Кэти выглядела смущенной и не слишком веселой. Ирис взглянула на скандально известного барона и неожиданно встретилась взглядом с его холодными синими глазами.

— Мисс Нортон, — барон «сделал» вежливую улыбку, — признаться, не ожидал встретить вас у Сесила.

По-английски он говорил превосходно, словно родился не в солнечном Беарне, а на туманных берегах Темзы.

— Ваша милость так коротко знает лорда Хэя? — спросила Ирис.

— Вовсе нет. Но министра, как и короля, говоря о нем за глаза, всегда называют по имени. Это своеобразная форма признания.

— Разрешите мое недоумение, барон, — проговорила Ирис, с опаской глядя на подругу. — Кэти говорила, что еще в Уэрствуде вы спрашивали обо мне. А между тем, я готова поклясться, что раньше мы не встречались. У меня хорошая память на лица.

— Вы правы. Это была ошибка. Надеюсь, вы простите мне ее? Я ведь, к сожалению, не обладаю такой же прекрасной памятью на лица.

— Дорогая, — Эльсвик тронул Ирис за руку, — я оставлю вас на одно мгновение. Только отделаюсь от поручения мистера Нортона — и сразу же вернусь.

— Твой отец попросил передать министру молитвенник? — шумно изумилась Кэти. — Они разве знакомы? Я бы сказала — странный поступок.

— Вовсе нет, — вмешался ее супруг в тот момент, когда Ирис уже была готова задушить подругу. — Я говорил на эту тему с виконтом Каслри и выяснил, что в свете сейчас модно дарить друг другу молитвенники, чтобы продемонстрировать свою оппозицию католицизму. Ничего странного в этом нет, всего лишь своеобразная фронда…

Тон барона был легким, но взгляд, которым он проводил Эльсвика, тяжелым и внимательным. У Ирис невольно сжалось сердце…

Тут в блестящей толпе наметилось движение, и все взгляды обратились в сторону дверей, в которые в этот момент входила еще одна пара. Гости на несколько мгновений опешили. И было от чего. При всем желании нельзя было представить себе более неподходящей друг другу четы. Мужчина был слишком высок и слишком стар, и даже безукоризненно сшитый костюм не мог скрыть его ужасающей худобы. А цвет его лица — слишком смуглый — и черты, выразительные, но вряд ли хоть сколько-нибудь гармоничные… все это выглядело отталкивающе. Особенно рядом с дамой, которую он сопровождал.

— Королева, — сдавленно произнес чей-то голос рядом.

— Мадонна, — поправил его другой.

А она шла сквозь притихшую толпу, легко опираясь на руку своего спутника, и не глядела по сторонам.

Это был именно тот тип красоты, который с такой живостью запечатлели в веках кисти знаменитых флорентийцев: яростный языческий огонь, укрощенный, или, скорее, жестоко скованный всеми христианскими добродетелями, сколько их ни есть на свете. Легкая грация, и тяжелый водопад золотых волос с медным отливом — такой увидел ее лондонский свет.

— Кто она? — шепотом спросила Кэти и тотчас получила ответ от виконтессы Фоултон, которая, как всегда, была осведомлена лучше всех:

— Итальянская княгиня с супругом.

— Княгиня? В таком простом платье?

— Это платье стоит дороже, чем «Синий цветок», — отозвалась Ирис и, присмотревшись повнимательнее, добавила, — с грузом. Чтобы оплатить такую вышивку, короли, бывало, закладывали целые провинции.

Наивное изумление Кэти позабавило общество. А итальянская княгиня меж тем прошла мимо, не опираясь, а лишь легко касаясь руки супруга, едва скользнув по Ирис Нортон не узнающим взглядом. Толпа сомкнулась за странной четой, волнение мало-помалу стихло, гости отхлынули от дверей к колоннам, освобождая середину зала для танцев.

В этой суматохе никто не заметил, как несколько человек с вежливыми извинениями покинули зал, удаляясь через разные двери. Кроме, возможно, скандально известного французского аристократа, супруга маленькой Кэти, чьи холодные глаза, ни на чем не останавливаясь, замечали все.

Наконец появился Эльсвик. Ирис подумала, что теперь-то они присоединятся к танцующим. Но у жениха были на этот счет свои планы, и он твердой рукой повел ее к своей титулованной родне. Ирис, наконец, была официально представлена высшему свету. Приняли ее более чем прохладно. От волнения и расстройства девушка не заметила платка, выскользнувшего из-за манжеты, и обнаружила это лишь когда услышала сзади глуховатый голос:

— Простите, мисс, вы, кажется, обронили.

Она машинально взяла протянутый платок, обернулась со словами благодарности… и успела заметить только спину, стремительно отдалявшуюся и через миг пропавшую в людском водовороте. Девушка подняла взгляд, возмущенный и обиженный. Леди Маргарет Фоултон многозначительно посмотрела на нее, на злосчастный платок — и ничего не сказала. Что, видимо, было хуже всего. Ирис вздохнула. Вечер лишь начался, а ей уже в третий раз указали ее место. Пожалуй, в доброй старой Англии и впрямь не было хуже преступления, чем родиться в деревне. Разве только в деревне вырасти.

* * *

Лорд-хранитель печати добрался до своего охотничьего кабинета первым. Званых гостей еще не было. Кабинет располагался на втором этаже просторного особняка. Переступив порог, лорд внимательно осмотрел комнату. Потом пересек кабинет и рывком отдернул темные шторы. Никого. Впрочем, если бы даже кому-то и пришла в голову фантазия спрятаться в кабинете, чтобы пырнуть министра чем-нибудь острым… Вот уже несколько месяцев лорд носил под одеждой гибкую итальянскую кольчугу и уже успел убедиться в ее надежности.

Еще раз подозрительно оглядев комнату, он, наконец, впустил двоих офицеров.

— Прошу вас, располагайтесь, — негромко предложил он.

Вошедшие молча повиновались. Они были очень разными. Высокий брюнет в мундире гвардии славился изысканными манерами, двумя отчаянными дуэлями чуть не под окнами Уайтхолла [Уайтхолл (Whitehall) — улица в центре Лондона, название которой стало нарицательным обозначением британского правительства.] и трепетным отношением к болезненной матери. Второй, среднего роста блондин с круглым лицом и шикарными усами, был немного полноват, но чин кавалерийского капитана придавал ему уверенности в любой ситуации.

— Итак, сэр, — пробасил он после довольно долгого молчания, во время которого оба приглашенных внимательно слушали, как тикают большие напольные часы в кабинете министра, — расскажите же, ради чего мы покинули наших дам?

— Имейте терпение, господа, — лорд Хэй опустился за письменный стол, спиной к окну, — всему свое время.

— Не хочу показаться назойливым, — продолжал капитан, — но где же наш уважаемый Присби?

— Должен быть с минуты на минуту, — Хэй бросил взгляд на массивные часы, — вероятно, его задержали банковские дела.

— Разве нам недостаточно услуг мистера Нортона? — подал голос второй офицер.

— Молодой человек, — произнес капитан, — наше дело — справедливое и угодное Господу, а такие дела, как правило, очень дорогостоящие. Услуги Присби нам нужны не меньше, чем ваша доблестная шпага. Деньги, дорогой Дадли, лишними никогда не бывают.

— Да, если учесть, с какой скоростью вы умудряетесь их тратить, то, пожалуй, нам скоро понадобится еще парочка банкиров, — огрызнулся гвардеец.

— Я должен принять ваше замечание на свой счет? — сощурился капитан.

— Как пожелаете, — отозвался Дадли.

— За такие намеки полагается отвечать со шпагой в руке, сэр.

— Господа, успокойтесь. Вы у меня в гостях, а не в казарме! — Недовольный голос лорда-хранителя печати заставил Дадли придержать очередную колкость. — Мы делаем общее дело, и наши ссоры лишь на руку врагам.

В кабинете установилась напряженная тишина. И, словно специально дождавшись этого мгновения, в дверь негромко постучали.

Капитан машинально потянулся к эфесу шпаги. Скрипнул ящик стола, и рука лорда Хэя легла на пистолет. Только молодой гвардеец остался неподвижен и равнодушен. Дверь бесшумно отворилась.

— Простите, господа. Я, кажется, немного припозднился?

На пороге стоял маленький человечек в сюртуке, с тонкой полированной тростью.

— Признаться, мистер Присби, вы нас несколько… — лорд сделал паузу, подбирая нужное слово, — смутили.

— Мы подумали, что нас уже хватились, — меланхолично произнес Дадли, — и сейчас на пороге кабинета нас ждет конвой, чтобы проводить в Ньюгейт [Ньюгейт — тюрьма, основанная еще в 12 столетии.].

— Простите великодушно, — Присби неловко улыбнулся.

— Располагайтесь, — кивнул лорд, и гость засеменил короткими ножками к дивану.

— Теперь, когда мы все в сборе, разрешите зачитать вам послание, полученное сегодня от нашего дальнего друга.

Министр оглядел присутствующих. Офицеры и банкир молчаливо ждали. Хэй взял лежавший на столе молитвенник и небольшим ножом для бумаги ловко вскрыл переплет.

Оттуда он извлек письмо и начал читать:

— «Я очень тронут Вашей заботой о страданиях британского народа и счастлив узнать, что есть люди, которые ставят благо отечества выше собственного, и даже выше своей жизни.

До меня дошли слухи о том, что в среде благородных людей королевства зреет недовольство. Это хорошая новость. К сожалению, ситуация, которая сложилась в моих собственных владениях, не позволяет мне активно участвовать в Вашей благородной миссии и оказать Вам сколько-нибудь весомую помощь. Но я верю, что Господь не оставит Вас своей милостью и ниспошлет, наконец, покой и мир на многострадальные земли Англии».

Лорд Хэй оторвался от письма и многозначительно взглянул на гостей.

— Что скажете, господа?

— По-моему, все ясно, — первым ответил капитан, — он нам отказал.

— Значит ли это, — вмешался Дадли, — что мы потерпели поражение?

— А что скажете вы, мистер Присби? — внезапно спросил лорд Хэй.

Маленькие глазки сосредоточились на лице министра.

— Вы позвали меня, сэр, потому что вам нужна помощь.

— Очень, — вставил капитан.

— Я готов помочь. Но вы должны мне обещать, что деньги не будут потрачены напрасно. После того, что я только что услышал…

— А что вы, собственно, услышали? — холодно спросил Дадли, — я, например, не услышал ничего важного. Это письмо, переправленное с такой таинственностью, на самом деле можно было просто отнести на почту. И, сдается мне, господа, это всего лишь отвлекающий маневр.

— Думаю, вы правы, — Хэй с явным одобрением взглянул на гвардейского офицера. Он — птица высокого полета. Ему ни к чему заранее афишировать свои намерения. — Письмо, которое я вам зачитал, как видите, без подписи. Кроме того, оно обрезано по краю. И не слишком ровно.

— И что это значит? — спросил Дадли, рассматривая ногти.

— Значит, есть вторая часть, — сообразил банкир, — и ее, в целях безопасности, везет другой курьер. Очень умно. Но когда прибудет этот, второй?

— Уже, — лаконично ответил министр.

— Надеюсь, он предстанет перед нами, — поинтересовался Дадли.

— Безусловно, — ответил лорд, — перед тем как пригласить вас, я послал за ним, и сейчас, — лорд снова взглянул на часы, — он, наверное, ждет в саду. Будьте любезны, капитан, возьмите свечу и подойдите к окну.

Капитан встал, сделал несколько шагов, позвякивая золочеными шпорами, и, отодвинув штору так, чтобы пламя свечи было видно из сада, несколько раз поднял и опустил тяжелый медный подсвечник.

— Благодарю вас, сэр, — кивнул Хэй. — Теперь надо немного подождать.

— А что за человек? — полюбопытствовал Присби, когда капитан вернулся к дивану.

— Ничего определенного сказать не могу, — ответил лорд, — но достоверно знаю, что кроме второй части письма он имеет устное предписание и большие полномочия от нашего общего друга.

— Мне кажется, это ответ на ваши сомнения, — произнес Дадли, обращаясь к банкиру.

— Господа, — министр легонько постучал по столу ладонью, привлекая внимание, — давайте же, как говорит наш уважаемый друг Присби, подведем баланс. Военная сторона нашего плана полностью готова, в чем большая заслуга присутствующих здесь офицеров. — При этих словах капитан довольно кивнул. Дадли лишь сухо улыбнулся. — Финансовая сторона тоже не вызывает сомнений, не правда ли, мистер Присби?

Глазки банкира ожили и несколько раз переместились с гостей на хозяина кабинета.

— Совершенно справедливо, — кивнул он, — я выделю ровно столько, сколько требуется на известных гарантиях моему банковскому дому от нового кабинета. Если наш гость даст мне такие гарантии…

— Воистину деньги правят миром, — изрек капитан.

— Большие деньги, Кроуш, — равнодушно вставил Дадли.

Часы с сухим стуком отмеряли время.

— Посланец нашего друга, часом, не заблудился? — недовольно спросил капитан Кроуш.

— Он видел ваш сигнал? — спросил Хэй.

— Да, и ответил.

— Прошло уже почти четверть часа. За это время можно было добраться из сада до кабинета задом наперед и с мешком на голове, — сказал Кроуш.

— Я пошлю слугу проверить…

— Лучше я сам. — Дадли встал, проверил шпагу на поясе и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. В кабинете воцарилось напряженное молчание, которое никто не смел нарушить.

Дадли появился довольно скоро. Он был бледнее обычного, казалось, что его знаменитое хладнокровие несколько изменило офицеру. Но, когда он заговорил, голос прозвучал ровно:

— Милорд, как выглядит посланец друга? — спросил он.

Хэй в волнении привстал.

— Он довольно высок, отлично сложен… кажется, совсем молодой человек. Волосы темно-каштановые, вьющиеся… Прекрасный цвет лица.

— Насчет цвета сейчас ничего уже сказать нельзя, а все остальное совпадает, — отрывисто произнес Дадли, поискал глазами, и, заметив на круглом столике графинчик, плеснул себе вина.

— Что вы хотите сказать? — встрепенулся Присби.

— Он мертв. Убит. Совсем недавно. Кровь еще струится.

— Как… мертв? Совсем?

— А что, бывают варианты? — едко сострил Дадли, которому торопливо опрокинутый стаканчик отчасти вернул присутствие духа. — Мертв совсем, мертвее не бывает. Заколот в спину стилетом или узким ножом. В темноте не разобрать. Но — не шпагой, это точно.

— Как же это? — растерялся Хэй. — Ведь он же ответил на сигнал Кроуша?

— Он или тот, кто его убивал, — бросил Дадли.

— При нем была какая-нибудь сумка или пакет? — сообразил, наконец, Хэй.

— Ничего. Я обыскал его. Но документ, если он есть, может быть зашит в одежду или спрятан в тайник, который сразу не обнаружишь.

— Где тело?

— Сейчас — в кустах шиповника, за розовым павильоном. Я его перепрятал на случай, если убийца вернется для более тщательного обыска. Плащ с него не снят, если вам интересно, и сапоги тоже. Так что, вполне возможно, документ еще там.

Лорд Хэй потянулся за колокольчиком. Крепкая рука капитана прижала ладонь министра к столу.

— Не стоит посвящать в наши дела лишних людей, — веско произнес Кроуш.

— Мы сами, — кивнул Дадли, — найдется помещение, куда можно будет его положить?

Едва хозяин дворца и его гости покинули охотничий кабинет, и шаги их, приглушенные ковром, стихли, в самом конце коридора с тихим скрипом отворилось окно, мелькнул силуэт, и на пол мягким кошачьим прыжком приземлился человек в странном бело-сером одеянии не то призрака, не то гигантской летучей мыши-альбиноса. Одно мгновение — и он скинул тонкий плащ, который позволил ему остаться незаметным на серой стене дворца, свернул его в несколько раз, расстегнул камзол и обернул плащ вокруг талии. Странная деталь костюма в его облике, в общем, ничего не изменила. Он остался таким же худым, высоким и отталкивающим внешне. Оглядевшись вокруг, он бесшумно шагнул к столу и быстрым взглядом просмотрел небрежно разбросанные бумаги. Нужная обнаружилась сразу. Весть об убийстве сразила господина министра, и он сделал то, что не сделал бы ни при каких иных обстоятельствах — оставил письмо на столе. Человек пробежал его глазами, провел пальцем по неровно обрезанному нижнему краю и, аккуратно сложив, сунул за пазуху…

* * *

— Ваше светлейшее сиятельство позволит пригласить вас на следующий танец?

Джованна да Манчина, безусловная королева сегодняшнего бала, благосклонно улыбнулась виконту Каслри.

— Ее сиятельство не против, но, возможно, это придется не по вкусу его сиятельству.

Кавалер покрутил головой, пытаясь отыскать уродливого супруга прекрасной княгини, но нигде не заметил нескладной худой фигуры.

— Неужели князь так ревнив?

— О, — тихо рассмеялась Джованна, — здесь есть поговорка: «Ревнив, как итальянец». У нас, в Италии, говорят: «Ревнив, как манчинец», а в Манчине вы можете услышать: «Ревнив, как Лоренцо», и, право, никто еще не относил эту поговорку на счет какого-нибудь другого Лоренцо.

— Я его понимаю, — с чувством произнес виконт, — если бы я владел таким сокровищем, то, клянусь честью, запер бы вас в какой-нибудь башне и запретил бы в нее входить даже доверенным слугам.

— Какое счастье, что вы не Лоренцо!

— По крайней мере, мне, как бы я не был плох в ваших глазах, и в голову бы не пришло оставить вас одну на балу. — В голосе виконта проскользнула обида, и Джованна насторожилась.

— Знаете, — произнесла она, захлопывая веер, — пожалуй, я все-таки не откажу себе в удовольствии позлить Лоренцо. Пригласите меня, виконт.

Музыка зазвучала, заглушив ответ секретаря всемогущего Сесила. Веер Джованны опустился вниз, раскрылся на две планки и снова захлопнулся. Эти манипуляции были проделаны так быстро и ловко, что никто их не заметил, кроме… французского барона, мужа Кэтрин.

И еще одного человека…

Он стоял в тени за колонной и неотрывно смотрел, но не на ослепительную княгиню, а совсем в другую сторону. Туда, где стояла девушка в простом белом платье, немного смущенная, но все с тем же задорным блеском в глазах, готовая бросить вызов всему свету. Он бы с удовольствием смотрел на нее весь вечер… Если бы некоторые гости не повели себя несколько странно. От его внимательного взгляда не укрылись ни манипуляции с веером, ни то, кому они адресованы.

* * *

— Интересно, что делают лавочники на балу у Сесила? — раздался женский голос.

Фраза была брошена, словно камень в пруд, намеренно громко, так, чтобы круги разошлись далеко. Родерик Бикфорд неторопливо обернулся. И встретил дерзкий вызывающий взгляд старшей дочки Фоултонов. Он улыбнулся.

— Ну зачем же так уничижительно… лавочник. Коммерсант! — Бикфорд прищелкнул пальцами. — Коммерсант — это звучит гордо. И красиво. Только вслушайтесь в звучание слова не-го-ци-ант. В нем свист ветра в парусах, гром пушечных ядер, звон оружейной стали, запах восточных пряностей, морская соль и нежность шелковых тканей под пальцами. Риск и мужество. «Находчивость и смелость, отвага и удача»… И благодарность королей…

Элизабет давно уже перестала возмущаться и слушала торговца, приоткрыв свой прелестный ротик… Но Родерик вдруг отвернулся. Он заметил, как француз что-то сказал своей юной жене и развернулся, намереваясь, видимо, покинуть зал. Бикфорд шагнул из-за колонны. За ним.

— Дорогая, ты поступила очень неосмотрительно, — попенял дочери Фоултон, — не стоит задевать человека, который в чести у Его Величества. Тем более не стоит делать это публично. Твое счастье, что мистер Бикфорд придает очень мало значения условностям.

— Вот как? — девушка презрительно вздернула подбородок. — Бикфорд в чести у короля? Я об этом не знала.

Молодой лейтенант Блеквуд, стоявший рядом, обаятельно улыбнулся девушке.

— Говорят, за его выдающиеся заслуги перед Англией и троном, Его Величество пожаловал младшему Бикфорду титул баронета.