Алексей Мальцев

Тайна речного тумана

Карты, тату и гитара

— Первый тост за альма-матер! — объявил поднявшийся с бокалом Лева Матарас, раньше всех облысевший и больше всех округлившийся. — Нам, коллеги, я считаю, повезло с профессурой… Со школой диагностики, с тем же Институтом сердца… И наши учителя нам действительно кое-что дали. Реально!

— Не кое-что, а все, что могли, — привычным жестом поправив очки, вставила бывшая староста потока, угловатая и нескладная Алена Чубак. — Будем называть вещи своими именами, Левчик!

— Вот именно, — кивнул Матарас, бросив на нее одобрительный взгляд и послав воздушный поцелуй. — А если что-то и недодали, то научили, как нам это взять самим. Скажем им искреннее «спасибо» и отвесим низкий поклон…

Петр Фролов разглядывал лица бывших однокурсников и думал, что эта встреча, посвященная 15-летию окончания вуза, — неплохой луч света в бесконечной врачебной рутине из вызовов, бессонницы, писанины, подключичных инъекций, интубаций [Интубация — введение в трахею дыхательной трубки для вентиляции легких.]. Как не хочется снова туда окунаться! Пока есть шанс — надо оттягиваться по полной!

Он, пожалуй, единственный из присутствующих врач «Скорой», где начал работать, еще будучи студентом. Конечно, профессура в вузе дала им все, что надо, даже больше, но… Это была теория, а практику он познал, что называется, в деле, еще на четвертом курсе, когда фельдшером начал мотаться по вызовам. И эта разница между теорией и практикой выпирала порой настолько, что он, случалось, вставал на лекциях и спорил с профессором.

У преподавателя по фармакологии была привычка: если рецепт на занятии выписан неправильно, он ставил «неуд» и приписывал внизу «больной умер». Петр без зазрения совести подходил к ассистенту кафедры и бесстрашно бросал в лицо: «А у меня выжил сегодня ночью и сейчас живет! Могу назвать, в какой больнице, я отвез его туда». Против практики не попрешь! За подобные выходки преподаватели его недолюбливали, все это выливалось в тройки на экзаменах, хотя знал Петр предмет на «пять».

В общем, особенные были с профессурой у него отношения, что и говорить, но выпить за альма-матер — святое дело.

Встреча проходила в ресторане шлюпочной палубы теплохода «Хирург Бекетов», плывущего по маршруту выходного дня вверх по Каме.

Все изменились за пятнадцать лет. Кто-то защитился, кто-то бороду отпустил, кто-то женился, кто-то даже умудрился бросить медицину.

У каждого свои достижения. Петр, к примеру, успел развестись. Правда, бывшая жена Элла, работавшая участковым терапевтом, перед самой встречей вдруг подкатила с предложением изобразить супружескую пару, чем не на шутку его смутила.

— Как ты не понимаешь, у нас была студенческая свадьба, Фролов, прикинь, — лепетала она накануне вечером по сотовому, — скажи мы им правду, сколько сразу вопросов посыплется: что да почему? Тебе это надо? Мы как бы… на виду.

— Ты думаешь, они не знают?

— Нет, конечно, откуда? Мы полгода как развелись. У всех свои проблемы, дела, заботы. Не до нас им было.

Сейчас Элла сидела рядом, заливисто смеялась над шутками известного хохмача Мишки Трегубова. Отработав в поликлинике положенный срок интернатуры, Михась прошел специализацию по мануальной терапии и засел в одном из санаториев края.

— Тепло, светло и мухи не кусают, — сообщил он заговорщицки после очередного тоста. — Это как раз по мне. О большем не мечтаю. А насчет того, что зарплата невысокая, так есть такое понятие, как шабашки.

— С шабашек, как известно, пенсия не начисляется, — возразил ему гинеколог Серж Гамаюн. — Это черная зарплата, по сути. Выпил пару раз, и можно забыть.

— Можно выпить, а можно и в банк положить под проценты… Что касается пенсии, я до нее вряд ли доживу, — парировал Михась, потянувшись за гитарой. — Столько воды утечет к тому времени! Мужики, помните нашу… корпоративную…

И под нехитрые аккорды затянул:


Мне по душе февральские метели,
Пожалуй, со студенческой скамьи…
Когда мы соберемся, в самом деле,
Седые однокурсники мои?


Когда наполним звонкие фужеры,
Как в юности, смыкая тесный круг
Хирургов, терапевтов, акушеров,
И главврачей, и докторов наук…

Песенку поначалу поддержали, однако больше слов никто не помнил, поэтому гитару пришлось отложить.

Петру вспомнился стройотряд после первого курса. Лучше Михася никто не играл на гитаре, и в карты ему равных не было. Базировались они тогда в Катырево — на севере области, вокруг сплошь зоны и спецпоселения. Трегубов один раз на спор «раздел» в «очко» признанного каталу, чем заслужил авторитет не только среди однокурсников, но и среди поселенцев.

Помнится, в тех местах Михась свободно мог сойти за своего: восточная внешность, привычка бриться наголо и куча татуировок на руках — ну чем не бывалый урка, только что откинувшийся с зоны?

Тату и сейчас цепляли глаз, отвлекали, мешая сосредоточиться. Петр представил Трегубова в костюме мануальщика с коротким рукавом и понял, что на прием к такому доктору лично он бы не пошел.

— Не знаю, — снисходительно улыбаясь, заметил Серж. — По-моему, работа в санатории — жуткая скука. Она в основном для бабушек предпенсионного возраста. Кому для стажа не хватает совсем чуть-чуть.

— А где еще, скажи, есть возможность бесплатно прокатиться судовым медиком на теплоходе до того же Питера? До Астрахани? До Москвы? Вот тебе и скука, Серега… Ты не прав! — пустился в возражения Трегубов, пытаясь зацепить с тарелки ломтик маринованного лука. — А сейчас я вам опишу случай, который был недавно. Если кто-то после этого скажет, что у нас скука… Прошу тишины! Короче, у нас в санатории есть сауна с бассейном, которые пользуются большой популярностью. Вы слышали, наверное…

— Ты в этой сауне делаешь массаж каким-нибудь… эмансипированным мадамам, — иронично вставила староста Алена Чубак. — Конечно, это скукой никак не назовешь, тут я с тобой полностью согласна. Имею представление.

— Вы хотите услышать историю? — обиженно загундосил Михась. — Так слушайте! Короче, прибегает ко мне на днях банщица с бледным, как кефир, лицом. Губы трясутся, на лбу — испарина. Михаил Афанасьевич, у меня, говорит…

— Так ты у нас Афанасьевич? — чуть не подавился куском баранины Серж. — Как Булгаков, значит. Как я тебе завидую… А в вузе помалкивал, скромняга!

— Завидовать потом будешь, когда дослушаешь до конца, — вмешался Петр, чувствуя, что история вот-вот прервется окончательно. — Дайте рассказать человеку.

— У меня, говорит, в сауне труп. Мне что делать? Хватаю фонендоскоп, тонометр — и за ней следом. Забегаем в парилку — лежит на верхнем полке черный как смоль, высушенный, как мумия, мужик. Сухой, твердый — со вчерашнего вечера в парилке, прикидываете?

— Обычное дело, — вклинился на этот раз в повествование Петр. — Острая коронарная смерть, наверняка выпили накануне… Нас вызывают иногда на такие случаи — чтобы констатировать.

— Я про мумифицирование помню только из вузовских лекций, — продолжал возбужденно Михась. — Что в жарких странах с сухим климатом такое случается иногда. Ткани трупа становятся сухими, легкими и твердыми. Мумия, короче. А тут, представляете, наяву столкнулся.

— Так что же произошло? — потребовали наперебой продолжения однокурсники. — Почему никто помощь не оказал?

— Все и смешно, и печально одновременно, — опрокинув стопку и закусив кусочком селедки, продолжал Трегубов. — Вечером компания из трех человек веселилась в номере, выпили прилично. Захотелось поплавать в бассейне. Пьяному море по колено, сами знаете. Заплатили дежурной медсестре. Взяли ключ от сауны. Потом что-то у них не сложилось, рассорились. Да так круто, что двое вернулись в номер, а потом вообще отправились домой.

— Погодь, погодь, — замахал рукой Матарас. — Ключ от сауны должен находиться, насколько я понимаю, у дежурной медсестры. На худой конец, у вахтера. Ответственные должны беспокоиться, проверять, контролировать…

— Должны, — закивал Трегубов, — ты все правильно понимаешь. Здесь налицо нарушение инструкции. Короче, этот… из трех… остался плескаться, в парилке ему стало плохо, отключился. Утром банщица приходит, предбанник открывает, видит одежду. Думает, кто-то из своих решил с утра взбодриться, поплавать, врубает температуру в парилке с шестидесяти до девяносто.

— Поджарила жмурика, значит, — усмехнулся кудрявый, очкастый, чем-то напоминающий жюль-верновского Паганеля патологоанатом Жора Рябухин. — Тоже мне, шашлык нашла… У вас не скучно, у вас опасно для жизни!

— Через пару часов заглядывает, — продолжал Михась, не обращая внимания на оппонентов, — одежда там же, она еще добавила. Короче, где-то в полдень, почуяв неладное, заглянула в парилку и… чуть рядышком не легла. Приехал паренек со «Скорой» для констатации, глаза квадратные, сам впервые видит такое.

— Меня во всей этой жутковатой истории, — Матарас даже привстал для убедительности, — интересует один непраздный вопрос. Как скоро после этого случая сауна вернулась в штатный режим? Уверен, что не сразу. Там, где побывал труп, париться и мыться, знаете ли…