Андрей Посняков
Корона бургундов
Глава 1
Лето. Южная лесостепь
Вот это новости!
В кабине не нового, но вполне еще крепкого грузовичка ГАЗ-51 ехали трое. Водитель, Серега, конечно же, мог бы подвезти пассажиров и в кузове, да вот только с кем тогда поболтать? Самому с собой, что ли. Обычно Серега песни пел, разные: то протяжные, из кинофильма «Кубанские казаки», а то — задорные, частушки, что по праздникам наигрывал в местном клубе Кольша-гармонист.
Вот как раз о Кольше шофер сейчас и говорил, вспоминая, как упившийся гармонист как-то по осени, ближе к октябрьским праздникам, упал в глубокую лужу.
— Главное ведь — и как не замерз-то?
— Видно, Бог спас, — улыбнулась пассажирка — очень красивая девушка лет восемнадцати, с большими темно-голубыми глазами и длинными, падающими на плечи, волосами, цвета белого золота. Именно так — не серебра, а белого золота, есть ведь и такой цвет.
— Бог? Так ведь Кольша, извините-простите, неверующий, как и все, — сбрасывая скорость на повороте, хмыкнул водила. — Он ведь не дед какой-нибудь, Кольша-то, хотя и не парень — мужик самостоятельный, взрослый, войну еще застал — как раз в сорок пятом призвался.
Шофер ненадолго замолк, искоса оглядывая пассажиров — девчонка, да, очень красивая, с такой не стыдно показаться в клубе. Еще бы приодеть, а то… Платье какое-то старорежимное, с вышивками, такое, верно, лет сто назад старухи по праздникам одевали, когда еще не старухами были, а молодыми девками… такими вот, как эта. Ишь, глазища-то! Как два моря! Эх-х…
Непроизвольно вздохнув, Серега прибавил скорость — с девками ему пока что-то не очень везло. До армии никого не было, никого серьезного, да и вот, после службы что-то не очень клеилось. Ну, так ведь недавно и вернулся, какие наши годы? А этому парню, Родиону — так ведь его зовут, кажется — с девчонкой повезло. Интересно, кто она ему? Неужели — жена? Что ж, в таком случае только позавидовать можно. А вообще-то — оба они странные. Одеты — черт-те как! На парне — рубаха длинная, стариковская, красным пояском подпоясанная, такие же стариковские штаны, а уж обувь… башмаки, вроде как кожаные, но — наподобие лаптей, с оплеткой.
— Извините-простите, это что же у вас за одежка-то?
— А, честно сказать, с пугала сняли, — как-то не сразу отозвался Родион. — На попутках добрались, жарко, употели все, а тут — речка. Ну и решили выкупаться… Плавали, глядь — ни одежды, ни чемодана. А тут, на огородах — пугала… Ну, не голыми же идти? Вообще-то мы — туристы, слет у нас тут.
— Угу, угу, — покивал шофер. — Туристы, значит? А где вы купались-то? Случайно, не у железнодорожного переезда?
— Да… вроде там.
— Тогда понятно. Извините-простите, местечко приметное.
— А что такое?
— Да так… Мазурики всякие, шпана городская — как раз у переезда отдыхать любят. Сколько их не отваживали, а все без толку. Ну, ничего, дайте срок, всех комсомольцев в станице подымем… А вы где живете-то?
— Далеко, на севере, в лесах…
— Из староверов, что ли?
— Ну… почти.
— А я так и подумал! — засмеялся шофер. — Говор у вас уж больно чудной — на старинный лад. Особенно вот, у… Ой… Забыл ведь имя-то, извините-простите…
— Хильда я…
— Что-о?! — шофер повернул голову. — Не расслышал, извините-простите.
— Лидой мою супругу зовут, — улыбнулся парень.
Обычный такой, но смазливый, из тех, что девкам дюже нравятся, не слабый, мускулистый, высокий, патлы нестриженые, светлые, а глаза — карие.
— Радик, извини-прости, спрошу — а ты что такой лохматый-то? Не из попов часом? Или, может, этот… семинарист.
— Да нет… — усмехнувшись, Родион прислушался к ровному шуму мотора и, одобрительно кивнув, похвалил. — А движок-то, я смотрю, ничего!
— Ха! Ничего? — обиженно дернул плечом водила. — Да я его только весной перебрал! Теперь и оборотиков прибавить можно… Восемьдесят запросто прет! Ну… недолго, правда, дольше нельзя — греется. Да и вкладыши коленвала полететь могут, стеллабитовые, плавятся, гады, а масла для смазки не хватает — конструкцией мотора не предусмотрено. Зато цилиндрам сносу нет и кольца хромированные. Вообще, движок — что надо! Да что я тебе рассказываю, ты ж сам, говоришь — шофер.
— Шофер, — кивнул Родион… и хотел было добавить, что на таком музейном старье отродясь не ездил, но не успел — расхваленный Серегой двигатель вдруг зачихал… и заглох.
— Вот черт! — остановив катящуюся по инерции машину, выругался водитель. — Ведь только что… Сейчас, извините-простите, гляну.
— Пойду, помогу… — Родион нежно погладил по щеке девушку. — Милая, ты как? Не тошнит от скорости?
— Не тошнит, — улыбнулась Хильда. — Только жарко. А скорость… так она на лошади куда как больше чувствуется. А здесь что — сел да сиди. Только вот запах… не то, чтобы неприятный, но — незнакомый какой-то.
— Бензин.
— Вот видишь — ты здесь все знаешь. А значит, и мне не из-за чего беспокоиться. К тому ж я тебе обещала ничему не удивляться… вот и не удивляюсь. Но, когда одни останемся — тебя много чего спрошу.
— Спрашивай, — хохотнув, молодой человек чмокнул девушку в щеку и выпрыгнул из кабины, галантно подав руку. — Прошу.
— Вспомнила! — спрыгнув на обочину, Хильда радостно всплеснула руками. — У Влекумера-жреца так же вот снадобья пахли. Ой… сколько ромашек здесь! И васильки, и колокольчики. Пойду, нарву на венок?
— Рви, милая.
Девушка улыбнулась, слегка качнув головой, в темно-голубых, глубоких, как океан, глазах ее вдруг вспыхнули лукавые искорки.
— Ах, если бы не этот возница. Как ты его назвал?
— Шофер.
— Шо-фер. Кажется, он неплохой парень. Забавный. Я бы даже сказал — смешной. Но — славный, да-да, славный. И нерешительный… такой же, как — иногда — ты.
— Это я-то — нерешительный?
— А помнишь нашу свадьбу, там, в Галлии? Секвана-река, арена Лютеции… Никогда такого не было, чтобы готы со словенами венчались. Хотя, говорят, в седую старину — было. Еще до гуннов.
— Ладно, собирай свои цветки, милая. А я шоферу помогу.
Это Родион произнес вовремя — водила как раз выглянул из-под открытой крышки капота:
— Слышь, Радик… Ты тут гаечку одну зажми…
Молодой человек вскочил на бампер:
— Не переживай, починим.
Уже измазавшийся в масле Серега потерянно махнул рукой:
— Если не починим… Ох, устроит мне тогда Степаныч головомойку — извини-прости! Еще и номер, вон, передний потерял. Видать, на болотине, теперь хоть обратно езжай. Ладно, завтра в тех краях буду — заверну, гляну.
— Серый, дай-ка на двенадцать ключ… Ага… Теперь тут подержи отверткой. Угу… А ты чего вообще на болотине-то делал?
— Да за водичкой свернул… Понимаешь, забыл с утра долить.
— Эх, слышал бы тебя наш старшина Дормидонт Кондратьевич! Ты б у него за такие слова до конца службы из нарядов не вылез… Что, радиатор течет?
— Да есть маленько.
— Так делай!
— Извини-прости, некогда сейчас — страда, а шоферов у нас мало.
— Некогда ему… Давай тут покрутим… о-оп!
— А ты, Радик, где служил-то?
— В Заполярье.
— А я на Дальнем Востоке, в Хабаровске. Давно демобилизовался?
— Весной.
— А я осенью. Ха! Извини-прости, ты когда хоть такие патлы успел отрастить? И, главное — зачем? Ты, может, этот — стиляга, что ли?
— Сам ты стиляга! Просто… просто я это… в самодеятельности участвую.
— Ого! И я! У нас целый народный хор есть и этот… оркестр русских народных инструментов. Один Кольша-гармонист чего стоит, хоть, между нами говоря, и пьяница. А вот еще с ним случай был…
— На десять ключ есть?
— Да был. Вон тут где-то.
— Подержи… Ага… Теперь попробуем завести.
Двигатель завелся сразу, заурчал, заработал, к вящей радости шофера Сереги, который, похоже, водила был тот еще.
— А ну, погазуй! — махнул рукой Радик. — Погазуй, говорю… Ага… Ну, все, кажется. Едем.
— Едем! — радостно отозвался водитель. — Извините-простите, доставлю в лучшем виде! Вам куда? В станицу?
— В станицу, — улыбнувшись, молодой человек помог забраться в кабину супруге и уселся рядом. — Куда же еще-то?
— Ой! — поправив на голове венок, засмеялась Хильда. — У тебя, милый, нос и щеки — в грязи испачкались, дай-ка, вытру.
— Ха, вытру, — переключив передачку, усмехнулся Серый, грязный не менее, а быть может, и более. — Тут бензином надо.
Оставляя за собой столб густо-желтой пыли, грузовичок бодро покатил по грунтовке.
— Хорошая машина, — снова принялся нахваливать водитель. — Я вот в армии на сто пятьдесят первом ЗИСе ездил, ну, ты знаешь, «утюгом» еще их прозывают.
— У нас называли — «колун». Только сто пятьдесят седьмой… и не ЗИС, а…
— Так вот, я и говорю — вездеход якобы! Заедешь куда в грязь — нипочем сам не выберешься, задние-то колеса — двойные, им колею заново пробивать, забьются всякой хренью, тьфу! Вот шестьдесят третий газон — куда лучше.
— А этот, я смотрю, в неплохом состоянии.
— Так всего-то восемь лет машине!
— Сколько-сколько?!
— О! — вместо ответа, водила кивнул в окно. — Вот и приехали — вон она, станица!
Хильда с Родионом давно уже с любопытством пялились в окошки. Станица оказалась довольно большой и выглядела, как и должно, наверное, выглядеть любому сельскому поселению без всяких урбанистических выкрутасов. Основу всех местных строений составлял обширный частный сектор — беленые мазанки с живописными садиками, кроме того, на главной площади, где наконец остановилась машина, располагались с полдесятка двухэтажных домов, облицованных разноцветной штукатуркой. Над входом в каждый из них имелась вывеска, на том здании, возле которого сошли пассажиры ГАЗона, было написано…
