Бастиан Цах, Маттиас Бауэр
Morbus Dei
Инферно
Бастиан Цах — Моим прародителям.
И Сабине
Маттиас Бауэр — Моим родным:
Мони, Хане и Софи
Пролог
Время пришло.
Пока я пишу эти строки, безумие царит на улицах Вены. Крики разносятся над городом и тонут в рокоте других голосов.
ИХ голосов.
Скоро они будут здесь. Наверное, так и должно быть, ведь это я навлекла на город ненастье.
Шаги во дворе. Я спрячу книгу в доме. Быть может, он найдет ее. Если он еще жив.
Они здесь… Господи, прости меня и не оставляй нас в этот трудный час.
...Элизабет Каррер Вена, 1704 год от Рождества Христова
Abitus [Здесь: Уход (лат.).]
ТИРОЛЬ, 1704 ГОД
ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Крестьянин повалился лицом в снег и хрипел, не в силах подняться. Удар пришел словно из ниоткуда. Не иначе, противник состоял в сговоре с дьяволом. А может, это сам дьявол явился за ним? Видит Бог, это было бы вполне заслуженно, подумалось крестьянину [Здесь и далее: о всех более ранних событиях подробно рассказано в романе Б. Цаха и М. Бауэра «Morbus Dei. Зарождение».].
Голова гудела. Сквозь шумную пелену он слышал, как завывает ветер в ветвях, хлопает дверь, распахнутая сильным порывом. Как кричат вороны в ненастном небе.
«Падальщики», — подумал крестьянин.
Не спешите улетать, тут будет чем поживиться.
Затем — неторопливые шаги по мерзлой земле. Крестьянин зажмурился, его парализовал страх. Шаги затихли, противник стоял прямо над ним. Гнетущая тишина окутала все вокруг.
Но ненадолго.
— А ты и не чаял снова увидеть меня?
Это голос. Спокойный, уверенный. Крестьянин хорошо его помнил, однако надеялся, что никогда больше его не услышит.
— Ну, хватит валяться!
Крестьянин с трудом перевернулся на спину. Снежные хлопья падали ему на лицо. Он медленно открыл глаза.
И с трудом различил над собой три фигуры: какая-то девушка, старик — и он.
Иоганн Лист.
«Уж лучше бы рогатый», — простонал про себя крестьянин. Затем осторожно сел, потрогал ушибленный затылок, поднял на Иоганна глаза и прищурился.
— Что тебе нужно?
— Мои деньги.
— Какие деньги? — Крестьянин украдкой нашарил короткий железный прут, висевший у него на поясе. — Не понимаю, о чем…
И вновь он был застигнут врасплох, не уловил движения — левую ногу вдруг пронзила резкая боль. Крестьянин, испуганно вскрикнув, увидел нож, вонзенный в бедро, острый, как осиное жало. Он узнал этот клинок с украшенной рукоятью — даже держал его в руках в свое время… Крестьянин потянулся за ним, но противник оказался быстрее: он без труда выдернул нож и приставил к его горлу.
— Нога заживет, горло — нет. Где мои деньги?
Крестьянин зажал рану рукой. Кровь протекала сквозь пальцы и впитывалась в снег. Он всхлипывал, издавая неразборчивые звуки.
Девушка шагнула к Иоганну.
— Это и впрямь так необходимо?
— Поверь мне, если б ты увидела то, что довелось увидеть мне, то потребовала бы его голову… Идите к саням, принесите вещи. Мы с ним скоро закончим.
С этими словами Лист поднял крестьянина за шкирку, точно мелкого щенка, и потащил к двери. Через мгновение они скрылись в полумраке дома.
* * *
Запах старого крестьянского дома сразу ударил в нос — застоявшийся воздух вперемешку с порченой едой и плесенью.
Как тогда, в камерах.
Иоганн невольно скривился.
— Ты хоть раз проветривал эту дыру с тех пор, как я убрался отсюда?
— Зачем? Так хотя бы болезни внутрь не попадут.
Скривившись от боли, крестьянин заковылял быстрее, но Лист снова ухватил за шиворот.
— Не так быстро! Спешка — мать всех пороков.
Крестьянин замедлил шаг и послушно провел Иоганна по грязному коридору с грубо оштукатуренными стенами. Низкий потолок держался на мощных почерневших балках, двери в комнаты были закрыты. Окна, похожие скорее на бойницы, едва пропускали свет. Толстые стены заглушали всякий шум, и было тихо. Слишком тихо, подумал Иоганн. Гнусный запах и темнота навевали мысли о склепе.
Одна из дверей оказалась открыта. Лист заметил в комнате простую кровать, застеленную свежим бельем.
— Ты ждешь гостей?
— Да. Французскую служанку, если ты не против.
Иоганн перехватил нож.
Крестьянин хмуро пожал плечами.
— Раз в пару лет прибывает какой-то священник. Проводит ночь и идет себе дальше, черт его знает куда… Платит хорошо, так что я вопросов не задаю.
— Чтобы кто-то живым ушел с твоего двора, это что-то новое… — Иоганн мрачно улыбнулся. — Не считая меня, конечно.
Крестьянин взглянул на него с недоумением.
— Что ты хочешь этим…
Лист грубо толкнул его в спину.
— Шагай дальше, так хоть врать не придется.
Крестьянин прошел на кухню без окон, где пламя в открытом очаге служило единственным источником света. Стояла нестерпимая вонь. Пол был покрыт навозом и грязью. Повсюду лежали остатки еды и куриные перья. По черным от копоти стенам ползли глубокие трещины.
Крестьянин подошел к очагу, вынул горящую щепку и зажег масляную лампу. Он заметил, как Иоганн оглядел кухню и брезгливо поморщился.
— Что тебе не нравится? Видал места получше?
— Неудивительно, что свинья вроде тебя обитает в такой дыре. Но свинья ты далеко не бедная, верно? — Иоганн пристально смотрел на крестьянина.
— У меня нет денег. Только твои, да и к тем я не притронулся.
Они стояли друг напротив друга, и отсветы пламени плясали по их лицам. Дрова потрескивали в огне, и слышно было, как ветер завывает где-то вдали.
— Зимой их и тратить особо не на что, — заметил Лист и холодно усмехнулся.
— Непростой выдался год, это правда. У меня ни гроша не осталось, вот я и взял твои деньги. Если я их… — крестьянин прокашлялся, чтобы голос не так дрожал. — Если я их верну тебе, мы квиты?
— Там видно будет.
— Но…
— Шагай!
Крестьянин вошел в кладовую, поставил лампу и наклонился к железному кольцу, вделанному в пол. Несколько лежалых буханок хлеба, пара мешков плесневелого картофеля — больше в кладовой ничего не было.
Крестьянин с силой потянул за кольцо и поднял крышку. Взору открылся черный провал. Оттуда тянуло еще более спертым воздухом, и стоптанные ступени уходили во тьму.
— После тебя, — сказал крестьянин.
Иоганн без лишних слов схватил его и толкнул в черную пустоту. Крестьянин скатился по лестнице. Послышался глухой удар и громкий крик — очевидно, он упал на раненую ногу.
«То-то же», — подумал Лист. Затем взял лампу и стал медленно спускаться во тьму.
II
Подвал размером оказался примерно с кухню. Но, в отличие от верхних комнат, здесь царил почти идеальный порядок: глинобитный пол сверкал чистотой, и каменные плиты на стенах были гладкие, словно отполированные. Между плитами был установлен массивный крест из черного глянцевого дерева. В пустой комнате он приковывал к себе все внимание, и ощущалось во всем этом что-то зловещее.
Воздух был сырой и тяжелый, Иоганн едва мог дышать.
Крест был покрыт ржаво-красными брызгами, как и плиты вокруг него. Лист провел по ним рукой, ощутил шероховатости, тонкие борозды — как царапины…
Он медленно повернулся к крестьянину.
— Ты спускал их сюда, прежде чем убить?
— Убить? О чем ты говоришь?
По неуверенной ухмылке Иоганн распознал ложь.
Он почувствовал прилив злости. Перед глазами вспыхнули воспоминания.
Яма, запах разложения…
Рука сама собой стиснула рукоятку ножа.
Глаза убитых, присыпанных прелой листвой. Их молящий, обреченный взгляд…
Иоганн разжал руку. Молниеносным, едва заметным движением он схватил крестьянина за горло и прижал к кресту.
— И ты еще смеешь спрашивать? — прошипел Лист. — Я видел их, видел их всех. В лесу, сваленных в яму!
Крестьянин извивался в его хватке.
— Но я…
— Даже детей! Господи, тебя бы надо прикончить на месте…
— Прошу, не надо. Пожалуйста, не убивай! — просипел крестьянин.
Иоганн еще крепче сжал ему глотку.
— Я убивал людей куда более порядочных. Так с чего бы мне сохранять жизнь тебе?
— Сми… смилуйся… — прохрипел крестьянин.
Лист подумал о тех несчастных, которые умирали здесь, в этой тьме… Пальцы еще глубже впились в горло крестьянина. Тот уже почти не сопротивлялся.
Отпусти. Довольно.
Крестьянин обмяк.
Пусть другие вершат правосудие.
Как всегда, внутренний голос был прав. Иоганн выпустил крестьянина. Тот рухнул на пол и стал судорожно глотать ртом воздух. Лист наклонился к нему.
— Слушай внимательно, ты, жалкий червяк, — процедил он. — Верни мои деньги, и тогда я, возможно, не распну тебя на этом кресте.
Крестьянин кивнул и с трудом поднялся. Затем проковылял к стене, снял одну из каменных плит, запустил руку в проем и вынул мешочек с монетами. Иоганн молча протянул руку, и крестьянин бросил мешочек ему.
Лист поймал его и взвесил в руке.
— Похоже, все на месте.
— Я же говорил тебе. Ну что, мы в расчете?
Крестьянин стоял перед отверстием в стене. Он тяжело дышал и потирал горло. И при этом было что-то неестественное в его искривленной позе. Иоганн сразу понял, в чем дело: крестьянин старался загородить отверстие.
