достаточно преклонном возрасте, Евгений Павлович кинулся вперед. «Неужели опять на стекло напоролся и лапу порезал?» — мелькнула у него мысль.

А потом ноги старика запутались в побегах молодой осоки, и он со всего размаха грохнулся на землю, на мгновение потеряв ориентацию во времени и пространстве. Первое, что он почувствовал, придя в себя, было ощущение чего-то холодного, вязкого и липкого под левой рукой, в которой был поводок. Где-то рядом жалобно скулил и повизгивал Гоша. Старик инстинктивно отдернул руку и поднял ее к глазам — вся рука была покрыта кровью.

— Ну что ж за люди такие, — прошептал он, с недоумением глядя на свою руку. Крови он никогда не боялся, поэтому она и не вызвала у него поначалу никакого страха. — Ну почему они вечно бьют бутылки и потом кидают их в траву… Что ж за молодежь пошла…

Тут Евгений Павлович осекся на середине фразы, потому что понял, что рука у него не разрезана и кровь эта совсем не его. Ему почему-то сразу расхотелось вставать на ноги и, повинуясь скорее интуиции, чем здравому смыслу, он пополз на коленях к скулившей где-то совсем рядом собаке.

То, что он увидел через несколько секунд, могло вызвать шок не только у рядового российского пенсионера. Все вокруг было покрыто кровью, а чуть дальше располагалась небольшая прогалина с аккуратно примятой травой. На границе этой прогалины и сидел Гоша, истерично скуливший и повизгивавший, не отрывая взгляда от центра небольшой полянки. А в этом центре… Евгений Павлович вдруг почувствовал, что ему стало очень трудно дышать, сердце застыло в какой-то верхней своей точке, У самого горла, и совсем не торопится идти вниз.

«Наверное, так вот люди и умирают», — подумал он, пытаясь разорвать ставший вдруг очень тугим ворот рубашки. Перед глазами все плыло, во внезапно наступившей темноте заплясал бешеный хоровод золотистых звездочек. А потом, через несколько секунд, показавшихся вечностью, ему удалось сделать следующий вдох; после длившейся несколько мгновений паузы сердце все-таки пошло вниз, видимо, не зря Борис покупал ему какие-то дорогие лекарства, и Евгений Павлович смог наконец разглядеть в подробностях то, что Гоша нашел в поле.

На какое-то время от этого зрелища старик впал в полный ступор, мозг по второму разу отказывался правильно оценить видимое глазами. Картина больше напоминала кадр из дурацкого фильма ужасов, которые периодически показывали вечерами по некоторым телеканалам, чем то, что реально можно увидеть в поле в паре десятков километров от Питера. И тут первобытный инстинкт самосохранения сыграл для Евгения Павловича спасительную роль. Его тело, не поддаваясь никаким доводам рассудка, как-то само по себе начало отползать назад, в буйные заросли осоки и крапивы; причем его рука при этом не забывала тащить за собой враз присмиревшего и лишившегося всей своей уверенности и наглости Гошу.