—  Хорошо, мисс. — Грум дотронулся рукой до своей шляпы.

Сбежавший по ступеням крыльца ливрейный лакей помог Лукреции сойти со ступенек двуколки. Она вошла в просторный зал, потолок которого разделялся на квадраты массивными дубовыми балками. Из того же дерева была сделана и винтовая лестница в углу. В середине правой стены находился камин, а над ним — массивная мраморная полка.

—  Сэр Джошуа в библиотеке, мисс, — доложил дворецкий.

Лукреция быстрыми шагами направилась к двери в библиотеку и, войдя в комнату, застала там отца, сидящего за письменным столом.

При появлении дочери сэр Джошуа поднялся. Лукреция, подойдя к отцу, нежно его поцеловала.

—  Ты купил ту лошадь, которую тебе хотелось? — спросила она.

—  Я купил трех, — ответил сэр Джошуа. — Думаю, что ты эту покупку одобришь. Эта кобыла определенно будет победителем скачек.

Лукреция улыбнулась.

—  Если ты еще раз победишь хотя бы в одном заезде, жокейский клуб запретит тебе вход на все ипподромы, — пошутила она. — Ты слишком удачлив, папа!

—  Дело не в удаче! Я льщу себя мыслью, что успех в любом деле, за которое я берусь, достигается благодаря тщательному планированию и отличной организации, — ответил сэр Джошуа.

С этими словами он пересек комнату и подошел к окну.

Сэр Джошуа был интересным мужчиной с правильными чертами волевого лица. Его волосы только начинали седеть, и эта седина придавала его облику изысканность, которой он был лишен в молодости.

Сэр Джошуа был безупречно одет, и все в его облике говорило о его богатстве и успехе. Однако он был достаточно умен для того, чтобы не выставлять свое благополучие напоказ, и достаточно хорошо воспитан, чтобы не демонстрировать что-либо кроме хорошего вкуса.

—  Я хочу поговорить с тобой, Лукреция.

—  Что-то случилось? — воскликнула девушка. — Что?

Лукреция и сэр Джошуа были так близки, а после смерти леди Мэри так много друг для друга значили, что девушка чутко улавливала все интонации голоса и чувствовала настроение своего отца.

Лукреция сняла дорожный плащ, небрежно бросила его на стул, развязала шелковые ленты изящной, украшенной цветами, шляпки.

Положив шляпу сверху на плащ, она подошла к окну и встала рядом с отцом.

Сэр Джошуа заговорил первым:

—  Лукреция, ты умна, хороша собой, — ты и сама это знаешь. И я всегда желал для тебя самого лучшего.

—  Вы и дали мне самое лучшее, — улыбнулась Лукреция.

—  Я старался, — согласился отец. — А теперь то, что я задумал ради твоего блага много лет назад, должно осуществиться.

—  Вы задумали ради моего блага! — будто эхо, удивленно повторила Лукреция слова отца. — Что же это может быть?

—  Твой брак! — ответил сэр Джошуа.

Лукреция смотрела на него в изумлении.

—  Брак?

—  Да, — кивнул сэр Джошуа. — Сядь, Лукреция, я все тебе объясню.

Лукреция автоматически повиновалась.

Присев на диванчик, она устремила на отца взгляд, полный недоумения. Ее широко открытые глаза выражали замешательство, будто сэр Джошуа сказал то, что она никогда не ожидала от него услышать.

Еще секунду сэр Джошуа, казалось, колебался. А потом заговорил:

—  Помнишь, когда четыре года назад я приобрел этот дом, и ты, и твоя мать удивились, что я выбрал такое скромное имение в этой части страны, хотя я мог позволить себе купить что-нибудь более дорогое и значительное.

—  Да, я помню, как мама про это говорила, — согласилась Лукреция. — Я хорошо помню, что вы тогда выражали свое особое желание, чтобы мы жили именно здесь. Но вы никогда не открывали причин вашего решения.

—  Я выбрал этот дом, потому что он был частью имения Мерлинкур, — ответил сэр Джошуа.

—  И вы были близкими друзьями с покойным маркизом, — вставила Лукреция. — Мне кажется, он вас очень любил, папа.

—  Он любил то, что я мог ему дать, — сказал сэр Джошуа. — Он был игрок, Лукреция, а игрок часто нуждается в богатых друзьях.

—  Вы хотите сказать, что давали ему деньги? — воскликнула Лукреция.

—  Я давал их в долг, — уточнил сэр Джошуа.

Он умолк, а Лукреция сказала:

—  Так вот почему вам удалось убедить его продать этот дом и землю, которой владели многие поколения его предков.

—  Да, так это и было сделано, — откровенно признался сэр Джошуа. — И еще я включил в купчую пару своих жеребцов, являвших собой предмет особой зависти маркиза. Один, как ты, может быть, помнишь, выиграл Дерби, а другой чрезвычайно успешно выступил в Ньюмаркете. Впоследствии они выступили бы еще лучше, если бы маркиз сразу не продал их.

—  Но почему вы так поступили, отец? — недоумевала Лукреция.

—  Потому, моя ненаглядная, что я хотел со временем видеть тебя маркизой Мерлин.

—  Вы еще тогда задумали выдать меня замуж за молодого маркиза? — догадалась Лукреция.

—  Я видел, что он весьма респектабельный молодой человек, воспитанный и занимающий то место в жизни, которого я желал бы для своей дочери. Важно еще и то, что окружающим он нравится.

—  Я не могу поверить, папа, что вы планировали мой брак столько лет назад! Мне же в то время было всего четырнадцать лет!

—  Да, четырнадцать. Но при этом ты была моя единственная дочь, которую я после смерти твоей матери люблю больше всех на свете.

—  Но как бы вы ни любили меня, как можно вам выбирать мне мужа?! — воскликнула Лукреция. — Во-первых, я никогда не видела молодого маркиза, и он мог мне не понравиться, а потом, я была совершенно уверена, папа, что вам вовсе не хочется выдавать меня замуж.

—  Вот в этом ты не права, — возразил сэр Джошуа. — Поверь, я поступил очень-очень предусмотрительно, Лукреция!

В его словах звучало почти ребячье торжество, которое было так хорошо знакомо Лукреции.

Одним из самых трогательных и забавных качеств сэра Джошуа было то, что он обожал хвастаться каким-нибудь своим достижением.

Он жаждал шумного одобрения, когда ему удавалось заключить удачную сделку, приобрести дом, оказавшийся истинным сокровищем, или наблюдать, как его очередной мудрый замысел претворяется в жизнь, устремляясь на вершины успеха!

Лукреция, не в силах сдержать улыбку, спросила:

—  Что же вы сделали, папа?

—  Когда я решил, что ты должна выйти замуж за нынешнего маркиза, я прекрасно сознавал, что он может оказаться трудной добычей, — начал сэр Джошуа. — У него, как ты прекрасно знаешь, репутация очень общительного человека, который вращается в самом избранном обществе, сосредотачивающемся вокруг Карлтон-хауса. Эти люди определенно не приветствовали бы появления в своем кругу юной девицы твоего возраста!

—  Я тоже об этом слышала, — пробормотала Лукреция, припоминая свой недавний разговор с Элизабет.

—  И чтобы маркиз обратил на тебя внимание, мне нужно было вести мою партию очень осторожно.

—  И что же это за партия? — поинтересовалась Лукреция.

—  У меня было два козыря, — ответил сэр Джошуа, глаза которого сияли от воодушевления. — Первым были деньги, а вторым — Джереми Руки!

—  Джереми Руки! — воскликнула Лукреция. — А он-то здесь при чем?

Сэр Джошуа рассмеялся. Это был тихий смех непослушного озорного мальчишки.

—  При том, что я сделал так, что все общество и сам маркиз поверили, что вот-вот будет объявлено о твоей помолвке с презумптивным наследником — то есть с Джереми.

—  Элизабет сказала мне сегодня утром, что про это все говорят! — воскликнула Лукреция. — Папа, как вы могли затеять подобную нелепость? Вы же знаете, что я скорее умру, чем выйду за Джереми Руки!

—  Да я сам скорее увижу тебя в гробу, чем замужем за этим невообразимым негодяем!

Лукреция смотрела на отца с удивлением, а тот между тем продолжал:

—  Но наша с тобой неприязнь по отношению к Руки не идет ни в какое сравнение с чувствами его семьи. Я знаю, что молодой маркиз выплачивал по его долгам не однажды, а десятки раз! Мне известно, что графине Брора отвратителен сам звук его имени! Ни один из его родственников не скажет о нем доброго слова!

Сэр Джошуа помолчал, прежде чем закончил свой рассказ.

—  А поэтому, моя милая, я был убежден, что воцарения Руки здесь, в Дауэр-хаусе, его семья не допустит!

—  Так вы рассчитываете, что маркиз сам сделает мне предложение, чтобы спасти меня от Джереми Руки! — вскричала Лукреция. — Папа, простите, но это самая абсурдная мысль, какая могла прийти вам в голову!

—  Не такая уж абсурдная, — возразил сэр Джошуа, — потому что полчаса назад я получил от маркиза письмо. Он попросил меня о встрече по делу, которое, как он уверен, представляет для нас обоих самый серьезный интерес.

—  Он так выразился? — недоверчиво спросила Лукреция.

—  Он написал это собственной рукой, — ответил сэр Джошуа. — Ты понимаешь, Лукреция, он в первый раз признал само мое существование! — Он засмеялся. — О да, я прекрасно знал, что делаю, уговаривая старого маркиза, что единственный способ погасить его огромный долг и, более того, получить в долг еще большую сумму — уступить мне дом с пятьюстами акрами земли! Для родственников Руки эта земля священна, и, конечно, вся семья против меня ополчилась.

—  А вы это игнорировали? — предположила Лукреция.

—  Это обстоятельство меня не смущало, — ответил сэр Джошуа. — Я был здесь, владел недвижимостью, я был у них на пороге! Как бы молодой маркиз ни отвергал встречи со мной, он не мог не считаться с моим присутствием. А потом, когда я познакомился с Джереми Руки, я понял, что судьба дала мне в руки самый главный козырь.

—  Я полагаю, Джереми тоже польстился на деньги? — саркастично заметила Лукреция.

—  Более того, он отчаянно в них нуждался! — подтвердил сэр Джошуа. — Но к нему я не проявлял особой щедрости. Немножко здесь, немножко там! Настоящей наживкой, которую я для него держал, был брак с моей единственной дочерью, которая получит огромное приданое и, после моей смерти, все мое состояние.

—  Продолжайте, отец. — Лукреция говорила спокойно, но была очень бледна.

—  Я знал, что сама мысль об этом будет непереносима для маркиза и его семьи, — сказал сэр Джошуа, — и, видишь, Лукреция, как всегда, я оказался прав в своих предположениях. Маркиз приехал ко мне! Я встречусь с ним сегодня после полудня, и я готов поспорить на любую сумму, если кто-то решится со мной поспорить, что он сегодня официально попросит твоей руки.

Лукреция резко поднялась с дивана и подошла к камину. Она стояла к отцу спиной, склонив голову.

Она не произнесла ни слова, а он, оставаясь сидеть на диванчике у окна, смотрел на нее.

Спустя секунду он мягко спросил:

—  Ты на меня сердишься, Лукреция?

—  Мне ненавистно сознание, что меня можно так использовать, — ответила она. — Правильнее сказать, я чувствую, что мною манипулируют. Мне отвратительна мысль о браке с человеком, которому нужны мои деньги, мой дом и который не питает ни малейшего интереса ко мне!

—  А ты всерьез полагаешь, что существует мужчина, который сможет хотя бы мысленно отделить тебя от твоей семьи и, главное, собственности? — прямо спросил дочь сэр Джошуа.

Лукреция вспомнила, что́ недавно говорила Элизабет, и после секундной паузы с грустью произнесла:

—  Выходит, папа, вы и вправду считаете, что ни один мужчина не может меня полюбить… ради меня самой?

—  Я уверен, что тебя многие будут любить, моя милая, — возразил сэр Джошуа. — Мне так хотелось, чтобы ты блистала в высшем обществе! Но ты не можешь не знать: при всем моем богатстве, при всей знатности происхождения твоей матушки путь в высшее общество нам заказан. Во-первых, ты слишком молода; во-вторых, двери в высший свет девушке открывает замужество, — этот закон непреложен.

—  Но я хотела бы… полюбить, — прошептала Лукреция.

—  Это желание любого человека, — сказал сэр Джошуа. — Но разве ты могла бы полюбить кого-то из тех мужчин, с которыми ты уже знакома? Я видел, как ты отказывала своим поклонникам. Многие пытались ухаживать за тобой, некоторые из них даже обращались ко мне. Я знаю, ты со мной согласишься, если я скажу, что ни один из них не был достоин тебя.

—  А маркиз? — спросила Лукреция. — Вы правда надеетесь, что он попадется в капкан, который вы на него расставили?

—  Он уже попался! — уверенно ответил сэр Джошуа. — Он либо должен смириться с тем, что кузен, которого он ненавидит и презирает, будет жить здесь, владея частью поместья, либо должен вмешаться и предотвратить этот брак. А как иначе он может это сделать, если сам не сделает тебе предложение?

—  Но он меня никогда не видел, — сказала Лукреция с явным волнением.

—  И едва ли бы он тебя увидел, если бы я не взял инициативу на себя, — парировал сэр Джошуа.

Он помолчал, прежде чем продолжить.

—  Лукреция, я надеялся, что счастливая случайность сведет нас с маркизом или, может быть с его сестрой, когда мы будем здесь жить. Но когда старый маркиз умер, я понял, что они намерены избегать каких-либо контактов со мной, раз уж не могут от меня избавиться. Я, видите ли, оскорбил их тем, что снабжал их отца деньгами, в которых тот так отчаянно нуждался. А то, что я сам кое-что получил взамен, еще более усилило в их глазах мою вину.

—  С их стороны это было чрезвычайно несправедливо, папа! — с жаром воскликнула Лукреция.

—  Я могу их понять, — возразил сэр Джошуа. —  Я научился не ожидать благодарности, и тебе, Лукреция, известно так же, как и мне, что богачей не любят, что люди им завидуют.

—  Это звучит цинично, папа.

—  Здравый смысл требует смотреть правде в глаза, поэтому, Лукреция, я и прошу тебя как разумную девушку считаться с реальностью. Ты можешь и дальше терпеть ухаживания никчемных поклонников из числа наших соседей. Ты, конечно, можешь продолжать надеяться, что рано или поздно появится какой-нибудь мужчина, у которого будет достаточно средств, чтобы ты могла обманываться, будто его привлекаешь ты сама, а не твое богатство!

Далее сэр Джошуа сказал более резким тоном:

—  Но я надеюсь, тебе хватит благоразумия беспристрастно оценить свое положение и понять, что ты предназначена для лучшего! Неужели ты и впрямь сможешь удовлетвориться браком с каким-нибудь невеждой-выпивохой, увлекающимся одними скачками, только из-за того, что у него есть титул? Ты на самом деле сможешь выслушивать пустую болтовню человека, которого сама будешь презирать за отсутствие ума и воспитания? — спросил дочь сэр Джошуа.

—  И ты полагаешь, что я буду очарована маркизом?

—  Я уверен в этом! — ответил ее отец. — Во-первых, он блестяще учился и добился замечательных результатов в Оксфорде. Во-вторых, я лично слышал похвалы в его адрес и от командира его полка, и от самого лорда Веллингтона.

По мере того, как он продолжал, его голос звучал все громче:

—  Принц Уэльский, например, весьма ценит маркиза наравне с Чарльзом Джеймсом Фоксом и поддерживает дружбу с обоими. А это кое-что значит, Лукреция! Умные, образованные люди ищут общества себе подобных!

Резко взмахнув рукой, сэр Джошуа завершил свою речь:

—  И еще одно, что на твой взгляд, может быть, и неважно. Маркиз — спортсмен. Он блестяще управляет конным экипажем, и среди простонародья он не менее популярен, чем среди членов элитарного Жокейского клуба.

—  Вы нарисовали весьма заманчивую картину, — заметила Лукреция. В ее голосе отчетливо слышались нотки иронии.

—  Когда ты сегодня вечером познакомишься с маркизом, ты убедишься, что я нисколько не преувеличиваю, — ответил сэр Джошуа.

—  Вы уверены, что я соглашусь участвовать в вашей дерзкой интриге?

Лукреция отвернулась от камина, подошла к отцу и, продолжая стоять, смотрела на него сверху вниз.

—  Я полагаюсь на находчивость, которой ты обладаешь, Лукреция, — невозмутимо продолжал сэр Джошуа. — И в конце концов, давай говорить откровенно, твое сердце ведь не занято никем другим.

Стараясь убедить дочь, он с улыбкой продолжал:

—  В любом случае, обещаю тебе, я не стану принуждать тебя в чем-либо поступать против твоей воли.

—  А если я… соглашусь? — едва ли не шепотом спросила Лукреция.

—  Тогда я сообщу маркизу, что ты готова принять его предложение.

—  Вы настолько уверены… совершенно уверены, что… он намерен его сделать, — пробормотала Лукреция.

—  Я уже предлагал тебе пари, — напомнил сэр Джошуа.

Лукреция отвернулась к окну. Апрельское солнце было скрыто за серыми облаками, обещавшими дождь. Резкие порывы ветра срывали цветки миндаля с деревьев, стоявших по краям зеленого луга.

Вдруг по небу пронеслась стая голубей, появившаяся из-за деревьев и скрывшаяся за крышей особняка.

Наблюдая это зрелище, ритмичные взмахи крыльев, стремительность птичьего полета, Лукреция усмотрела в появлении птиц некий символический знак.

Она заговорила — медленно, будто слова давались ей с большим трудом:

—  Хорошо, отец, я соглашусь на то, что вы предлагаете. Но сегодня после полудня меня здесь не будет, я уезжаю в Лондон.

—  В Лондон?! — вскричал сэр Джошуа.

—  Да, папа. Я хочу выбрать себе подобающие наряды, чтобы при встрече показаться маркизу в самом выгодном виде.

Отец с сомнением посмотрел на нее.

—  По-твоему, это разумно, Лукреция?

—  Я думаю, то, что я намерена сделать, весьма разумно, — ответила Лукреция. — Вы можете доверять мне, как я доверяю вам?

Сэр Джошуа улыбнулся, его взгляд был полон нежности.

—  Ты единственная, кого я люблю в целом свете. И я благодарен тебе, Лукреция, за то, что ты полагаешься на мое суждение в самом важном решении твоей жизни. И я не могу быть настолько неблагодарным, чтобы запретить тебе совершать какие-либо поступки, которые ты находишь правильными.

Лукреция сделала глубокий вдох.

—  Передайте маркизу, — начала она с заметной дрожью в голосе, — что я прекрасно понимаю, какую честь он мне оказывает. Устройте так, чтобы свадьба состоялась в последнюю неделю мая, и постарайтесь сделать так, папа, чтобы он не пытался увидеть меня до моего возвращения.

Сэр Джошуа привстал с дивана.

—  Что ты задумала, Лукреция?

—  Прошу вас, не задавайте никаких вопросов, отец! Я позже раскрою вам свой секрет. Но никто не должен его знать, кроме вас. Но я не намерена предстать перед маркизом в своем нынешнем виде.

—  Но почему? Что все это значит? — спросил сэр Джошуа.

Лукреция встала на цыпочки и поцеловала отца в щеку.

—  Вы обо всем узнаете в свое время, — пообещала она. — Пожалуйста, сделайте так, как я прошу, а в остальном я полагаюсь на вас.

Затем, не дав отцу что-либо сказать, она выпорхнула из комнаты, и тот через некоторое время услышал, как Лукреция, готовясь к поездке, распоряжается подать экипаж к парадному крыльцу.

Поднявшись к себе, девушка, прежде чем позвать горничную, подошла к высокому зеркалу, стоявшему в ее уютной, со вкусом декорированной комнате.

Она долго разглядывала свое отражение. Она смотрела на себя оценивающим взглядом, словно впервые увидела свои большие выразительные глаза, неестественно блестевшие, словно они отражали ее внутреннее волнение.

У Лукреции были красивые ирландские глаза — лучистые, темно-голубые, а не те прозрачно-голубые, что так ценятся у девушек, посещающих балы вроде того, что устраивался для Элизабет. Цвет ее глаз был почти синим, как у предштормового моря.