— Берите блаженство, берите, вот оно, — вещала Обезьяна. — Райское наслаждение, даром!

Если бы не вонь сыра, Утка и Буйвол давно бы схватили ее и вышвырнули из супермаркета. Мишка Гризли, спрятав нос в лапы, ругал ее почем свет стоит, а Попугай забрасывал мелочью.

Никто не встал на сторону Обезьяны.

Она оставалась привержена командному духу, и ничего, что в своей команде она была единственным игроком.

Разразился хаос. Толпа набросилась на Обезьяну. Опрокинула столик, и кубики сыра полетели на грязный пол. Священный сыр растоптали, размазали по пыльной бетонке, на которой вчера еще Обезьяна боялась умереть в муках. Сыр, который она ценила больше собственной жизни, пропал под копытами Северного Оленя и когтистыми лапами Тигра. Тут могучая лапа схватила ее за руку и рывком подняла в воздух. Горилла волок Обезьяну в сторону выхода — к спокойному сну по ночам, да и днем. К будущему, где не надо вообще просыпаться.

В руке у Обезьяны оставалась последняя шпажка с кубиком сыра. Ее меч, Чаша Грааля — и Обезьяна швырнула ее Горилле в морду. В пасть, глубоко, в самую глотку. Горилла закашлялся и выплюнул сыр. Но Обезьяна успела поймать влажный кубик. Зажав скользкий сыр между пальцев, она с размаху залепила им в рот Горилле. Толпа птиц и животных подхватила их обоих, несла на выход. Обезьяна же не отнимала ладони от губ Гориллы, пока тот жевал. Неотрывно смотрела ему в глаза. Наконец менеджер проглотил, и его мышцы расслабились. Он все понял.

Зомби

[© Chuck Palahniuk «Zombies», 2015]

Теорию деэволюции предложил Гриффин Уилсон. Настоящий злой гений, он сидел в двух рядах позади меня на занятиях по органике. Он первым совершил Большой Скачок назад.

Мы все узнали от Тришы Геддинг. Она лежала с Гриффином в одной палате — на соседней койке, за бумажной ширмой. Триша притворилась, что у нее месячные, лишь бы сачкануть контрольную по истории восточных цивилизаций. Триша услышала громкое «бииип!», но внимания не обратила. Потом они с медсестрой увидели Гриффина Уилсона: тот лежал на койке, будто манекен для отработки искусственного дыхания. Едва дыша, не двигаясь. Все решили, что это шутка, ведь он по-прежнему сжимал в зубах бумажник, а к вискам его лепились электроды с проводками.

В руках Гриффин Уилсон держал прямоугольную коробочку и давил на большую красную кнопку. Коробочка эта висела на стене в палате, у всех на виду. Дефибриллятор, для экстренной помощи при остановке сердца. Гриффин, должно быть, снял его со стены и прочел инструкцию, прилепил электроды к вискам и сделал себе простейшую лоботомию. Вот так запросто: прилепил, нажал и сделал. Операция оказалась по силам даже шестнадцатилетнему подростку.

На уроках по литературе мы с мисс Чен учили монолог «Быть или не быть…». Между двумя этими состояниями существует гигантская серая пропасть. Наверное, во времена Шекспира люди и не знали о том, у них было только два выбора, зато Гриффин Уилсон понимал: итоговые экзамены — это ворота в большую серую жизнь. Колледж, женитьба, налоги, дети… Последних еще надо растить и воспитывать, чтобы как-нибудь не удумали расстрелять одноклассников. Гриффин Уилсон понимал: наркотики — средство коварное. Их нужно все больше и больше.

Талантливые и Одаренные рискуют стать чересчур умными. Мой дядюшка Генри постоянно твердит: хороший завтрак очень важен, потому что мой мозг еще растет, развивается. Никто, правда, не задумывается: вдруг мозг вырастет слишком большим?

Мы, в принципе, большие животные, умеющие вскрывать раковины и жрать устриц. Теперь, правда, прогресс требует следить за тремя сотнями сестер и братьев Кардашьян и восемью сотнями братьев Болдуин. Нет, я серьезно: такими темпами Кардашьяны и Болдуины скоро вытеснят других людей как вид. Мы, получается, тупиковая ветвь эволюции, которой суждено угаснуть.

Гриффина Уилсона можно было спросить о чем угодно. Например, кто подписал Гентский договор? — и он сказал бы. Точно мультяшный волшебник, обещающий: «Сейчас я выну из жопы кролика». Абракадабра — и вот вам ответ! На органической химии он мог до посинения рассказывать о теории струн, но по-настоящему Гриффин Уилсон хотел быть счастливым. Не просто не грустить, а испытывать прямо-таки щенячий восторг. Не париться из-за придурка босса или изменений в налоговом кодексе. А еще он боялся смерти. Хотел быть и не быть одновременно. Такой вот он гений, пионер в своей области.

Студенческий советник заставил Тришу Геддинг поклясться, что ни одна живая душа ни о чем не узнает, но вы же понимаете: слухи разлетаются моментально. Администрация школы испугалась волны подражаний, ведь дефибрилляторы сегодня везде и всюду.

После того случая Гриффин Уилсон стал как никогда счастлив. Он постоянно ржет и пускает слюни. Специалисты по работе с недоразвитыми аплодируют ему и осыпают похвалами, если он сам сходит в туалет. Вот вам и двойные стандарты: нам придется зубами и когтями драться за малейшие продвижения по карьерной лестнице, а Гриффин Уилсон до конца дней будет радоваться дешевым конфеткам и очередным сериям «Скалы Фрэглов». В прежней жизни он чувствовал себя ничтожеством, пока не победил во всех турнирах по шахматам, а буквально вчера, прямо на утренней перекличке, достал из штанов хозяйство и принялся мастурбировать. Народ отзывался слишком медленно, и миссис Рамирес дошла только до фамилий на С и Т. Она кинулась к Гриффину Уилсону, но тот успел прокричать: «Сейчас я выну из штанов кролика!» — и забрызгал горячей сметанкой книжный шкаф, в котором ничего, кроме сотни экземпляров «Убить пересмешника», и не было. Все это время он ржал.

Лоботомия или не лоботомия, он все еще знает цену фирменным фразочкам. Гриффин Уилсон перестал быть зубрилой-занудой, теперь он душа компании.

После удара током у него даже прыщи прошли.

Результат прямо-таки налицо.

Через неделю Триша Геддинг сняла со стены спортзала, где занималась зумбой, дефибриллятор и отправилась с ним в уборную. Заперлась в кабинке и сделала себе лоботомию. Теперь ей пофиг, где и когда ее застанут месячные. Ее ближайшая подруга стырила дефибриллятор в туалете при магазине стройматериалов; теперь бродит по улицам в любую погоду с голым задом. И это ведь не самые худшие представители школы. Староста и капитан команды чирлидерш! Лучшие, первые. Все, кто играл главную роль в спортивных мероприятиях. Отсюда и до самой Канады исчезли все дефибрилляторы, и теперь на футбольном поле никто по правилам не играет. Даже если команда не заработает ни очка, ее члены радостно дают пять друг другу.

Ребята остаются молодыми и горячими, им плевать, что когда-нибудь молодость пройдет.

Это и суицид, и одновременно нет. В газетах не называют истинных масштабов происходящего. Издания льстят себе. У Тришы Геддинг в «Фейсбуке» подписчиков больше, чем у нашей ежедневной газеты. Средства массовой информации… ну-ну, как же! У них на первой полосе безработица и войны — прямо душа поет, правда? Дядюшка Генри зачитал мне статью: предлагают ввести новый закон о десятидневной задержке при продаже портативного дефибриллятора. Типа нужно время для тщательной проверки покупателя: биография, справка от психиатра… Правда, это пока только проект.

Сидим за столом, завтракаем. Дядюшка Генри смотрит на меня строгим взглядом и спрашивает:

— Если все твои друзья сиганут со скалы, ты с ними прыгнешь?

Дядюшка мне за папу и маму. Он не хочет признавать, но за краем скалы — удобная жизнь с отдельными местами на парковке. Дядюшка Генри не понимает, что все мои друзья уже сиганули.

Они, может, и «ограниченные», однако тусоваться не перестали. Теперь тусуются даже чаще и больше. У них мозги как у деток и сексапильные подружки. Им перепало лучшее от обоих миров. Лекиша Джефферсон отлизала Ханне Финнерман прямо на курсах плотников для начинающих — та пищала и извивалась, развалившись на сверлильном станке. А Лора Линн Маршалл? Отсосала Фрэнку Рэндаллу на кулинарных курсах. Все на них пялились, и фалафель у них подгорела, но никто и не подумал заявить в полицию.

Нажав красную кнопку на корпусе дефибриллятора, вы претерпите кое-какие изменения, это правда, но вы о них не узнаете. Если подросток устроит себе электролоботомию, ему потом и убийство с рук сойдет.

На внеклассных занятиях я спросил у Бориса Деклана: больно было? Он сидел в столовке, спустив штаны до колен; на висках у него краснели следы от ожога. Я спросил: больно бьет током? — и он не ответил. Только вынул палец из жопы и задумчиво так обнюхал. В прошлом году он набрал больше всех баллов по учебе.

Во многих отношениях он стал куда стремнее, чем раньше. Оголив зад посреди столовки, предлагает мне понюхать его палец.

— Нет уж, спасибо.

Борис Деклан ничего не помнит. Улыбается слюнявой наркоманской улыбкой. Измазанным в говне пальцем стучит себя по виску и тычет в сторону стены; там плакат от службы психологической помощи: белые птички на фоне голубого неба. Внизу надпись туманными буквами: «Настоящее счастье — воля случая». Администрация этим плакатом завесила место, на котором прежде висел дефибриллятор.