В голосе графини слышался ужас, и маркиз понимал сестру.

Они оба не любили кузена Джереми Руки, презумптивного наследника маркизата [  Родственник, к которому отойдет наследство в случае, если основной наследник по какой-либо причине не сможет вступить в права наследования.]. На счету этого типа был длинный список всевозможных прегрешений и одиозных проступков, осуждаемых в обществе. При этом он вечно был в долгах.

Маркиз много раз спасал его от тюрьмы, а его сестра открыто заявляла, что, доведись ей случайно встретить Джереми, она не станет с ним даже здороваться.

Пропасть, в которую он скатился, была поистине бездонна, и не было, казалось, ни одного вида финансового мошенничества, который бы он не испробовал.

Маркиз прекрасно сознавал, что его сестра не преувеличивала, говоря, что если Джереми поселится в имении Мерлинкур, то ситуация станет невыносимой.

—  Расскажи мне, что именно произошло, — попросил он. Его голос, в отличие от почти истеричного тона Каролины, не выдавал его волнения.

—  Как только я вернулась в Лондон, мне об этом рассказала герцогиня Девонширская, — начала она. — Я стала расспрашивать наших друзей — и все они передавали мне одну и ту же историю. Джереми всюду трубит, что он получит в собственность пятьсот акров земли в Мерлинкуре и сказочно разбогатеет.

—  Я, конечно, знаю, что сэр Джошуа Хедли — человек состоятельный, — задумчиво проговорил маркиз.

—  Он чрезвычайно богат, — воскликнула графиня, — в этом нет сомнений! А его дочь слишком молода. Я думаю, девушка не знает, что представляет собой Джереми, или, возможно, просто хочет закрепить связь с Мерлинкуром.

Маркиз ничего не говорил. Его сестра расплакалась:

—  Как отец мог совершить такую глупость, продать Дауэр-хаус! Я никогда не могла этого понять!

—  Наверное, поддался уговорам, а цена, которую ему заплатили, сделала эту сделку выгодной, — предположил маркиз.

—  Я помню, как огорчилась тогда, — взволнованно продолжала Каролина. — Я написала тебе и, хотя твой ответ был сдержанным, уверена, что ты тоже переживал.

Маркиз ничего не ответил. Он пересек гостиную и подошел к окну. Каролина была права: мерлинкурские нарциссы скоро раскроются навстречу лучам весеннего солнца, и дом, отражающийся в серебряной глади озера, будет сказочно прекрасен.

—  Проклятье! — сказал он вслух. — Я не хочу, чтобы Джереми подстерегал меня за каждым деревом, расхаживая по имению так, будто оно ему принадлежит.

—  По крайней мере часть будет принадлежать ему, — с горечью заметила его сестра.

—  Как можно так увлечь девушку, чтобы она, какая бы ни была, вышла замуж за такого человека, как Джереми? — недоумевал маркиз.

—  Я думаю, это не ее воля, — ответила его сестра. — Полагаю, это все устраивает ее отец. Ведь в свое время он сумел убедить отца совершить эту глупость, к тому же в глазах тех, кто не знает Джереми так, как знаем его мы, Джереми — завидный жених. Если ты так и не женишься, он станет пятым маркизом Мерлином.

Последовала секундная пауза, а потом маркиз сказал:

—  Уверяю тебя, Каролина, я не допущу, чтобы Джереми унаследовал наши законные владения.

Поднявшись с дивана, графиня горячо воскликнула:

—  Алексис, я так надеялась, что ты так и скажешь! Это единственный выход, но я боялась, ты не согласишься на это.

—  Не соглашусь на что? — удивился маркиз.

—  Жениться на этой девушке! Разве ты не видишь, что это идеальное решение?

—  На ком я должен жениться? — уточнил маркиз, хотя ответ был ему известен.

—  На Лукреции Хедли! — ответила его сестра. — Я навела справки, и мне сказали, что она весьма привлекательна. И что бы мы ни думали о поведении сэра Джошуа, девушка хорошо воспитана. В конце концов, ее мать — урожденная Ратлин.

—  Для дочери герцога это наверняка был мезальянс, — заметил маркиз.

—  Отнюдь, — возразила его сестра. — Уверена, что герцог был счастлив заполучить в зятья Джошуа Хедли — по-настоящему состоятельного человека. Ратлины, подобно большинству богатых когда-то семей, всегда были на грани банкротства, и я слышала, что леди Мэри Хедли обожала своего мужа. Как бы там ни было, ее теперь нет в живых. Важно лишь то, что в жилах этой девушки течет благородная кровь.

Маркиз не проронил ни слова, и его сестра продолжала:

—  Хедли родом с севера, но они были люди знатные, а когда сэр Джошуа получил в наследство обширные плантации на Ямайке, его женитьба на аристократке была делом вполне предсказуемым.

Маркиз подошел к сестре.

—  Ты на самом деле полагаешь, что единственный способ помешать Джереми поселиться в Дауэр-хаусе — жениться мне на этой девушке? Что за безумная мысль!

—  Такая ли безумная? — возразила Каролина Брора. — Когда-нибудь тебе все равно придется жениться. Ты должен будешь произвести на свет наследника, если, конечно, ты не намерен уступить Джереми свое место! В конце концов, это единственный способ, который даст нам возможность вернуть себе Дауэр-хаус и пятьсот акров.

—  В обмен на мою свободу, — сухо заметил маркиз.

—  В обмен на то, чтобы вышвырнуть Джереми из нашего имения, — парировала Каролина. — Когда я начинаю думать о том, как этот человек поступал, когда я вспоминаю, что он говорил и что он делал, для меня становится нестерпимой сама мысль, что он, с его мерзким лицом, будет встречать меня в Мерлинкуре!

Маркиз расхохотался, но смех его прозвучал неестественно.

—  Ты, я вижу, ненавидишь его, Каролина!

—  Он мне отвратителен. Но надо признать, что в данном случае он ведет себя по-умному.

—  В чем же это? — осведомился маркиз.

—  Ну, во-первых, в том, какую он себе нашел невесту. Не забывай: Лукреция — единственная дочь сэра Хедли, и, как мне приходится слышать от знающих людей, ее отец с каждым годом становится все богаче. — Графиня Брора понизила голос: — Мне также сказали, что, по словам Джереми, приданого будет тысяч пятьсот.

—  Боже правый! — Маркиз был поражен настолько, что на секунду оставил свой лениво-небрежный тон.

—  Целое состояние, правда, Алексис? — продолжала Каролина. — Ты мог бы превосходно им распорядиться. В собрании до сих пор недостает нескольких бесценных картин, а уникальный серебряный поднос выставлен на продажу на Бонд-стрит. Мне кажется, этот ювелиришка специально держит его в витрине, чтобы досадить мне. Приближаясь к магазину, я всегда перехожу на другую сторону улицы! — раздраженно заметила Каролина.

Взглянув на брата, она вкрадчиво продолжала:

—  Я беспокоюсь о тебе, дорогой Алексис, ведь твои конюшни почти пусты, охотничий домик в последние три года сдается в аренду, да я могу назвать еще многое, на что тебе нужны деньги. Пятьсот тысяч могли бы поправить твои дела.

—  В твоих словах — все искушения святого Антония, — усмехнулся маркиз.

Его сестра нетерпеливо взмахнула рукой.

—  Как еще мне убедить тебя, что это твой долг не только перед самим собой, но и перед всеми нами, твоими родными, которые любят Мерлинкур и не вынесут, если Джереми осквернит в нем хотя бы дюйм.

—  Не торопи меня, Каролина! Я должен подумать, — произнес маркиз.

—  На раздумья нет времени! — воскликнула сестра. — Джереми трубит на весь Лондон, что о его помолвке будет объявлено со дня на день.

—  Послушай, Каролина, ведь нельзя исключить возможность того, что все мои чары, даже если я пущу их в ход, не перевесят обаяния Джереми, — добавил маркиз. — Вероятно, девушка в него влюблена.

Звук, который в ответ издала его сестра, не приличествовал такой благовоспитанной особе.

—  Господи, Алексис, о чем ты говоришь! Ты знаешь не хуже меня, что девушка, любая девушка, наверняка предпочтет маркиза, каков бы он ни был, Джереми Руки. И если ты, с твоим хваленым шармом, не сможешь влюбить в себя глупенькую неопытную малышку, у нас не остается никакой надежды! — Улыбнувшись, она добавила: — В конце концов, у тебя была богатая практика в покорении куда более опытных сердец!

—  Гораздо более опытных, — согласился маркиз. — Боже правый, Каролина, ты можешь себе представить, чтобы на меня накинула узду вчерашняя ученица? О чем, черт возьми, мне с ней говорить?

—  Может, пока она и юна… — начала Каролина Брора и, слегка помедлив, продолжала: — Вообще-то она провела прошлую зиму в Бате и некоторое время в Лондоне… в минувший сезон.

—  Я вижу, у тебя на все есть ответ, — заметил маркиз. — Расскажи-ка мне все, что тебе известно об этой девчонке.

—  Да, я навела о ней справки и считаю, что сделала полезное дело, — призналась графиня. — Говорят, она привлекательна, но я тебя огорчу — она брюнетка.

Бросив лукавый взгляд на брата, она добавила:

—  Твоя слабость к блондинкам хорошо известна, дорогой Алексис. Дай-ка я припомню твоих возлюбленных за последние десять лет… Леди Джерси, герцогиня Девонширская…

—  Довольно, Каролина! — властным тоном перебил маркиз, и его сестра умолкла на полуслове.

—  Ты сказала, что она брюнетка, — напомнил Алексис. — Дальше…

—  Герцогиня Ратлин, мать леди Мэри и бабушка Лукреции, была француженкой, — продолжала Каролина. — Именно этим объясняется то, что у девушки темные волосы. По-моему, она довольно привлекательна. Она получила хорошее образование, о чем позаботился сэр Джошуа, и потом, я надеюсь, она унаследовала хотя бы толику отцовского ума. Ты можешь не любить его, Алексис, как, впрочем, и я…

—  Ты забываешь, что я никогда его не встречал, — перебил сестру маркиз. — Когда отец умер, нами или тобой было принято решение не знаться с Хедли, поскольку мы были в ярости, вполне объяснимой, оттого, что они убедили отца совершить ряд поступков, которые мы однозначно осуждали.

—  Я это, конечно, помню, — поспешно проговорила графиня, — но я познакомилась с сэром Джошуа еще при жизни папа́. Это красивый мужчина удивительно высокой культуры. На самом деле, если бы можно было выбирать, я бы скорее предпочла, чтобы в Дауэр-хаусе жил он, а не Джереми.

—  Само собой, — согласился маркиз. — Насколько я могу судить, с тех пор как они там поселились, не было никаких неприятностей, конечно, если не считать того, что Хедли готов платить людям более высокое жалованье и нанимать на свои фермы больше работников, чем можем себе позволить мы.

—  Все изменится, если ты женишься на Лукреции, — поспешила вставить Каролина.

—  Похоже, ты убеждена, что я соглашусь на этот безумный поступок, — неприязненно заметил маркиз.

Каролина всплеснула руками.

—  А что еще можно придумать? — спросила она. — Разве что позволить Джереми вторгнуться в Мерлинкур.

—  Черт бы его побрал! Я этого не потерплю! — запальчиво воскликнул маркиз.

—  Я так и знала — для тебя эта перспектива так же ужасна, как и для меня, — сказала Каролина. — А теперь позволь напомнить тебе, Алексис, что время не ждет. Ты должен решиться и сделать предложение немедленно. Иначе Джереми поведет девушку к алтарю столь быстро, что ты уже никак не сможешь ему помешать.

Каролина, заметив, как сжались губы брата, с удовлетворением заключила, что он преисполнился решимости не допустить, чтобы дерзкий план его кузена оказался успешным.

Она легонько погладила его руку.

—  Алексис, мне жаль, что тебе придется жениться без любви, — искренне сказала она. — Но, дорогой брат, тебе лучше моего известно, как мало времени ты проводишь в тех кругах общества, где можно встретить достойных молодых девиц.

—  Я прекрасно знаю, что однажды буду должен жениться, — ответил маркиз. — Но, уверяю тебя, Каролина, в данный момент мысль о женитьбе вызывает у меня смертную скуку!

Глава 2

—  Ответы на приглашение приходят в изобилии, — с радостным волнением сказала Элизабет. — Съезжается все графство, и этот бал будет даже блистательнее, чем тот, что маман устроила для моей сестры Анны.

—  Папа́ говорил мне, какой это будет чудесный праздник, — улыбнулась Лукреция.

—  У нас будет больше пятисот гостей, — с восторгом продолжала Элизабет. — Но Скучающий маркиз, конечно, отказался.

—  Маркиз Мерлин? — уточнила Лукреция.

—  Твой сосед! — пояснила Элизабет. — У меня была надежда, что он, может быть, и приедет, но, конечно, такой бал не достоин его внимания.

—  Но почему? — удивилась Лукреция.

—  Если тебе интересно, могу объяснить, — ответила Элизабет. — Маман очень хотелось, чтобы он был на балу, который давали для Анны. Мне кажется, она думала, что он мог бы быть подходящей партией для моей сестры! А когда маркиз не ответил на приглашение, она поручила моему брату Генри поговорить с ним в клубе.

—  И что же маркиз сказал? — заинтересовалась Лукреция.

Элизабет ответила:

—  Он сказал: «Мой дорогой Генри, если есть нечто, что наводит на меня смертную скуку, так это необъезженные лошади, незрелое вино и неискушенные девицы!»

Лукреция рассмеялась.

—  Уверена, что твоему брату нечего было на это возразить!

—  Увы, — согласилась с ней Элизабет. — Мама была очень рассержена! Все-таки папа́ лорд-лейтенант и имеет значительный вес в графстве. Согласись, мы были вправе рассчитывать, что маркиз в кои-то веки проявит бо́льшую любезность.

—  Но твоей маме достало великодушия пригласить его во второй раз, — сказала Лукреция.

—  Это вовсе не великодушие, — возразила Элизабет, — просто теперь она надеется, что он заинтересуется мной! Маман всегда была чересчур оптимистична!

—  А почему бы ему и не заинтересоваться тобой? — спросила Лукреция. — Вообще-то, Элизабет, ты такая хорошенькая!

—  Но уж точно неискушенная, — заметила Элизабет, наморщив носик. — И потом, я бы страшно испугалась! Уверяю тебя, у меня нет никакого желания выйти замуж за Скучающего маркиза. Ты можешь вообразить себе что-нибудь более ужасное, чем муж, который зевает прямо тебе в лицо? — Помолчав, Элизабет задумчиво добавила: — Однако ему придется со временем жениться, иначе Мерлинкур достанется в наследство этому мерзкому Джереми Руки.

Элизабет осеклась на полуслове и даже прижала ладонь к губам.

—  Ой, я забыла, что он твой друг! Прости меня, пожалуйста!

—  Никакой он мне не друг, — возразила Лукреция. — Папа́ постоянно приглашает его к нам погостить. Понятия не имею почему. Я вообще-то тоже нахожу его весьма неприятным.

Элизабет с любопытством взглянула на подругу.

—  Ты правда так считаешь, Лукреция?

—  Ну, конечно, правда, — кивнула Лукреция. — Зачем бы мне тебе лгать?

Элизабет, секунду поколебавшись, сказала:

—  Полагаю, тебе известно, что про тебя с Джереми Руки все говорят?

—  Про меня? — изумилась Лукреция. — Да мне даже говорить с ним противно! От его заискиваний и лести у меня просто мурашки по телу! Кроме того, я слышала, что он человек бесчестный, да на нем просто пробы негде ставить. Во всяком случае, так говорят.

Элизабет, запрокинув голову, весело рассмеялась.

—  Лукреция, ты иногда говоришь такие недопустимые слова! Но в этом случае я с тобой согласна, и на твою руку найдутся куда более привлекательные претенденты, чем этот несносный Джереми Руки.

Лукреция не отвечала, и спустя секунду ее подруга робко спросила:

—  Ты в кого-нибудь влюблена, Лукреция?

—  Если ты имеешь в виду неуклюжих мальчишек и донжуанов средних лет, глядящих одним глазом на меня, а другим — на мое приданое, ответ отрицательный!

Элизабет смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

—  Ты что, в самом деле думаешь, что их больше интересуют твои деньги, нежели ты?

Лукреция улыбнулась, а Элизабет продолжала:

—  Но это же смешно! Ты такая милая и умная! Я уверена, что ты сумеешь очаровать любого мужчину. И твое приданое тут ни при чем.

—  Ты очень добрая и говоришь лестные для меня вещи, — сказала Лукреция, — но ко мне перешла от отца некоторая доля его практицизма, и я часто задаю себе вопрос: много ли у меня было бы поклонников, если бы я была бедна?

—  Они исчислялись бы десятками, — сказала верная Элизабет, — но уж, конечно, Джереми Руки среди них не было бы!

Обе девушки рассмеялись.

—  А вот на мне ради моих денег никто не станет жениться, — вздохнула Элизабет, — учитывая, что у меня трое братьев, две сестры и бедный папа́, отчаянно старающийся избегать встречи с кредиторами.

—  Однако же твой отец может себе позволить дать бал на пятьсот гостей! — воскликнула Лукреция.

—  Знаешь пословицу: выпусти кильку — и добудешь скумбрию! — сказала Элизабет. — А килька это я! В конце концов, Анне удалось в первый же сезон выйти за лорда Болтона, и теперь родители большие надежды возлагают на меня.

—  И тебе не претит мысль, что тебя могут выдать замуж за человека, которого ты едва знаешь, только потому, что твои родители подберут для тебя подходящую партию?

Элизабет пожала плечами.

—  А какой у меня выбор? Разве что сидеть дома и стать старой девой? Через год, когда Белинде исполнится семнадцать, ей тоже устроят бал, и если бы она вышла замуж прежде меня, клянусь, я умерла бы от стыда.

Лукреция хотела что-то возразить, но передумала.

Она распрощалась с подругой и, покинув величественный, хотя и несколько запущенный особняк графа Манстера, села в элегантный двухколесный экипаж, запряженный парой великолепных гнедых рысаков, и отправилась домой.

Проезжая по проселочным дорогам, вдоль которых тянулись живые изгороди, только-только начинавшие раскрывать весенние почки, Лукреция казалась задумчивой.

У нее было мало подруг ее возраста, и она любила Элизабет, хотя и понимала, что они очень разные.

Мысль о том, что каждую девушку выставляют на конкурс невест, претила Лукреции, и она не могла понять ту покорность, с которой Элизабет принимала свою судьбу.

Все еще размышляя про Элизабет и грандиозный бал, который давали для нее родители, хотя подобное торжество едва ли было им по карману, она миновала кованые железные ворота Мерлинкура.

Взглянув сквозь их металлическое кружево, она мельком увидела огромный дом, великолепный в свете солнечных лучей, окруженный ожерельем серебряных озер.

Когда Лукреция миновала ворота, она увидела, что на серой крыше дома, над трубами реял флаг.

Это означало, что маркиз прибыл домой и находится в своей резиденции!

«Интересно, зачем он приехал?» — подумала Лукреция.

Отвечая на собственный вопрос, она представила себе, что маркиз, вероятно, решил устроить одну из тех веселых вечеринок, которые неизменно вызывали множество неодобрительных пересудов в графстве, главным образом среди тех членов местного общества, которых на них не звали.

Проехав по дороге еще не более полумили, Лукреция свернула в ворота поу́же, которые вели к Дауэр-хаусу.

И здесь высокие каменные колонны, расположенные по обеим сторонам въезда в имение, венчали геральдические львы, являвшиеся элементом герба Мерлинов, а на стенах красовались полные мерлинские гербы.

Дауэр-хаус, возведенный во времена правления короля Карла II, уступал в величии Мерлинкуру, но это тоже был великолепный, очень красивый особняк.

Благодаря достройкам и усовершенствованиям, привнесенным отцом Лукреции, дом стал вдвое больше, и в нем удобство сочеталось с роскошью.

Лукреция остановила экипаж перед парадным входом и передала поводья груму.

—  Спасибо, Феррис, — улыбнулась она.

—  Вы сегодня будете кататься верхом, мисс? — спросил грум.

—  Наверное, — ответила Лукреция. — Подай лошадей часам к двум.