Александр Тестов, Татьяна Смирнова

Покойники в доле

Будем живы. Когда-то закончится время потерь.

Будет ветер попутный твоим каравеллам до самого Рая.

Только, знаешь ведь, счастье возможно лишь здесь и теперь.

Только об руку с болью. И только у самого края.

Ни в грядущем, ни в минувшем — нет там алмазных небес.

Если только в Раю… Но вот нас там не очень-то ждут.

Мы живем ожиданьем удачи, любви и чудес.

Но уходят года. И когда-нибудь вовсе уйдут.

Будем живы. Когда-то закончится время потерь.

В Райской гавани встанем на якорь в назначенный час.

А пока будем живы и веселы здесь и теперь.

А алмазы в Раю пусть подольше сияют без нас.

Пролог

Лондон, Британская Империя, апрель 1685 год

(за год до описанных событий в первой книге)

Она ровным счетом ничего не понимала, кроме того, что происходит что-то странное, что не укладывалось ни в какие рамки логики и здравого смысла. В очередной раз открыв глаза, и обнаружив над собой все тот же низко нависающий потолок в пятнах сажи, а рядом, на одном тюфяке, под одним одеялом в ужасных пятнах все ту же старуху с педикулезом… кстати, пятно от рвоты так и не застирали… Она в очередной раз зажмурилась в ожидании, что сейчас блаженное беспамятство уберет этот кошмар. Но сознание уже крепко знало дорогу в ее совершенно здоровое тело (за исключением большой шишки на голове), и обморока не получилось. Волей-неволей пришлось как-то осваиваться с действительностью. А что делать? Судьба, рок, фатум — сколько красивых названий, в сущности для одной большой ж… Она красноречиво выругалась, хотя это было и не положено актрисе. Хотя, что только не может актриса. Настоящая актриса может все! Она задумалась, но не надолго.

Мерзкий запах мочи, рвоты и немытых тел, осадил полет фантазии и укоротил размах философии. Все это непотребство наводило на мысли о ночлежке, той, где коротают досуг бездомные бродяги. Но как она оказалась в ночлежке? Ушиб головы лишил ее сознания, но не памяти. Девушка отлично помнила, что не падала на улице, все произошло в театре, на репетиции. Не могли же коллеги по сцене выкинуть ее на тротуар?

Хорошо, допустим, они вызвали «скорую помощь» и та отвезла ее в больницу. В очень плохую больницу. Ту, где врачи пьют, зам по АХЧ ворует, а медсестрам на все плевать. Но даже в очень плохой больнице должна быть хотя бы одна электрическая лампочка на палату. Не может быть, чтобы в наше время помещения освещались… вот этим…

«Вот это» стояло на небольшом столике у входа и слегка напоминало керосиновую лампу «летучая мышь», которую девушка еще в детстве как-то обнаружила на чердаке бабушкиного старого деревенского дома. Только эта лампа была совсем новая, почищенная, и керосином от нее не пахло.

Дверь была деревянной, плохо струганной, очень низкой. Она напоминала подвальную, но над самой притолокой висела картина. Вернее, не картина. Икона. У мужика был нимб над головой. Самого святого, девушка, конечно, не узнала, с этой стороны в ее образовании был большой пробел.

Она сильно замерзла. Прижиматься к педикулезной старухе не было никакого желания, и девушка попыталась осторожно сеть и оглядеться, чтобы попробовать найти если не калорифер, так хотя бы дополнительное одеяло. Или кого-нибудь, у кого можно это одеяло попросить. А лучше сразу — свою одежду, и домой. Дома, конечно, тоже мало хорошего, но хоть тепло и вши по одеялам не ползают.

— Брр… — при упоминании этих мерзких тварей, она вздрогнула, и брезгливо скинула одеяло.

Ее движение заметили. Она поняла это, когда на нее уставились сразу две пары любопытных глаз. Одни принадлежали девчушке лет семи, а другие… мужчине.

— Простите, — сказала она, — вы не подскажете, как найти медсестру?

Любопытные глаза округлились.

— What? What is she mumbled about?[Что? Что такое она бормочет? — англ.]

Давно и хорошо знакомый английский язык девушка не признала. Слова мужчины прозвучали как какая-то неведомая тарабарщина. Может, виной всему был его акцент? Или парочка выбитых зубов?

«…Откуда в такой ужасной больнице иностранец?»

— Эй! — громко позвала она, — кто-нибудь тут может мне ответить?

Старуха рядом завозилась и попыталась натянуть тонкое одеяло на себя.

— Why do you scream?[Что ты кричишь?] — спросил мужчина. На этот раз она его почти поняла.

— Я хочу пить, — ответила девушка, с некоторым трудом припоминая слова языка, которым не пользовалась уже почти год.

— Здесь все чего-нибудь хотят, — пожал плечами мужчина.

— А где я? Это больница?

— Больница… Больница святого Луки, прихода Уэрствуд, — пояснил мужчина, — плохое место. Вчера тут умерли трое. А позавчера вынесли сразу пятерых. Черная оспа. Плохое время для тех, у кого нет ни пенни.

— Подождите, — девушка помотала головой, — подождите, вы хотите сказать, что… Но ведь оспы давно нет!

— Давно не было, — согласно кивнул мужчина, — в последний раз она навещала эти места лет пятнадцать назад. Тогда тоже многие умерли. Целые улицы стояли пустые. Но что же тут поделать? Бультон — город торговый, все его богатство — корабли. Море приносит фунты и шиллинги, оно же приносит и оспу. Должно быть, какой-то больной моряк сошел на берег. А ты, наверное, счастливица. Давно здесь лежишь, а вперед ногами пока не вынесли. Значит, не берет тебя оспа?

— Мне же прививку сделали, — машинально ответила девушка, — когда мы собирались на гастроли по странам Азии. И от оспы, и от холеры, и от кучи других болезней, которых уже давно нет… Но, я не понимаю… при чем тут море?

— Странно ты говоришь, — покачал головой мужчина, — вроде по-нашему, но ничего не понять.

— Кто бы тут вообще что понял, — пробормотала девушка. Она уже совсем, было, решилась поискать свои туфли, да попытаться выйти наружу, чтобы позвать хоть кого-нибудь из персонала этой странной больницы, когда открылась дверь с низкой притолокой, и в комнату, сильно пригибаясь, шагнул еще один мужчина. Молодой, с бледным, вытянутым лицом, в черном, наглухо застегнутом костюме, состоявшем из длинного приталенного пиджака и сильно зауженных брюк, заправленных в высокие сапоги. Весь его облик наводил на мысли о театре. Какой-нибудь статист из труппы? Тогда почему она до сих пор ни разу его не видела?

Увидев ее полусидящей, мужчина заторопился.

— Хорошо, что вы пришли в себя, — быстро проговорил он, подходя ее постели, — нам нужно как можно скорее покинуть это место.

Едва он открыл рот, девушка испытала второй шок, едва ли не сильнее первого. И этот тоже говорил по-английски! Правда, куда более правильно и понятно, чем ее недавний собеседник, но это было слабым утешением.

— Одевайтесь, — велел он. Только тут девушка заметила, что у него в руках какие-то вещи. Мужчина бросил их на одеяло, выпрямился и чуть громче, чем следовало, добавил, — Поторопитесь, Элеонора. Нас ждет экипаж.

Элеонора?..

— Но я не…

— Вы справитесь сами, или прислать Малону, чтобы она вам помогла? — мужчина наклонился… и вдруг прошептал, почти не разжимая губ, в самое ухо, — Вам что, здесь нравиться? Если хотите, то можете остаться. Но тогда ни я, ни кто другой и пальцем не шевельнут, чтобы вам помочь.

Что ж, определенная логика тут была. Не раздумывая больше о том, за кого ее приняли, и куда собираются везти (вряд ли там будет хуже, чем здесь), девушка принялась торопливо разбирать узел с вещами. Мужчина в черном деликатно отвернулся, а ее недавний собеседник и не подумал. Впрочем, ей было все равно. Актерам частенько приходится переодеваться очень быстро, на глазах друг у друга, когда сцены идут одна за другой, и нет времени искать укромный закуток.

Она торопливо разобрала принесенную одежду, стараясь, чтобы вещи как можно меньше соприкасались с грязным одеялом. Тут были длинные, очень теплые шерстяные чулки с подвязками, которые она натянула с огромным удовольствием, потому что сильно озябла. В том, как их закрепить на ногах, не было ничего хитрого — просто крепко завязать над коленями. Следующей оказалась, довольно неуклюжая и тяжелая, условно-белая, застиранная рубаха почти до икр, такая же длинная темно-коричневая юбка, корсаж, в который при желании можно было упаковать еще одну такую же субтильную девицу, и страшно неудобные туфли с лентами. Мало того, что они были размера на два больше нужного, так еще и оказались сильно стоптанными внутрь. Ну, да, небось, не свалятся, и не всю оставшуюся жизнь ей в них ходить. Больше всего ее обрадовал огромный, толстый шерстяной платок, в который она закуталась с носом, едва не мурлыча. Последним предметом гардероба оказался… чепчик. Живо представив себе, каким чучелом будет в нем выглядеть, девушка уже хотела гордо проигнорировать головной убор. Но вспомнила о педикулезе и быстро натянула страшный чепчик на зудящую голову. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь на улице увидел, как по ней вши ползают.

— Я готова, — сказала она. По тому, как удивленно вскинул брови обернувшийся мужчина, девушка сообразила, что сделала что-то не то. Но поправлять ее он не стал. Просто пожал плечами и бросив:

— Следуйте за мной, — пошел по проходу.

С невыразимым облегчением она поспешила за ним, покидая место, которое ей больше чем просто не понравилось.

Это и впрямь оказался подвал. Поднявшись по узкой деревянной лестнице вверх, они толкнули дверь. Колокольчик над ней не звякнул, а лишь глухо стукнул, так как шедший впереди мужчина придержал его ладонью. Скрипнула в петлях тяжелая дверь, выпуская их на узкую улочку, со всех сторон сдавленную глухими каменными стенами.

На улице стояла ночь. Тонкий серп луны застенчиво серебрился над крутыми крышами, едва не цепляясь за торчавшие трубы. Воздух был свеж и упоительно сладок.

— Где мы? — опешила девушка.

— В районе доков, — бросил мужчина, не вдаваясь в подробности. Видимо, решил, что ей и так все понятно. Но возражать она не стала. И не потому, что согласилась, а потому что едва не упала в обморок от изумления: их ждала самая настоящая карета с запряженной лошадью. Лошадь переступала с ноги на ногу и вела себя беспокойно. Возможно потому, что на козлах никого не было. Немногословный сопровождающий распахнул перед ней дверцу кареты и подал руку, помогая взобраться в высокий, и довольно-таки неудобный экипаж. Едва она разместилась на жестком сидении, он захлопнул дверцу и через мгновение стукнули копыта, карета дернулась и куда-то двинулась.

Ехали достаточно долго. Куда? Она не имела ни малейшего понятия. Окна в карете были занавешены плотными шторками. Пару раз она их отодвинула, чтобы хоть как-то сориентироваться, но быстро опустила снова, и в полуобморочном состоянии откинулась на деревянную спинку. В неверном свете умирающего месяца она увидела аккуратный ряд приземистых зданий, каменных, с узкими окнами, закрытыми глухими ставнями, толстые решетки оград, круглые арки и тонкий шпиль какого-то культового сооружения, и низкий горбатый мостик через какую-то канаву. Ничего общего с ее родным городом.

Вдобавок, в карете укачивало.

* * *

— Ну и как?

— Блаженство, — промурлыкала она, медленно скользя ладонями по голым плечам. Вода была восхитительно горячей, замечательно мокрой и обалденно чистой.

— Подлить еще горячей?

— Да нет, хватит. Иначе я в вареную рыбку превращусь.

— В рыбку не надо, — улыбнулся Джаспер, — рыбки — существа молчаливые, а тебе говорить нужно.

— Говорить? Я плохо говорю?

— Хорошо говоришь. Только немного не так, как у нас. Так в Лондоне говорят. В Оксфорде. Здесь север. Ты должна говорить так, словно здесь родилась и всю жизнь прожила. И времени у нас мало.

— Мало — это сколько?

— Не знаю… Так что нужно торопиться.

Большую лохань, которую ученик доктора назвал ванной, он сам принес на второй этаж небольшого домика, сам нагрел воды. И выдал ей большую банку какой-то вонючей мази, от вшей. А еще целомудренно прикрыл ее вместе с лоханью большой простыней.

Они оказались ровесниками. Джаспер точно так же рано потерял отца, был вынужден пробиваться в жизни сам. Доктор Уиллмор взял его в ученики.

— Правда, учиться у него особо нечему, — делился Джаспер, — умеет только кровь пускать да клизмы ставить.

— Как же он лечит? — удивилась гостья.

— А так и лечит: если пациент выживет, принимает гонорар с улыбкой. А если умрет, то с выражением неизбывной скорби на благородном лице.

— А ты циничен, — заметила она.

— Как все лекари. Когда делаешь вскрытие и вынимаешь из распотрошенного тела шесть ярдов кишок, полных дерьма, довольно трудно продолжать верить, что человек создан по образу и подобию Господа.

— Ну, существует еще версия, что человек произошел от обезьяны путем эволюции, — неосторожно брякнула она.

К ее удивлению, Джаспер задумчиво покивал, скорее соглашаясь, чем возражая.

— Да, в этом определенно, есть что-то правильное.

— Я думала, что за такие высказывания здесь казнят.

Джаспер снисходительно улыбнулся:

— В Англии вешают только убийц, воров и пиратов. Думать и говорить можно все что угодно. Главное — ничего не делать.

— Но как же ты собираешься выучиться на доктора, если твой учитель — полный профан?

— Профан. Но у него есть хорошие книги. И время от времени он дает мне их почитать.

Джаспер мечтал заработать денег и отправиться учиться в Германию, в самый лучший университет мира.

В камине потрескивали поленья, их красноватый, пляшущий свет разгонял предутренний мрак. Экономя деньги, которых было совсем немного, Джаспер не зажигал свечей. За единственным окном, узким, похожим на бойницу и сейчас закрытым плотными ставнями, просыпался портовый город Бультон, Англия… семнадцатый век. Поверить в это было трудно. Но не верить собственным глазам, ушам и прочим органам чисто вымытого тела — еще труднее.

— Ты хоть что-нибудь помнишь из своего прошлого?

Девушка покачала головой:

— Почти ничего…

С молодым учеником лекаря было очень легко, почти как со старым приятелем, но девушка все же остереглась обрушивать на парня сногсшибательные сведения о том, что она — эмигрантка во времени. Сославшись на ушиб головы, она довольно убедительно разыграла сцену амнезии: ничего не помню, ничего не знаю, ах как кружится голова … Джаспер внимательно осмотрел ее зрачки и поверил. Возможно потому, что голова и в самом деле кружилась, да и подташнивало. Видимо, сотрясение мозга все-таки имело место быть. Ну что ж, Слава сотрясению!

— Имя-то хоть свое помнишь?

— Имя?.. Да, имя помню. Меня зовут…

— Ты уж лучше и его забудь, вместе со всем остальным, — посоветовал Джаспер, — зовут тебя Ирис. Ирис Нортон. Ты — самая богатая наследница севера Британии. Твой отец — Альфред Нортон, владелец нескольких торговых кораблей и мануфактур. После отмены налога на ситцы стал очень богатым человеком. Мать звали Энни. Она умерла пятнадцать лет назад от Черной оспы… все же удивительно, что оспа не тронула тебя. Может быть, ты когда-то переболела? Но следов нет… Подруг у тебя почти нет. Отец часто брал тебя с собой в плавания, так что здесь ты не успела ни с кем подружиться. Разве что с дочкой судьи Бэрта, кажется, Кэти. За прошлую неделю эта шустрая мисс раз тридцать спрашивала о твоем здоровье. Насколько я знаю, ты пока еще не помолвлена, так что в ближайшее время замужество тебе не грозит.

— И то — хлеб, — фыркнула девушка. Она старательно запоминала все, что говорил ей Джаспер, так, словно примеряла на себя новую роль, вживаясь в другого человека, в его особенности характера, привычки, прикладывала к себе чужую жизнь, соображая, как «сядет». Но душу все равно грыз червячок сомнения.

— А что же будет с ней? С настоящей Ирис Нортон?

— Она умрет. В ближайшие дни или даже часы, — Джаспер присел на стул рядом с лоханью, внимательно глядя в глаза своей гостье и сообщнице, — если бы можно было что-то сделать, я бы сделал. К сожалению, ей уже ничем не помочь. Но ведь это же не повод, чтобы не помочь тебе? Ну и себе тоже…

— Вот как?

— Именно так.

— Мне кажется, что я краду чужую жизнь.

— Ты дашь смысл жизни и счастье хорошему человеку, который все последние дни сходит с ума. У него будет дочь, у тебя — отец, дом и будущее. Что в этом плохого?

— Не люблю обманывать.

— А как же ложь во спасение?

Девушка опустила голову.

— Я замерзла, — сказала она.

Джаспер осторожно снял простынь, держа ее между собой и девушкой и, едва она выбралась, закутал ее по самый нос. Да так ловко, что даже не прикоснулся к ее телу.

— Иди к камину, грейся. И подумай вот о чем: у тебя ничего нет. Ни денег, ни друзей, ни дома. Чем ты будешь зарабатывать на жизнь? Может быть, конечно, тебе удастся устроиться в гувернантки. Ты знаешь французский язык?

— Нет… моим вторым был испанский.

— Ну, здесь это никому не нужно. На клавесине играть умеешь? Рисовать? Преподавать манеры, этикет?

— Шутишь?

— Ну вот видишь, — ее спаситель безнадежно развел руками, — ты ничего не умеешь…

— Я умею танцевать, — вдруг перебила его будущая Ирис. Ей от чего-то стало не по себе. Ну, как это она ничего не умеет — стыдно.

— Да, — протянул Джаспер, приподнимая брови. — Покажи.

— Ха. Щас, — она фыркнула, поудобнее подобрала широкую простыню и изобразила дискотечный денс.

Она так забавно прыгала и скакала, одной рукой прижимая грудь, а другой выводя волны, что Джаспер не смог удержаться от смеха.

— Хватит. Прошу тебя… ха-ха… это смешно… уф, и никуда не годиться.

Она оборвала музыку в своей голове и унца-унца остановилась.

— Что? Не очень? — девушка мотнула головой, откидывая мокрые волосы с лица.

— Интересно где тебя так научили… мм, кривляться?

— Чтобы ты понимал, — она резко крутанулась на пятках, демонстративно отворачиваясь от собеседника.

— Ну и куда ты пойдешь, с такими умениями? — Джаспер унял смех и вновь стал серьезным. — В уличный балаган? В дом мамаши Ренарс?

— Это кто еще такая?

— Тебе лучше не знать. Хотя если не хочешь быть Ирис, я могу тебе объяснить…

— Я поняла. Не надо.

— Еще можно на мануфактуру к тому же Нортону? Чтобы через пять лет умереть от чахотки в той же больнице для бедных, из которой я тебя вытащил? И какой смысл в этом подвиге?

Новоявленная Ирис Нортон, самая богатая наследница и прочее опустила голову. Смысла и впрямь не было.

— Пошли к огню, — Джаспер прервал свои нравоучения, заметив, как задрожали ее губы. — Иди, я принесу тебе одежду.

Девушка вскинула веки.

— Чистую одежду… — повторил он.

Она повиновалась и прошлепала еще мокрыми ногами к камину. Девушка умастилась на старом протертом кресле и зябко поджала ноги. От огня шло чертовски приятное тепло. Камин почти не дымил…

Джаспер вскоре вернулся. Он деликатно положил ей на колени платье.

— Не новое конечно… но вскоре у тебя будет наряд достойный наследницы Нортонов.

Она поблагодарила его кивком головы, и Джаспер, соблюдая приличия, вышел, давая ей возможность переодеться.

— Готово, — громко позвала девушка, закончив облачение.

Платье пришлось ей в пору. Совсем простое, наверное, именно такое носили тут простолюдинки. Так или примерно так подумалось новоявленной Ирис.

— Продолжим, — сказал неумолимый Джаспер. Он прошел к камину и устроился на табурете. — Ты побывала почти во всей Европе, в Италии даже жила, у вас там шикарная вилла на побережье. Была в Индии. У тебя много друзей среди моряков с отцовских кораблей, все они любят тебя, как собственную дочь.