Бернард Корнуэлл
Языческий лорд
Посвящается Тому и Дане
Go raibh mile maith agat [Большое спасибо (ирл.).]
Королевская династия Уэссекса
Географические названия
Написание географических наименований в англосаксонской Англии отличалось разночтениями, к тому же существовали разные варианты названий одних и тех же мест. Например, Лондон в различных источниках называется Лундонией, Лунденбергом, Лунденном, Лунденом, Лунденвиком, Лунденкестером и Лундресом.
Без сомнения, у читателей есть свои любимые варианты в том списке, который я привожу ниже. Но я принимаю написание, предложенное «Оксфордским словарем английских географических названий», хотя словарь, разумеется, не является истиной в последней инстанции. В упомянутом словаре приводятся написания, относящиеся примерно ко времени правления Альфреда — 871–899 годам н. э.; к примеру, название острова Хайлинга в 956 году писалось и «Хейлинсиге», и «Хаэглингейгге». Сам я тоже не был слишком последователен, прибегая к современному написанию «Англия» вместо «Инглаланд», используя «Нортумбрия» вместо «Нортхюмбралонд» и в то же время давая понять, что границы древнего королевства не совпадали с границами современного графства.
Итак, мой список, как и выбор написания мест, весьма нелогичен.
Афен — река Эйвон, Уилтшир
Беардан-Игге — Бардни, Линкольншир
Беббанбург — Бамбург Касл, Нортумберленд
Бедехэл — Биднелл, Нортумберленд
Бемфлеот — Бенфлит, Эссекс
Беоргфорд — Берфорд, Оксфордшир
Ботульфстан — Бостон, Линкольншир
Буккестан — Бакстон, Дербишир
Вилтунскир — Уилтшир
Винтанкестер — Винчестер, Гемпшир
Воднесфилд — Веднесбери, Западный Мидланд
Гевэск — залив Уош
Глевекестр — Глостер, Глостершир
Гримесби — Гримсби, Линкольншир
Дифлин — Дублин, Ирландия
Дунхолм — Дарем, графство Дарем
Кеодр — Чеддер, Сомерсет
Коддесволдские холмы — Котсволдские холмы, Глостершир
Корнуолум — Корнуолл
Кумбраланд — Камбрия
Ликкелфилд — Личфилд, Стаффордшир
Линдисфарена — Линдисфарн (Холи-Айленд), Нортумберленд
Линдкольн — Линкольн, Линкольншир
Лунден — Лондон
Мэрс — река Мерси
Острова Фарнеа — острова Фарн, Нортумберленд
Пенкрик — Пенкридж, Стаффордшир
Сестер — Честер, Чешир
Сестерфельда — Честерфилд, Дербишир
Сирренкастр — Сайренсестер, Глостершир
Скеапиг — остров Шеппей, Кент
Снотенгахам — Ноттингем, Ноттингемшир
Сэферн — река Северн
Темез — река Темза
Теотанхель — Теттенхолл, Западный Мидленд
Тофкестер — Таустер, Нортгемптоншир
Тэмворпиг — Тэмворт, Стаффордшир
Уиск — река Эск
Фагранфорда — Фейрфорд, Глостершир
Фланебург — Фламборо, Йоркшир
Фойрт — река Форт, Шотландия
Хайтабу — Хедебю, Дания
Хамбр — река Хамбер, Хумбер
Холм Эска — Ашдон, Беркшир
Эксанкестер — Эксетер, Девон
Эофервик — Йорк, Йоркшир
Этандун — Эдингтон, Уилтшир
Часть первая
Аббат
Глава первая
Было пасмурно. Небо создали боги, оно отражает их настроение. В тот день боги хмурились. Стояла середина лета, но с востока налетел холодный дождь. Похоже на зиму.
Я сидел на Молнии, своем лучшем коне. Это был жеребец, черный как ночь, но с серой полосой, сбегающей по крупу. Его назвали в честь большой гончей, которую я принес некогда в жертву Тору. Мне не хотелось убивать пса, но боги жестоки: они требуют от нас жертв, а потом затыкают уши. Молния был здоровенным животным, могучим и злым — настоящий боевой конь. На левом боку у меня висел Вздох Змея, лучший из мечей, хотя против врага, с которым мне предстояло сойтись в тот день, не требовался ни меч, ни щит, ни топор. Но я все равно нацепил клинок, потому как Вздох Змея — мой товарищ. Он до сих пор при мне. Когда я умру, а это произойдет скоро, кто-то сомкнет мои пальцы вокруг кожаной оплетки потертой рукояти, и меч вознесет меня в Валгаллу, обитель душ воинов и высших богов, и мы будем пировать.
Но это случится не сегодня.
В тот же темный летний день я сидел в седле посреди разбитой улицы, обратившись лицом к врагам. Я слышал их, но не видел. Они знали, что я здесь.
Ширина улицы позволяла двум повозкам с трудом разминуться друг с другом. По обе стороны тянулись хижины, плетеные стены которых были заляпаны грязью. Их соломенные крыши почернели от дождей и густо поросли лишайником. Лошадь по бабки тонула в жиже из размолотой колесами телег грязи и дерьма собак и свободно гуляющих свиней. Пронизывающий ветер гнал рябь по лужам в колеях, рвал выходящий из отверстий в крышах дым, донося запах горящих поленьев.
Со мной было двое спутников. Из Лундена я выехал во главе двадцати двух человек, но в эту пропахшую навозом и мокрую от дождя дыру меня привело дело личного свойства, поэтому бо́льшую часть своих людей я оставил в миле позади. За мной расположился Осберт, мой младший сын, на сером жеребце. Ему исполнилось девятнадцать, на нем была кольчуга, на боку висел меч. Парень стал уже взрослым мужчиной, но я продолжал думать о нем как о мальчишке. Меня он боялся, как я боялся своего отца. Некоторые матери балуют сыновей, но Осберт рос без матери, и я воспитывал его в строгости, так как мужчине полагается быть суровым. Мир полон врагов. Христиане учат нас любить врагов и подставлять другую щеку. Христиане — глупцы.
Рядом с Осбертом застыл Этельстан, незаконнорожденный старший сын Эдуарда, короля Уэссекса. Мальчишке стукнуло всего восемь, но, как и Осберт, он был облачен в кольчугу. Этельстан не боялся меня. Я попытался припугнуть его, но он только глянул на меня холодными синими глазами, потом ухмыльнулся. Я любил этого парнишку так же сильно, как Осберта.
Оба они приняли крещение. Я вел бой, который не мог выиграть. В мире смерти, предательства и нищеты христиане обречены на победу. Разумеется, старых богов до сих пор почитают, но их оттеснили в горные долины, потаенные места, к северным окраинам мира, тогда как христианство расползается как чума. Пригвожденный Господь христиан всемогущ — я признаю это. Я всегда знал, что их Бог обладает великой силой, и не понимал, почему мои боги позволяют ублюдку побеждать, но это так. Он лжец — вот единственное объяснение, которое приходит на ум. Распятый Бог шельмует и обманывает, а плуты и обманщики всегда выигрывают.
И вот я ждал на раскисшей улице, а Молния бил тяжелым копытом по луже. Поверх кожаного и кольчужного доспеха я набросил плащ из темно-синей шерсти с горностаевой оторочкой. На шее у меня висел молот Тора, а на голове возвышался шлем с волчьей мордой, прикрывающие щеки пластины были открыты. Дождь стекал с края шлема. Я надел кожаные сапоги и заткнул голенища тряпкой, чтобы влага не попадала внутрь, натянул боевые рукавицы. Руки унизаны золотыми и серебряными браслетами. Браслетами, которые воин получает, убивая врагов. Я был во всей своей славе, хотя неприятель, противостоявший мне, не заслуживал такой чести.
— Отец, — начал Осберт. — Что, если…
— Я обращался к тебе?
— Нет.
— Тогда молчи, — отрезал я.
Я не хотел этого показывать, но меня переполняла ярость. Гнев, не имеющий выхода, просто гнев на мир, на этот жалкий тусклый мир. Бессильный гнев. Враги прятались за закрытыми дверями и пели. Я слышал их голоса, хотя не различал слов. Они видели меня, без сомнения, как и то, что улица за моей спиной пуста. Обитатели этого городка не желали принимать участия в том, что случится.
Но что произойдет, я не знал и сам, хотя и стал причиной событий. А быть может, двери останутся запертыми и враги решат отсидеться в здании из прочных бревен? Наверняка именно этот вопрос собирался задать Осберт. Что, если враги не выйдут? Сын едва ли назвал бы их врагами — скорее сказал бы так: «Что, если они не выйдут?»
— Если они не выйдут, — проговорил я, — мне придется вышибить их проклятые двери, войти и вытащить ублюдка. Если до этого дойдет, вы двое останетесь здесь и будете держать Молнию.
— Да, отец.
— Я пойду с тобой, — заявил Этельстан.
— Пойдешь, если я тебе велю.
— Да, господин Утред, — почтительно отозвался мальчонка, но я знал, что он ухмыляется.
Мне не требовалось оборачиваться, чтобы уловить эту дерзкую ухмылку, но не обернулся я потому, что в этот миг пение прекратилось. Некоторое время спустя двери открылись.
Вышли сначала полдюжины старших, затем младшие. Я видел, как последние смотрят на меня, но даже вид Утреда, вождя во славе и гневе, не мог умерить их радости. Эти парни выглядели такими счастливыми: улыбались, хлопали друг друга по спине, обнимались и смеялись.
Шестеро стариков не смеялись. Они направились ко мне, я же не тронулся с места.
— Мне сказали, что ты господин Утред, — заговорил один из них.
Старик был одет в грубый белый балахон и подпоясан веревкой. Узкое, темное от загара лицо бороздили морщины, особенно глубокие вокруг глаз и у рта. Седые волосы падали на плечи, а борода спускалась до пояса. Физиономия его показалась мне лукавой, вместе с тем в нем чувствовалась властность. Видимо, это был церковник высокого ранга — в руке он держал тяжелый посох, увенчанный узорчатым серебряным крестом.