Лицо у Романова словно окаменело, но ненадолго, на секунду-другую. Он ответил шуткой:

— «И сия рек, гласом великим воззва: Лазаре, гряди вон!» И встал я, и пошел.

Орлов посмотрел на него очень серьезно, сам себе кивнул.

— Вижу. Вопрос «быть или не быть» с повестки дня тобою снят. Это правильно.

А коли надоест жить — зачем самому утруждаться? Желающих помочь в этом деле сколько угодно. Вот мы нынче ночью ссадили попутчиков-анархистов. Потом, чую, дойдет очередь и до эсэров. Революция — кобыла норовистая, больше одного всадника не повезет. И не факт, что один-то в седле удержится. Вот об этом я и хочу с тобой потолковать, господин штабс-капитан. Садись, в ногах правды нет.

Коллегия ВЧК

Романов сел, приготовился слушать. Веселости в хозяине кабинета не осталось совсем, одна озабоченность.

— Анархисты с эсэрами — ладно, с ними разберемся. Немцам пока тоже не до нас, их Антанта с американцами догрызают. Хуже то, что сидит наша красная власть пока некрепко. Мы почему правительство из Питера в Москву перевезли? Потому что Петроград — враждебный нам город. Там дворян, купцов, чиновников и прочей «чистой публики» чуть не четверть населения. В октябре мы их взяли врасплох, но там как на дремлющем вулкане. В Москве пропорция получше, однако тоже непросто. Считается, что одних бывших офицеров здесь не меньше сорока тысяч. И большинство, конечно, спят и видят, как бы нам выпустить кишки. Теперь представь, что некая решительная и целеустремленная сила сумеет организовать этих враждебных нам людей в один кулак. Стукнут — от нас мокрое место останется. Нас в ВЧК знаешь сколько? Сто двадцать сотрудников, а опытных, кто умеет разоблачать заговоры, — ноль. Конспираторов-подпольщиков вроде меня хватает, но мы ведь к чему приучены? Не искать, а прятаться, не догонять, а убегать. Понял теперь, почему я тебя с фронта вызвал?

— Потому что я служил в контрразведке. Но я ловил немецких и австрийских шпионов, а не заговорщиков. Там другая специфика. По заговорщикам — это Охранное отделение.

— Ну извини, — развел руками Орлов. — Из Охранки у меня никто не работает. Ты что, отказываешься?

Романов вздохнул.

— Я тебе тогда, под Сморгонью, сказал и сейчас повторю. Я свой выбор сделал. Я с революцией. Говори, чего конкретно от меня хочешь?

— Тебе эта служба не понравится, — предупредил Орлов.

— Не беспокойся, я барышня с прошлым. Думаешь, мне в контрразведке нравилось? Дело кровавое, грязное.

Не постучавшись, развалистой походкой вошел широколицый чернявый человек в ремнях крест-накрест.

— Кончено с Дмитровкой. Сдались, гады, — сказал он. — Всё, товарищ Орлов. Можешь докладывать.

— Ага. — Орлов подмигнул. — Гляди, кто у нас.

— Здоро́во, Крюков. И ты здесь?

Романов пожал вошедшему руку.

— А где мне быть? Где он, там и я.

— И уже не ефрейтор. — Бывший штабс-капитан с любопытством смотрел на бывшего ефрейтора — тот сильно переменился. — Чиновник особых поручений при большом начальнике. Кстати, кто ты, Орлов, теперь по чину?

— У нас чинов нет. Я — член коллегии ВЧК, Крюков — мой помощник.

— А кем буду я?

— Контриком. По нашим данным, офицерский заговор уже существует и активно расширяется. Нам нужно внедрить в подпольную организацию своего человека. Понятно, офицера. Понял теперь, что от тебя требуется?

Романов насупился, по лбу прорисовалась резкая морщина.

— Нет. Филерствовать не буду. Я с этими людьми вчера воевал вместе. Втереться к ним в доверие, а потом донести?

— Я тебе говорил, откажется, — скривил рот Крюков. — Они для него свои. Офицер — он всегда офицер.

— Помолчи, Тимофей, — одернул его Орлов. — Леша, скажи: ты в Бога веришь?

От неожиданного вопроса Романов сморгнул.

— Нет. А при чем тут это?

— Тогда второй вопрос. Как мир устроен, тебе нравится?

— Кому это может понравиться?

Конец ознакомительного фрагмента