Путята что-то проворчал насчет того, что каждый пусть приглядывает за своими людьми, и это вовсе не его была идея — тащить в Полоцк целое воинство лишних глаз и ушей.

— Это Аллсвальд, — двумя словами, сказанными тоном, будто речь шла о траве под забором, отрезал все пути к дальнейшему словоблудству Полоз.

— Что?

— Это сделал Аллсвальд, — будто втолковывая малому дитяте, еще раз повторил боярин.

— Не надо с нами говорить, как со слабыми на ум.

— Что поделать, именно так вы сейчас и выглядите.

— Да? Как же, интересно, будешь выглядеть ты, когда узнаешь, что конунг ко всему, что произошло в Полоцке, касания не имеет?

Удивляться княжий ближник не стал. Напротив. С подозрительным воодушевлением он ткнул кулаком в растопыренную пятерню.

— Я ж говорил, что вы, ящеровы дети, что-то нарыли, — тон его был таким, словно он и впрямь радовался этому.

— Ну уж нет, мил человек, — покачал головой Путята. — Условились, что ты первым свой сказ поведешь. Вот и говори. А мы послушаем.

— Да тут и говорить-то особо нечего, — пожал плечами боярин. — Просто я нашел людишек, работавших в полоцком Дворе гильдии. Им посчастливилось в ту ночь выжить и унести ноги. А как только узнали, что в город прибыли киевляне, тут же связались со мной.

— Чего это вдруг именно с тобой?

— Вот и спросишь у них. В Киеве. Они могут мнооооого чего интересного порассказать. О том, особенно, насколько Аллсвальд тут ни при чем.

Путята этим известием был ошеломлен ничуть не меньше Тверда. И по нему, в отличие опять-таки от Тверда, это было видно.

— Где они?

Полоз презрительно фыркнул.

— В безопасности. И сдается мне, что чем меньше людей будет знать, где именно, тем дольше это место останется безопасным. А теперь ваша очередь. Так, значит, ни при чем тут норд?

* * *

— Говоришь, боярину надобно было все это рассказать, да?! — Путята дергался и извивался не хуже ужа на сковородке.

— А что я? — пожал плечами Тверд, насколько это позволяли сделать стянувшие руки путы. — Ты ведь в нашем посольстве голова. Я-то всего лишь меч. А железку че слушать?

Он холодно сдержал по самое горлышко наполненный ядом взгляд купца и даже двинул уголками губ в подобие улыбки. Хотя радоваться тут на самом-то деле особо было нечему. Едва они рассказали боярину о своей находке, битве с неизвестным воем и о том, какую последнюю тайну полоцкого Двора хранила добытая ими книга, тот повел себя вовсе не так, как хотелось бы. Да что там «вовсе не так». Полоз взвился как раненый в самые уды медведь. Да так рьяно, что мигом углядел в них, гильдийце и до недавнего прошлого византийском легионере, закоренелых изменников да поглядов Аллсвальда. Тверд спорить с вопящим на весь стан княжим ближником не стал. Даже когда тот повелел своим дружинникам «сих изменников» повязать. В первый раз, что ли? Другое дело — Путята. Он, до сего мига мнивший себя если уж не соратником творца мироздания, то уж по меньшей мере головой их посольства, никак не мог смириться с этакой несправедливостью и вопиющим унижением. Вот и угостили неуемного парой-тройкой зуботычин. Тверд и сам бы на месте киевских воев угостил, доведись ему пеленать такого буйного лося. Какие ж тут могут быть обиды? У Путяты — нашлись. Причем, как только их оставили в одиночестве, коль не считать парочки не особенно ражих стражников, вся ненависть уязвленной гильдийской души, что неразборчивый огонь великого пожара, перекинулась на Тверда.

Стражники присели у костерка чуть в сторонке, грея зябнущие в предрассветном холоде руки, а Туман своими эмоциями по поводу пленения вообще мало отличался от вороха тряпья. Хват, ясное дело, под шумок куда-то сгинул. В том числе и поэтому и Туман, и Тверд сохраняли рожи в бесстрастном подобии деревянных истуканов — надежда на то, что их освободят хоть и не самые заботливые в мире, но все же дружеские руки, была.

Хотя, зная Хвата, а особенно зная, сколько золота он припрятал и сейчас, ни с кем не делясь, может захапать его себе и раствориться где-нибудь в Хазарии… Но такие мысли постарался бы гнать от себя любой человек.

— Нас что, прирежут по-тихому где-нибудь по дороге?

Похоже, Путята наконец перебесился и решил взглянуть на вещи так, как и должен был глядеть на них изначально голова киевского Двора гильдии.

— Вряд ли, — снова попытался пожать плечами Тверд, отчего веревки с готовностью еще больнее впились в запястье. — Ты все ж таки гильдиец. Тебя скорее всего на княжий суд доставят. Ну и, понятно, казнят по-быстрому, покуда Палата новгородская не успела вмешаться.

— Спасибо, утешил.

— А чего ты расстраиваешься? Уж лучше пусть голову оттяпают, чем на кол посадят на пару-тройку дней.

— Как тебя, что ли?

— Скорее всего, — Тверд, если говорить честно, старался гнать от себя и эти мысли тоже. Но, как ни крути, от правды, которая для него маячила не так уж далеко впереди плохо оструганным колом, было не отвертеться. Особенно, коль вспомнить последнюю встречу с князем.

Из ложбин и оврагов белесой дымкой лениво поднимались рваные клубы тумана. В предрассветной серой пелене темными силуэтами проступали сквозь них сонные силуэты деревьев. Прохладную тишину изредка нарушал птичий гомон, но тут же, не успев взвиться к светлеющему небу, испуганно прижимался к вымоченной росой траве.

— Туман? — подозрительно навострив уши, покосился в сторону своего соратника Тверд.

— Конечно, туман, — фыркнул Путята. — Не видел что ль никогда? Я вот, помню, вел как-то караван по Двине, и как-то утром таким же вот покрывалом реку накрыло. Чуть носом берег не пропахали со всей поклажей…

И Тверд, и Туман бросили на гильдийца короткий, но не самый уважительный взгляд.

— Что-то есть, — рывком подхватываясь из лежачего положения в сидячее, кивнул лучник.

— Вот, раздери меня коза, и безопасный стан, — ругнулся Тверд, оборачиваясь к сторожившим их гридням. — Эй, земляки, быстро кличьте сюда боярина!

Ссутулившиеся над чахлым огоньком вои лишь поежились да подсели еще ближе к потрескивавшим последними искрами полешкам.

— Может, те еще князя кликнуть? — ворчливо отозвался сутулый дружинник с длинной шеей, будто нарочно выросшей меж ключиц.

— Боярин вовсе не велел с вами говорить, — подтвердил второй, помоложе, с клочковатой бороденкой, разбросанной по щекам и подбородку, что кочки по трясине.

— Раз не велел, то нечего было и начинать. А если уж заговорили, то делайте что велено.

Сутулый фыркнул.

— Слышь, Репа, этот грек нам еще че-то велеть пробует.

— Посмотрим, че завтрева нам конь евойный повелит.

Тверд снова посмотрел на Тумана. Тот опять лежал на боку, приложив ухо к стылой земле. Путята переводил непонимающий взгляд с одного на другого. Глаза его расширились до размеров средних тележных колес, когда главный его охоронец взвился на ноги, едва не брякнувшись из-за связанных за спиной рук мордой в землю, набрал в грудь поболе воздуху, опять-таки, насколько позволяли перехватившие тулово путы, что есть силы прогорланил:

— Пооооо-лооооз!

Горбатый и лишайный их стражник при этом не менее заполошно повскакивали со своих задниц, при этом молодой неловким движением ноги еще и расшвырял тлеющие уголья костра. В предрассветной тиши вопль Тверда, будто бы двукратно усиленный туманом и звонкой прохладой, пронесся над лагерем не хуже печенежской конницы. Кто-то подхватился с места, кто-то кинулся к оружию, а кое-кто, вечером еще мнивший себя самым умным, с шумом и хряском брякнулся с телеги, куда забрался спать ночью. Чуть в стороне тревожно заржали лошади.

— Да нет в лагере боярина! — понимая, что в первую очередь за эту побудку влетит ему, а вовсе не горластому пленнику, запоздало воскликнул сутулый.

— Как это — нет? — теперь глаза Путяты очень сильно напоминали размерами размах мельничных крыльев.

— Уехал он, затемно еще, — неохотно проворчал недобородатый Репа, с не очень великим удовольствием наблюдая, как к ним спорым марш-броском приближается низкорослый крепыш в доброй броне. Молодому он, не сбавляя шага, треснул по затылку тяжелой своей ручищей так, что тот едва не грохнулся носом в остатки костра, а второму стражнику сунул узловатый кулак под нос. Да так споро, что тот растерянно прянул назад, оступился, да и грохнулся обратно на задницу. Это было бы даже смешно, не будь так злы глаза подскочившего к Тверду воина.

— Что такое кляп — слыхал? — громыхнул он, брызнув слюной на слове «кляп».

Вытереться Тверд не мог — руки за спиной. Облизываться тоже не станешь — чай, не роса. Вытирать рожу о плечо — только нос раздерешь о железо наплечника. Осталось только стараться не обращать внимания на мельчайшие капли, холодившие лицо.

— А ты, Лемех, так и не научился нормально говорить? До сих пор девкам в лицо вместо поцелуев харчки раскидываешь?

— Мне с тобой говорить не о чем, — хмуро ответил крепыш. Но по тому, как недовольно он покосился на поверженных только что стражников, стало понятно, что упрек Тверда попал в цель.

— Пока — есть о чем.

Тверд еще раз глянул на Тумана. Тот вел себя против обыкновения неспокойно, елозя на пятой точке и настороженно зыркая по сторонам. Не иначе, в поисках отобранного оружия.

— Ты какого хрена лагерь расставил так, что его в любой миг любая ватага лесная на копье возьмет? — напустился на Лемеха кентарх. Репа и сутулый растерянно переглянулись и даже сделали шаг назад, раззявив рты и на всякий случай цапнув рукояти топоров на поясе. — Где ров, где частокол, где, матерь твою сыру землицу, открытая ровная местность, чтобы простреливалась на триста саженей во все стороны? Я тебя этому, что ли, учил?!

Показалось, что лагерь, после первого вопля Тверда пришедший в сонное шевеление, теперь снова впал в молчаливый ступор. Даже птицы, которым по этому времени полагалось бы вовсю оглашать округу своим утренним щебетом, не иначе опасались подавать признаки жизни.

Первым из ступора вышел Лемех.

— Тебе, гляжу, не терпится на голову короче стать?! — взревел он. — Учил он меня, поглядите-ка! Это сколько лет с тех пор ушло? Нет больше гридня Лемеха — есть сотник. И уж он получше знает, как на вотчине разбивать стан, чем какая-то приблуда заморская, которая выше десятника подняться не смогла!

— Давай еще дрынами померяемся! Покуда твой лагерь, который ты по своему разумному усмотрению мудро раскинул промеж оврагов, сейчас штурмовать начнут пес пойми с какого боку!

— Ты что удумал, морда ромейская? — вплотную подступив к бывшему своему командиру, прошипел сотник. — Навести панику и улизнуть под шумок?


Конец ознакомительного фрагмента

Если книга вам понравилась, вы можете купить полную книгу и продолжить читать.