— Да существа разные на картиночках, в текстах вроде молитвы, а может, заклинания. Необычные, в общем, церковные вирши. Тебе это что-то говорит? И что-то еще о том же…

— Демонология? Уже интересно. — Елена пожала плечами. — А характер как?

— Сама увидишь. — Гувер устал отвечать на вопросы. — Не мои эти темы. Лучше уж о девочках.

Лиза недовольно поджала губки. При ее жалком виде это был не лучший ход. Алек иронично улыбнулся:

— А что же вы не едите, Лизанька? На диете?..

Ночь была просто потрясающей. Звезды спустились еще ниже, распахнули свои блестящие глаза и улыбались. Черное бездонное небо звало взлететь. А ветер, веселый мартовский ветер, пел о свободе. Такие ночи просто созданы для шабаша. Для безудержного веселья, для любви…

Гувер обнимал Лизаньку на заднем сиденье такси. Автомобиль, набирая ход, обогнал счастливую парочку. Елена и Алек шли медленным прогулочным шагом, держались за руки, как дети, и улыбались друг другу.

— У них роман, да? — спросила Лиза.

— Нет, солнышко, — снисходительно и грустно сказал Мишка. — У них все намного запущеннее. Это судьба.

— Так они женаты?

— Нет, детка. Прости, тебе не понять.

Гувер вздохнул, прижал ее к себе покрепче и улыбнулся в темноте салона, хитро-хитро, как нашкодивший мальчишка.

Глава вторая

Под небом голубым
Есть город золотой,
С прозрачными воротами
И яркою звездой…

Он напевал эту песню со дня приезда. Исполненная неподражаемым БГ, она была очень и очень древней. Неизвестный бард «из вагантов» в Средневековье так ославил Иерусалим, что слова сохранились в веках.

Хотя этот реальный город, куда его занесло сейчас, был старым и грязным. Иерусалим, по его мнению, по весне, конечно, тоже выглядит не лучшим образом. Но все-таки это же не Иерусалим. Небо здесь постоянно затянуто низкими серыми грустными облаками. Голубизны не разглядишь. А звезда… «Зачем на небе зажигаются звезды? Наверное, для того, чтобы каждый смог снова отыскать свою звезду». Наверное, Маленький принц был прав.

В общем, это был обычный провинциальный российский город, но почему-то он ассоциировался для него с древней балладой про золотой город. Может, потому, что голос незабвенного БГ, последнего исполнителя этой песни, всегда монотонно-печальный, так подходил местным серым узким улочкам. Возможно, баллада могла ассоциироваться с любым старым городом, хотя в других городах он таких ассоциаций не замечал. Еще, возможно, у него просто было извращенное чувство юмора, переполненное сарказмом, и работало это чувство юмора на обратных ассоциациях. Но скорее всего ему просто нравился этот город и эта песня.

Он только приехал из Питера, и все здесь напоминало ему Северную столицу. Тот же гранит набережных. Та же спокойная, еще не полностью освободившаяся от ледяного плена серая мощь реки. Те же маленькие дворики, со всех сторон обрезанные обшарпанными стенами зданий. Деревьев здесь, правда, было побольше, чем в Питере. Летом город, должно быть, утопает в зелени. Но сейчас голые черные скелеты деревьев почти не заметны на общем серо-обветшалом фоне. А еще в двориках, так напоминавших питерские, на лавочках по вечерам заседала молодежь с традиционно расстроенными гитарами и выводила хором тот же питерский рок. Стихи Цоя, Башлачева, «Зоопарк», а порой и тот же «Аквариум». В частности, пели и балладу о золотом городе, пребывая в полной уверенности, что автором этого хита всех времен и народов является Гребенщиков. Но конечно, самобытностью этот город обижен не был.

Все знают, что у каждого города есть душа. И если ты почувствовал эту душу, то, значит, и город почувствовал и принял тебя. Он бывал в разных городах. Чувствовал их души. И эти города хотели принять его. Но… почему-то все же именно здесь он захотел остаться. Будто вернулся после долгих лет… «Тот город, мной любимый с детства, в его декабрьской тишине моим промотанным наследством сегодня показался мне…» [Стихотворение А. Ахматовой.] В общем, где-то так.

Такой вот милый ласковый старый город. «Здесь спокойно, как в чьем-то потайном кармане», — сказал ему случайный знакомый в одном из местных ночных клубов, парнишка, такой же приезжий, как и он сам. Тогда он с этим парнем согласился. Да. Город был спокойным. Внешне. Город был серым и равнодушным. Внешне. Город был всеядным.

Он без труда получил в местной конторе Железного Феликса интересующие данные. Городу было чуть меньше девятисот лет. А это значит, что он построен после крещения Руси. Весь такой чисто православный город. Вернее, должен быть таким.

Но почему-то именно здесь среди золота куполов православных храмов так легко почувствовать ту языческую свободу, ту возможность самостоятельно сделать выбор, ту мудрость, которую наши предки превратили в религию, самую сильную и верную из существовавших когда-либо на земле.

И именно эта мудрость помогала городу не захлебнуться в бурных волнах цивилизационного потока, не утонуть в омуте технического прогресса. Город все перемалывал, как огромная мясорубка, пережевывал, как голодный великан, отрыгивал ненужное, а остатки полученной пищи топил в своих глубинах, как в трясине тех болот, на которых когда-то был построен. Город был мудрым, равнодушным, а потому — всеядным.

На полумиллионное население здесь приходилось более двухсот сект различного толка. Но при этом местная православная священная братия регулярно собирала в своих златоглавых храмах положенную им паству. Были в городе и костел, и синагога, и мечеть. И у них тоже находилось немало верующих в соответствующих богов поклонников и посетителей. И все жили мирно и счастливо в соответствии с правами, прописанными в российской Конституции.

Местные газеты, как и по всей стране, пестрели рекламными объявлениями о возможности воспользоваться услугами всяческих провидцев, целителей, предсказателей и разномастных потомственных ведьм, которым тут тоже было весьма комфортно. Просто городу было на них на всех наплевать. И на еретиков-волхвов, и на священнослужителей, и на их верующих.

А еще в городе существовало «Бюро магических услуг». Здание, в котором оно располагалось, было на одной из главных улиц города, в историческом центре. Двухэтажный домик, построенный еще в восемнадцатом веке, скромное крылечко, неброская вывеска. Он наткнулся на нее на второй день после приезда. Сначала даже не поверил. А потом — позавидовал. Городу.

Где-то в фэнтези, кажется, у Васильева в его «Черной Пальмире», рассказывается, что в каждом городе есть такое особое место, где хранится душа этого города. Но это, понятно, только в сказках бывает. А в жизни — каждый знает, что душа города скрыта в людях, которые в нем живут. Здесь эти люди — сотрудники «Бюро». Именно они бережно охраняли душу города, то, что скрывалось в самой ее глубине. Они были воинами города, его хранителями.

Вчера, во время своего визита в «Бюро» он обратил внимание на небольшой рисунок, висящий над лестницей в скромной строгой рамочке. Мостовая, выложенная неровным булыжником, по которой шагает человек. Кожаная куртка, поднятый воротник, высокие сапоги, ружье за спиной, кепка, надвинутая на глаза. Он идет, а город вокруг него спит, тараща наружу черные глухие провалы окон. От фигуры на рисунке веяло опасностью. И город, нарисованный город, чувствовал эту надвигающуюся угрозу. Но при этом продолжал спать…

А рядом с рисунком в такой же рамочке — несколько строк под стеклом. Четкий размашистый почерк с наклоном, готически остроугольные буквы с завитками:

Этот город стоит на костях,
И в паутину улиц затянута,
Память рвется, мечется
По извилистым венам
Сонного великана.
И нет возможности вырваться,
Нет желанья забыть,
И память не в состоянии
Хоронить городских мертвецов… [Стихотворение А. Велес.]

Хоронить мертвецов тут полагалось как раз сотрудникам «Бюро». Вернее сказать, упокаивать…

Он легко догадался, кто авторы рисунка и этих строк. Алек и Елена.

«Это мой город», — сразу вспомнились ему слова хозяйки «Бюро», сказанные вчера. Он тяжело вздохнул. Да, после вчерашней встречи ничего хорошего сегодня ему ждать не приходилось. Тут и к гадалкам ходить не надо с высокопарными вопросами в стиле Ленского: «Что день грядущий мне готовит?..»

* * *

Елена молчала с самого утра. С того момента, как вышла из дома и Алек встретил ее у подъезда. Когда было необходимо, она либо кивала ему в ответ, либо отрицательно качала головой, либо пожимала плечами. В общем: да, нет, не знаю — нужное подчеркнуть. Время близилось к обеду, ситуация не улучшалась. Алека это бесило, но он ничего не мог поделать. И это раздражало его еще больше.

С ней такое иногда случалось. Елена была скрытной. Она всегда все для себя решала сама. Вот так — молча. И переживала все свои проблемы так же. Уже потом она рассказывала Алеку, в чем дело, когда трудности оставались позади. Но ждать этого момента было трудно. Алек не любил ждать. И он чувствовал себя явно некомфортно. Март, дождь, слякоть, остатки гололеда, да еще Елена дуется с самого утра. Вчера вечером он проводил ее до дома, и она выглядела совершенно счастливой. А сегодня…