Андрей Максимушкин

Варяжский меч

1. Лесная дорога

Узкая лесная дорожка серой нитью вьется под копытами лошадей. На все стороны, куда ни кинь, сплошная стена деревьев, тянутся к небу могучие лесные великаны, да мелькает густой кустарник. Травы почти не видно, не растет она в вечной тени под пологом леса. Разве что на прогалинах и полянах зеленеет лесное разнотравье.

Древний глухой лес, росший на этом месте с незапамятных времен, еще помнил те времена, когда Варяжское море только установилось в своих пределах, а на далеком востоке таяли последние языки Великого Ледника. Многое видело полабское полесье: по его опушкам пробирались саблезубые тигры и паслись шерстистые носороги. Через чащу проходили стада гигантских оленей, бывало, бродили по оврагам пещерные медведи.

Видывал лес и людей. Первоначально были это группы охотников в звериных шкурах, с каменными топорами и примитивными луками с тростниковыми стрелами. Они охотились, распахивали и возделывали пойменные луга с тучным черноземом, ловили рыбу в реках и ручьях. Постепенно людей становилось все больше и больше. Удивительное племя прекрасно приспосабливалось к любым превратностям и неожиданностям, на которые так богат мир, помаленьку меняло по своему вкусу окрестности, строили себе дома, огораживали поселения частоколом и валами.

Сами люди также менялись. Одни народы уходили или вымирали, на их место приходили другие. Здесь бывали и тевтоны, и лангобарды, и маркоманы. Появлялись в полесье железные легионы римлян. После них пришли гунны и готы. Опять повернулось колесо Богов, и в опустевший после жестоких битв лес пришли новые народы. С верховьев Лабы и от далекого Дуная спустились роды умелых ремесленников, земледельцев, неутомимых и ловких охотников, неукротимых в бою свирепых воинов. Они быстро расселились по всему благодатному краю от чешских гор и до самого Варяжского моря. Себя они называли велетами, древанами, ободритами, ваграми, сербами, полабами, ругами, но общим именем для всех родов и народов было русы, или русичи.

Быстро освоившись на новых землях, пришельцы построили города, распахали целинные и заброшенные земли, проложили дороги через лес и бросили гати по болотам. Привычные к лесной жизни, с детства знавшие и любившие труд, они умели жить в ладу с природой. Знали, что человек естественная и неотъемлемая часть Мира, не самоизбранный царь, а сын Неба и Земли. Они не забывали свое родство с Матушкой-Землей.

Как бы то ни было, но полесье менялось, лесов становилось меньше, болота осушались, а сквозь непролазные чащи пробегали шумные наезженные тракты. Лес терпел. Но не оттого, что не мог справиться с людьми, нет — если бы сама Мать-Земля захотела, люди бросили бы свои города, села и пашни и бежали бы сломя голову, навсегда забыв дорогу и детям заповедовав не ходить в эти места. Люди знали это и старались не гневить Богов и своих Небесных Прародителей. Ни одно дерево не рубилось зря, лес под пашни расчищали ровно столько, сколько могли обработать, охотились только для собственного прокормления. Ничего не брали лишнего и не губили без толку, от дурной лихости и ухарства. А взяв от леса, старались принести встречный дар, задобрить духов, маленьких хозяев земли, отплатить добром за добро. Бывало, и новые леса сажали, особенно любили русы дубы. Священные деревья самого Первого Сына Прародителя Мира.

Так шли годы, размеренно катилось коло Рода, пока на землях Полабья не появились новые пришельцы. Опять вспыхнула война. Все чаще безмолвные лесные великаны и древние камни становились свидетелями жестоких битв и яростных схваток. Все чаще горели города и села, а по дорогам тянулись унылые колонны полоняников. По плодородной черной земле текли красные ручьи, а на деревьях появлялись страшные плоды с выпученными глазами и высунутыми языками. Наступало новое время. Новое время под знаком новых пришлых Богов. Неугомонные двуногие в который раз стремились заново переделить эту землю.

Узкая лесная дорожка стелется под копытами лошадей. Отряд всадников едет шагом, не торопясь. Все мужи с оружием, в бронях, едут одноконь, без заводных, весь нехитрый дорожный скарб в седельных сумах. Обычный воинский отряд русов в два десятка конных, спешащий по своим делам. Несмотря на внешнюю беззаботность, люди не зевали, не отвлекались на пустопорожние разговоры, внимательно смотрели по сторонам. Ни одно движение в кустах, ни один посторонний звук не оставались без внимания.

С детства знакомые с лесной жизнью воины легко читали почти незаметные знаки и следы, как развернутую грамоту — вот сойка раскричалась, справа между деревьями трава шелохнулась и мелькнул волчий хвост. Зверь торопится уступить дорогу конникам. Под корнями раскидистого дуба мох примят, пучки сорванной травы лежат, несколько веточек орешника сломлены, значит, здесь люди были, привал делали. Недавно прошли, не позднее чем на заре. В низине, там, где осока и камыш колышутся между лозняком, похрюкивает семейство кабанов. При приближении людей старый секач приподнял кверху рыло, с шумом втянул воздух, грозно всхрапнул и, убедившись, что опасности нет, принялся выкапывать сочные вкусные корневища рогоза.

— Погоди, старшой, — крепко сбитый широкоплечий воин в пластинчатой броне и островерхом шлеме с полумаской придержал за руку возглавлявшего отряд седоусого пожилого человека с изрезанным глубокими морщинами лицом.

— Что-то чуешь, Стемир? — голос боярина был тихим, негромким, но чувствовалось в нем что-то, заставляющее прислушаться и вникнуть в слова. — Или заметил что?

— На сердце тяготно. Бок чешется. Помнишь, старейшина в Раздольницах говорил, в лесу неспокойно? Саксы пошаливают.

— Думаешь, осмелятся напасть? Нас два десятка, с оружием, — усмехнулся седоусый.

Называли его Гремич, Званов сын. Не только уважительное обращение соратников, но и внешний вид выдавали в Гремиче воина знатного, уважаемого рода или боярина. Кольчатая бронь новгородской работы двойного плетения с длинными рукавами, обтянутый медью шлем с наносной стрелкой и нащечниками. С плеч боярина свисал новый, темно-красный, украшенный богатым узором мятль, на ногах добротные сапоги из хорошо выделанной кожи. Из-под мятля выглядывала рукоять висевшего на широком кожаном ремне, украшенном бронзовыми вставками, прямого меча в потертых ножнах.

Обычные незатейливые потрепанные ножны и лишенный каких-либо украшений, урочья резного, обмотанный простым кожаным ремешком черен меча резко выделялись по сравнению с богатым одеянием и доспехом их обладателя.

На самом деле этот меч боярин не променял бы ни на какие сокровища мира. Клинок ему подарил сам великий Свентослав Ингоревич на площади перед догоравшим дворцом кагана в столице Хазарии Итиле. Тот славный день навеки врезался в память Гремича. Усталость после тяжелого боя, гудящие ноги и руки, запекшаяся кровь на руках, выщербленный, изрубленный щит, кругом дым и огонь пожаров. Прямо под ногами валяются изрубленные тела хазар. И в самом сердце захваченного города перед дворцом, на берегу Волги, князь одаривает отличившихся в бою воинов из казны кагана. Город они сожгли и разрушили до основания, слишком много слез и крови русов пролилось на его улицах. А подарок из рук князя-барса остался как память о славных днях и походах.

Это были великие дни, никогда еще Гремич не водил сотню в бой под командой такого или хотя бы равного ему полководца, как Свентослав. Кривичи и поляне именовали князя на свой манер Святославом, но Гремич предпочитал старинное варяжское звучание.

С тех пор прошли годы, после хазарского похода Гремич вернулся в родное Полабье, но память о славных днях и походах под рукой величайшего полководца навсегда остались в памяти боярина. Гремич никогда в этом не признавался, но его самолюбие тешило и то, что Свентослав Ингоревич приходился дальним родственником князю ободритов Белуну, которому сейчас служил боярин. Дед же Свентослава Рюрик был племянником князя Мечидрага, а тот был прадедом Белуна. Такая вот родственная связь получалась.

Кроме меча Гремич был еще вооружен вытянутым, с заостренным низом, обтянутым вываренной турьей шкурой щитом с железным умбоном и оковкой. Высокий, удобный для всадника щит держался на левой руке. На правом предплечье боярина на ремешке висела булава с шипованным бронзовым оголовьем. Легкое и удобное оружие для стремительных конных сшибок.

Остальные воины вооружены хуже. Брони только у половины отряда, остальные довольствовались сыромятными кожухами с нашитыми костяными или бронзовыми, а то и стальными пластинками. Мечи были еще у семерых воинов кроме Гремича, но зато у всех варягов длинные копья, а к поясам подвешены боевые топоры. У четверых за плечами налучья с тяжелыми составными луками. Страшное оружие в умелых руках. Бронебойная стрела на ста тридцати шагах прошивала насквозь любой доспех, а широколезвийный срезень на двести пятьдесят шагов входил в тело, как нож в масло, и оставлял страшные рубленые глубокие раны. Опытный стрелок мог попасть в кольцо или вогнать стрелу под маску шлема несущегося навстречу всадника. Защититься от стрелы можно только щитом, да и то, если успеть вовремя прикрыться.

— Всяко бывает, — ответил Стемир, скривившись в нехорошей ухмылке и обнажая крупные чуть желтоватые, здоровые зубы, — это хоть и древан земля, но тати из-за засек приходят и здесь пошаливают. Сильны они стали, слишком сильны. Нас уже за людей не считают.

— Как поднялись, так и рухнут, — отрубил в ответ Гремич, скрежетнув зубами. Однако при этом поднял вверх руку с раскрытой ладонью, давая знак еще внимательнее смотреть по сторонам. Береженого Сварог бережет.

Дорога впереди делала крутой поворот, обходя поверху глубокий овраг. Самое подходящее место для засады. Боярин, внутренне сомневаясь, а стоит ли, тем не менее поднял булаву и ткнул ей вперед, давая людям знак. Двое молодых гридней по этой безмолвной команде выехали вперед, опережая колонну всадников на два десятка шагов. Молодой парень с редкими короткими усиками цвета спелой пшеницы, обгоняя товарищей, задел головой нависавшую над дорогой ветку рябины. Досадуя на свою неловкость, он ухватился обеими руками за шлем. При этом его щит случайно ударил лошадь в бок, кольнул ее оковкой.

Именно в этот момент Мировое Колесо Рода, всесущее коло повернулось, неумолимо меняя Мир и судьбы живущих под Солнцем. Такое внешне ничтожное событие, как задетая ветка, повлияло на дальнейшую жизнь и самого молодого Рагнара, и его соратников. Занесшая уже ножницы над нитями жизней, Желя отвлеклась, отмахиваясь от закрывшей глаза ветки, а через миг ее внимание привлекли уже совсем другие люди. В другой истории половина отряда полегла бы под стрелами затаившейся за поворотом засады кнехтов барона Арнольда Штрасфурта. В короткой яростной схватке выжили бы только трое русичей, а письмо, которое Гремич вез в кошеле, было бы выброшено неграмотным стрелком-тюрингом.

Но это все осталось в другой истории, в другом мире. С этого момента ничего этого уже не было. Колесо провернулось и покатилось по другой дороге.

— Стой, шальная! — всадник обеими руками вцепился в поводья, поднимая лошадь на дыбы.

Минутное замешательство, и усмиренная крепкой рукой лошадь двинулась дальше. Это мелкое происшествие заставило русов крепче взяться за оружие и поднять щиты. Тогда как у людей, засевших в кустах слева от дороги, не выдержали нервы. Кто первым решил, что их обнаружили, и спустил тетиву, осталось неизвестным. Запели луки, из кустов на отряд посыпались стрелы. Первым рухнул на землю второй воин дозора, целых четыре стрелы пронзили его тело. Душа человека отлетела на небеса еще до того, как сбитое с седла тело мешком упало на землю.

Рагнар буквально чудом, в последний момент заметил летящую ему в лицо смерть. Нагнуть голову, вздернуть щит, почувствовать, как по шлему скользнуло жало. Левая рука на миг онемела от последовавших один за другим двух тяжелых ударов стрел. Затем выглянуть из-за щита и, поднимая копье для удара, пришпорить лошадь. Повезло, стрелки били в человека, и ни одна стрела не задела коня. Краем глаза воин уловил движение за кустом бузины в десяти шагах от края дороги. Рагнар метнул туда копье и сразу же схватился за топор.

— Бей! Руби! — гридень с ревом вломился в кусты, размахивая топором и придерживая поводья.

Короткий удар. Сверкнувшее холодной молнией лезвие опускается на плечо бородатого сакса с выбивающейся из-под кожаного наголовника целой гривой спутанных, грязных волос. Рывком вырвать топор из тела и пригнуться, пропуская над головой толстый сук. Конь, хрипя, рвется вперед, прямо через кусты. А вокруг разгорается яростная схватка. Воины плотным стальным клином врубились в придорожные кусты, откуда били стрелы.

Рагнар заметил впереди в нескольких шагах обрыв, успел натянуть поводья и спрыгнуть с седла. В прыжке он попытался достать топором некстати вывернувшегося из-под конских копыт сакса в добротном доспехе. Не получилось. Противник играючи уклонился от удара и сам контратаковал. Удар отбив, Рагнар прикрылся щитом и получил прямой короткий удар в голову. Сакс уходит от атаки и сам пытается достать руса мечом. Опасный противник движется легко, умело прикрывается щитом и сам наносит короткие, опасные, как жало гадюки, удары. Вот он отскочил в сторону и сразу же точным движением сбил с ног ударом щита о щит навалившегося на него с боку дружинника.

Не раздумывая, гридень бросился на помощь соратнику, топор скользнул по покрытому броней плечу сакса. Противник уходит от удара. Это увертка. Ухмыляющийся, радостно оскалившийся враг рубит наотмашь, молодой варяг еле успевает принять меч на щит. Еще удар, еще, сакс атакует. Рагнар отступает, меч сакса сверкает как молния, а рука со щитом уже немеет от ударов. Эх, продержаться бы еще чуток. Соратники уже рядом, рубят кнехтов. Врагов больше, но они плохо вооружены и дерутся слабо. Видно, что привыкли больше из засады бить.

Рагнар уклонился от очередного удара, видно, что сакс выдохся, лицо раскраснелось, дышит тяжело. Кажется, он открылся, опустил тяжелый щит. Теперь бить! Со всей силы прямой в грудь. Противник успевает отскочить и сам атакует. Рагнар даже не успел испугаться, только в его расширившихся зрачках отразился летящий в грудь клинок.

В этот миг Боги еще раз улыбнулись молодому русу. Нога соскользнула с корня, и воин, нелепо взмахнув щитом, упал наземь. Лезвие меча только скользнуло по нашитой на плече железной пластине. Падая, Рагнар успел немыслимым изворотом дотянуться топором до ноги сакса. Лезвие вошло в бедро с сочным чавкающим звуком. Зашипев от нестерпимой боли, враг рухнул как подкошенный. Дальше дело решил широкий охотничий нож, быстро нашедший горло татя.

Подхватывая топор, щит он уронил, Рагнар с перекатом поднялся на ноги, готовый к схватке со следующим противником. Но бой уже кончился, врагов не осталось, никто из саксов не выжил. Правда, и русам победа досталась дорогой ценой. Трое погибли еще на дороге, не успев уклониться от стрел. Еще двое воинов получили раны в схватке.

— Молодец, в одиночку рыцаря зарезал, — одобрительно молвил боярин, кладя руку на плечо молодого воина.

— Уморил он меня, дядька Гремич, — бесцветным уставшим голосом отозвался тот, вытирая рукавом пот со лба, — чуть сам в Ирий не отправился.

— Зато первым засаду увидел, товарищей спас и опасного врага зарезал. Меч у него хороший, — боярин вырвал из руки покойника клинок и, повертев в руках, разглядывая со всех сторон, протянул Рагнару.

— Спасибо, — только выдохнул тот, зардевшись, по самым скромным прикидкам, меч доброй работы стоил больше серебряной гривны.

— Ты добыл, — улыбнулся Гремич, — что в бою взято, то свято. Только пока добычей не красуйся, на поясе не носи. Сначала владеть научись.

— Мне батька уже показывал, как рубиться, — со всей юношеской горячностью ответил Рагнар.

— Показывал — это одно, а самому чувствовать сталь в руке — другое. Вечером на привале покажешь, чему тебя отец учил.

— Старшой, погляди, кого тати в полоне держали, — вмешался в разговор подбежавший к ним чуть запыхавшийся дружинник.

— Пошли, — Гремич резко повернулся и поспешил вслед за проводником. Пологий склон, на котором и шел бой, заканчивался обрывом. Дальше начинался глубокий овраг. Спустившись в рытвину и пройдя между обрывистых стен, люди очутились в широком светлом логу. Именно здесь тати и держали своих коней. Чуть дальше, вниз по руслу, лежало тело сакса, пришпиленное к стенке оврага стрелой. Видимо, коневод, попытавшийся бежать от неминуемой расплаты.

— Кто-нибудь ушел? — поинтересовался Гремич, кивнув в сторону трупа.

Воин в ответ только покачал головой и поднял вверх палец. Что означало — враг был один.

Несколько дружинников сбивали в табун лошадей саксов, складывали в кучу доставшийся от врагов скарб. Двое варягов помогали освободиться от пут волосатому и бородатому человеку в длинной, ниже колен, рубахе, подтянутой широким красным вязаным поясом. Несмотря на пережитый позор плена, держался человек с чувством собственного достоинства. Растирая на ходу затекшие запястья, он подошел к сложенным под корявым грабом седельным сумам и, кряхтя, принялся в них рыться. Наконец волхв извлек из одного мешка сапоги и начал обуваться.

— На обувку позарились, собачье отродье, — пояснил он воинам.

— День добрый, — Гремич вежливо кивнул волхву, после того как тот обулся и поднялся на ноги.

— Благослови тебя и твоих воинов, Велес, — степенно проговорил священнослужитель, — вовремя успели. Избавили служителя Богов от смерти на дереве.

— Пустое. Мы сами в засаду попали. Не нас, а Перуна благодари за спасение.

— Совсем правды нет на земле, — пробурчал волхв, — мертвобожники как по своей вотчине шастают, видят, что окорота на них нет.

— Будет еще окорот. Порубим всех в солому. Придет время, — жестко заявил Гремич. — Как звать-то тебя, волхв? И как ты попал к саксам? Казну-то великую служители Бога с собой не носят.

— Велибором люди называют. А схватили известно за что — в жертву своему Христу распятому принести. Постой, боярин, — спохватился волхв, — говоришь, сеча была? Раненые у тебя есть?

— Двое. Еще троим помощь уже не нужна, — помрачнел Гремич.

— Где-то здесь моя сума была. Эй, посмотри в тех кустах, — крикнул Велибор ближайшему гридню, — кажется, ублюдки ее туда выкинули.

Сумка волхва нашлась быстро. Саксы ничего в ней не тронули, только переворошили все в поисках серебра, а сушеные травы, горшочки с порошками да мазями и берестяные грамоты с записями заговоров и составов целебных снадобий им были не нужны.

Собравшиеся в логу воины тем временем разожгли костер и принесли своих раненых товарищей. Волхв, не теряя времени, занялся врачеванием. Рассеченное бедро старого Плоскини он промыл водой и присыпал рану каким-то серым порошком из своей сумки.

— Чтоб заживало быстрее и кровь не текла, — пояснил он, перевязывая рану чистой тряпицей.

У второго воина дело было серьезнее. Стрела пробила бронь и засела в правом плече. Не почувствовавший боли горячий сын мореходов из Висмы. Стриж одним из первых вломился в кусты с засевшими стрелками и даже зарубил подвернувшегося под руку сакса. Но затем он загляделся на драку, отвлекся и получил добрый удар дубиной по раненому плечу. Торчавшая между колец брони стрела обломилась, наконечник сместился в ране. От страшной боли воин потерял сознание. Очнулся он, только когда его несли к временному стану.