Дэй Леклер
На балу грёз
Пролог
Особняк семьи Монтегю, штат Невада
— Ну как, не умираешь от страха?
Элла Монтегю взглянула на мать. Разве повернется у нее язык сказать той горькую правду: да, она умирает от страха целых пять лет — именно столько минуло с последнего «Золушкиного бала», с той черной ночи, похоронившей ее надежды и мечты. Но открыться и огорчить мать… Элла тряхнула головой.
— Вы с папой всегда так переживаете по поводу этого праздника, — деликатно заметила она.
— Переживаем, — призналась Генриетта. — Когда брак наполняет жизнь такой любовью и радостью, как у нас с твоим отцом, хочется, чтобы все-все приобщились к твоему счастью. Потому-то раз в пятилетие мы и спонсируем «Золушкины балы» и вот уже тридцать пять лет поддерживаем традицию. — Генриетта потянулась к руке дочери. — Но помни: наше самое заветное желание — чтобы ты встретила счастье.
— Встретить счастье? — Пальцы Эллы похолодели в руках матери. Каким неизбежным это казалось раньше и каким невозможным — теперь. — Разве всем суждена такая любовь, как в сказке: «И жили они долго и счастливо…»?
— Конечно, всем. — Тревожные нотки появились в голосе матери: — Что с тобой?
— Знаешь, я всегда представляла, как однажды встречу на балу суженого. — Элла потупилась. — Мы влюбимся друг в друга и еще до конца волшебной ночи поженимся. Как ты и папа. А вдруг, — внутри у Эллы все сжалось: как трудно выразить то, что родители никак не хотят принять, — «Золушкин бал» помогает не всем?
— Всем, если веришь, — твердо ответила Генриетта. Ее нежно-голубые глаза стали печальными. — Этот Бомонт… он сильно обидел тебя?
— Переживу. — Элла распрямила плечи.
— Денно и нощно мы с отцом сокрушаемся о том дне. Все наша вина. Ведь могли догадаться, — Генриетта всплеснула руками, — могли предвидеть…
— Не казнитесь. Кто же знал, что предпримет сестра Рафа. Шейн ни с кем не поделилась, не предупредила. К тому же… ни в какого Рафа ни на каком балу я не влюбилась!
— Ты его там потеряла, — заметила мать.
«Что отрицать?!»
— Мне уже не двадцать один год. Той наивной мечтательницы, витающей в облаках, давно нет. — Элла вздернула подбородок и решительно встретила взгляд матери. — С этим покончено.
«Пять последних лет оставили свой след».
— Неужто ты потеряла надежду?! — Генриетта испуганно заморгала. — Милая, нельзя отчаиваться!
— Я и не отчаиваюсь.
А что еще ей оттается делать?
Элла глубоко вздохнула.
Еще не отшумел этот «Золушкин бал», а значит, жива надежда встретить красивую любовь, встретить принца на белом коне. А если нет, что ж, поймать золотую рыбку, выспросить секрет счастья и сделать сказку былью, видно, не ее удел.
Элла загрустила, ее ясные глаза затуманились. Давно же решила: не выйдет замуж — мир не перевернется. Просто придется признать, чудес не бывает на белом свете. Раф тысячу раз прав: сказки — ложь. «И жили они долго и счастливо…» — таких раз-два и обчелся, и ее родители — лишь исключение из правил.
— Элла, признайся, ты не перестала верить?
Дочь обернулась и одарила мать своей самой обворожительной улыбкой.
— Я верю, верю, мама.
— Мне нужно знать, что ты не сдаешься, — разволновалась Генриетта. — Это важно для меня… для всех.
— Знаю. — Улыбка Эллы потеплела. — Вы с папой — неисправимые романтики. Были и будете.
— Что есть, то есть. Но беда в другом. Знаешь, мы так и не рассказали тебе…
— Что такое, мама? — Элла удивилась и встревожилась.
— Сядь, родная. Давай поговорим…
Гостиница «Гранд-Отель», штат Невада
— Предвкушаешь веселый вечерок?
— Шейн, что ты хочешь от меня? — Раф прижал плечом к уху телефонную трубку. — Чтобы я притворялся? — И загнал тяжелую золотую запонку в петлю манжеты белоснежной рубашки. — Вешал лапшу на уши, чтобы тебе стало легче?
— Да, и еще раз да!
— Не в моем стиле, — осклабился Раф. — Послушай, и ради этого ты звонишь из Коста-Рики и действуешь мне на нервы? Поважнее темы нет? Я, как понимаешь, спешу.
— Проклятье, Раф! Куда важнее?! Умоляю, дай слово оставить семью Монтегю в покое!
— Не дам, ты прекрасно знаешь.
— Не дашь?!
— Нет! — отрезал Раф. — Монтегю поплатятся. И я хочу увидеть как. Да я собственными руками столкну их в пропасть!
— Я сама во всем виновата! Сколько можно твердить?!
Раф посмотрел на брошенный на кровать конверт — толстый, тисненный золотом.
Внутри для его сестры лежал «билетик» на «Золушкин бал».
— Кто знает, как относился бы я к этим балам, если бы не тот случай пять лет назад. Но прислать тебе приглашение опять!.. — Испанский акцент — отголосок детства и верный признак бурных переживаний — коверкал слова. — Такая наглость! — Титаническим усилием Раф усмирил душивший его гнев и выдохнул: — Такое не прощают.
— Пойми, я сама хотела пойти на бал. Я подумала…
— …там будет этот! — Раф стиснул зубы.
Шейн умолкла. Слышались лишь сдавленные всхлипы.
— Ах, pobrecita hermanita [Бедная сестренка (исп.).], — прошептал Раф. — Ты разрываешь мне сердце! Все отдам, лишь бы облегчить твою боль. — Раф на несколько секунд закрыл глаза. Твердая решимость овладела им. — Так и будет. Стереть с лица земли семейку Монтегю с их «Золушкиными балами», этим романтическим искусом для таких, как ты, дурочек, и точка.
— Раф, пожалуйста, — в голосе Шейн было такое страдание, что чувство вины, вот уже пять лет камнем лежавшее на сердце Рафа, стало еще тяжелей, — не надо.
— Я должен, — ответил он. — Сколько еще им можно играть жизнями доверчивых людей, посулами любви и неземного счастья, выуживая у них деньги? И что взамен — лишь горечь разочарования?!
— Не они виноваты! Я! Ну как убедить тебя?
— Никак, Шейн. Просто потому, что я виноват больше всех.
— Ты?!
— Ты очень долго была совсем одна. Когда ты вернулась домой, я поклялся, что стану тебе защитой и опорой. — Рот Рафа скривился. — И не сдержал клятвы. Прошлого не воротишь, но повторения не будет!
Шейн силилась не заплакать.
— Подожди, — только и смогла она сказать, — ты не понимаешь…
— Понимаю, mi pichon [Моя голубка (исп.).], — заговорил он ласково, — ты даже не представляешь, сколько я всего понимаю, — и, положив трубку, вновь уставился на конверт, а потом выудил оттуда «Пригласительный билет». — Клянусь, Шейн, — прохрипел Раф, — они попомнят меня.
Глава первая
Особняк семьи Монтегю, «Золушкин бал», штат Невада
Как снежный барс издалека чует близкую добычу, так и Раф ощутил присутствие Эллы задолго до того, как увидел ее. Его тело напряглось, руки невольно сжались в кулаки — он приближался к девушке.
И вдруг увидел ее в толпе: блестящие черные волосы, белая кожа, сияние золотистого наряда.
Нервный озноб пробежал по телу Рафа, сравнимый по силе лишь с требовательным зовом плоти хищного зверя по весне. Потребность догнать схватить и овладеть! Какой издевкой показалась Рафу уверенность, что за пять лет он стал к ней равнодушен. Можно отвергать умом, горько подумалось ему, но желать телом.
Воспоминания, так долго загоняемые вглубь, вырвались наружу и воспламенили злобу — в первую очередь на самого себя. Dios [Господи! (исп.).]! От нее глаз не оторвать! Самая желанная еще пять лет назад, Элла теперь обрела красоту, которая просто ослепляла.
Он сделал шаг назад — пропустил несколько новоприбывших гостей — и опять вернулся к своим размышлениям. Его мучит банальная похоть — не иначе. Чистейшей воды физиология. Естественно: любой мужчина, в чьих жилах кровь, а не вода, поймет его при взгляде на эту женщину. Было бы странно, если бы у него не возникло желания схватить Эллу, соблазнить, слиться с ней в древнейшем танце. Но глупо не признать: эта непреодолимая тяга может испортить ему всю обедню. Еще о чем-то страстно мечтать — после того, что она сделала, после того, как он уготовил ей достойное возмездие!..
Мысли Рафа вернулись в привычное русло — покарать и покорить. Его холодные серые глаза пристально следили за Эллой, ум тем временем просчитывал варианты. Все выгорит, если она осталась прежней.
Элла давно потеряла счет времени, но от сознания, что драгоценные минуты уходят, ее лихорадило: вот бы отделаться от своих обязанностей и отправиться навстречу судьбе. А вместо этого приходилось расточать улыбки, приветствовать гостей и собирать золотые прямоугольники — пригласительные билеты на бал. В выложенной бархатом корзиночке в ее руках уже выросла целая горка мечтаний и грез. И всякий раз, когда раздавалось мелодичное «дзиньк», Элла загадывала: пусть он или она найдет то, что ищет сердце.
Она улыбнулась очередному гостю — высокому красавцу с карими грустными глазами.
— Меня зовут Джона Александр. Тут у меня загвоздка…
Он объяснял, в чем дело, как вдруг что-то заставило Эллу взглянуть поверх его плеча… и наткнуться на пристальный взгляд.
— Здравствуй, Элла. — Приветствие мирное, но глаза угрожающе потемнели.
Кровь отхлынула от лица. «Раф?! Здесь? Сейчас?»
Корзиночка с приглашениями выпала из рук, внезапно сделавшихся ватными. Элла замерла, даже ее сердце, казалось, остановилось. Страшно подумать — с поразительной способностью Рафа читать ее мысли и чувства, — сколько секретов он сразу узнает. Но отвернуться она не могла. Внезапно кто-то опустился перед ней на колени и начал собирать упавшие пригласительные билеты. Элла очнулась, ахнула и присела рядом.
— Вам плохо? — вполголоса спросил Джона Александр.
— Нет-нет, все в порядке. — А пальцы предательски дрожали, когда Элла подбирала последний билет. — Благодарю, вы так помогли.
— Всегда к вашим услугам.
Джона выпрямился и грозно обернулся. Раф стоял с хладнокровным видом, лишь взгляд — неподвижный, хлесткий, от которого сникали, словно неполитые маргаритки под раскаленным солнцем, люди баснословного богатства и неограниченной власти, — ясно давал понять: кто-то лезет не в свое дело.
Джона как ни в чем не бывало повернулся к противнику спиной.
Рослый, плечистый, он запросто оттер Рафа на второй план.
— Что еще я могу для вас сделать?
— Нет-нет, ничего, — растерянно ответила девушка. — Добро пожаловать на «Золушкин бал». Будем рады, если вам здесь понравится, и желаем… — голос ее дрогнул, но она справилась, — желаем вам удачи и счастья.
— Вы точно в порядке?
— Элла, не задерживай его, — напирал сзади Раф. — Скажи, у нас разговор по душам.
— Раф и я, — Элла наградила своего рыцаря благодарной улыбкой, — старые знакомые, — уголки ее губ чуть опустились, — но все равно спасибо за участие.
Джона поклонился, смерил Рафа последним грозным взглядом и нырнул в водоворот бального зала.
— Новый приятель? — Раф заступил на его место.
— Я вижу его впервые. — Элла деланно безразлично передернула плечиком. — Просто не может пройти мимо тех, кто в беде.
— Беда — это я?
— Не знаю! — Элла внимательно всматривалась в напряженные, бескомпромиссные черты его лица. — А ты?
— Могу помочь узнать. — К-как?
От отчаянной решимости в глазах Рафа Элла вздрогнула.
— Стань моей спутницей на этот вечер. Придут ответы на все вопросы.
В его тоне был приказ, не приглашение. А еще — подспудная угроза: откажешься — пеняй на себя.
Элле вдруг безумно захотелось прекратить этот разговор.
— Что тебе нужно, Раф? — выпалила она. — Что ты здесь делаешь?
— Меня пригласили. — Он был похож на волка в овечьей шкуре. — А что я здесь делаю — догадайся сама! — Ладонь раскрылась — узкая золотая пластинка слепящей вспышкой отразила яркий свет люстр.
— Ты пришел за женой?! — Элла остолбенела.
— А зачем еще весь этот балаган? — Щелчок большого пальца — билет взмыл ввысь — дуга, разноцветные всполохи — и упал точно посередке корзиночки.
— Добро пожаловать на «Золушкин бал», — заученно начала Элла. Билет намертво приковал ее взгляд. Раф пришел за женой! Пришел перебирать при ней бесчисленных красоток, пожаловавших на бал?!
Неожиданно он подошел совсем близко, переступив ту невидимую черту, которую обычно не нарушают. Раф редко утруждал себя этим «обычно не нарушают». Нельзя сказать, что он впервые вторгался в ее личное пространство, но сейчас впервые этому хотелось воспротивиться.
— Я приглашаю тебя, — услышала она его голос. — Перепоручи свои обязанности, amada [Возлюбленная (исп.).], и пойдем танцевать.
— Не могу, — как можно суше ответила она, — это мой долг.
— Сдается мне, дело не в долге. Ты трусишь. — Раф смотрел на ее взволнованное лицо. — Рано или поздно наши дорожки все равно пересекутся. Почему бы не наладить наши отношения сейчас?
— А поиски жены? Танцевать со мной — разве не терять время?
— Обсудим это без свидетелей. Когда ты освободишься?
«Никогда!»
— Скоро, — нежданно-негаданно вырвалось у Эллы.
— Сейчас, amada, — не унимался Раф. — Брось все.
Повинуясь, Элла кивнула, повернулась к дворецкому и протянула корзинку:
— Замените меня? Я хочу помочь нашему гостю, — а потом безропотно позволила схватить себя за руку.
Они молча влились в вихрь танцующих. Перехватив ее взгляд украдкой, Раф вопросительно поднял бровь:
— Что, сильно изменился за пять лет?
— Как сказать…
Теперь Элла рассматривала его не таясь.
Черные как смоль волосы, серые пронзительные глаза… Она всегда считала Рафа невероятно привлекательным, но не отдавала себе отчета, почему. Сейчас она взглянула на него другими глазами, замечая то, что было недоступно прежде — слишком была молода.
Эта его необузданная страстность, первобытная, неотделимая от него, как плоть и кровь, сексуальность, — какой наивной нужно было быть, чтобы не замечать этого! Наверное, сбивали с толку осторожность, с которой Раф обнажал свои подлинные чувства, и холодный расчет, с которым он подходил ко всем, попадавшим в сферу его интересов. Губительное сочетание: раскаленное пламя страсти манит, арктический взгляд отрезвляет — такого не приручишь.
— Перемены так печальны?
Элла склонила голову набок, осмелившись поддразнить:
— Добавилось морщинок. — Сеточка у глаз и складки в уголках рта лишь подчеркивали его внутреннюю силу и зрелость. — И седины на висках.
— Годы не щадят мужчину, — задумчиво сказал он.
— Годы не щадят ни мужчину, ни женщину, — засмеялась Элла, но вдруг стихла. — Ты стал безжалостней. Холоднее. Хотя куда уж больше.
— Тут не годы надо винить. — Он напрягся.
— Не годы… меня? — прошептала Элла. Раф не ответил, лишь крепче прижал ее к себе — как женщину, которая дорога, а не которую презирают. Это уж чересчур. Быть так близко — и знать, что ее чувства не разделяют!
— Так о чем ты хотел поговорить?
— Сначала потанцуем. — Его рука нащупала чувствительную впадинку в изгибе ее спины, пробуждая ощущения, которые должны были умереть еще пять лет назад. — Поговорим потом.
Элла закрыла глаза, чтобы уберечься от его влияния. Но это лишь усилило ее ощущения: другие органы чувств включились в игру. Его ритмичное дыхание над ухом. Шелест шелкового платья о смокинг. Дурманящий аромат его тела — запах дождя, ветра, теплой земли. Уверенные движения… Крепкие мускулы — не в угоду моде, не от элитного спортзала, а от тяжелой работы, многолетнего труда до ломоты в спине. Недостает лишь одного… встретить губами его губы, воскресить тот вкус…
Элла открыла глаза. Смотреть только на него! Взять себя в руки! К своему ужасу, она почувствовала неодолимое искушение потянуть за узел галстука, раздвинуть ворот рубашки и дотронуться языком до бронзовой шеи. Она хочет его, как и пять лет назад, всем телом и душой.
— Что с тобой? — шепотом спросил Раф. — О чем ты думаешь?
Что ответить, если она не способна сказать ему правду, если страх твердит: «Беги!», а желание шепчет: «Останься!» Страх победил. С невнятным бормотанием Элла выскользнула из его объятий и бросилась бежать среди танцующих пар, желая только одного — скрыться. Что с ней творится? Зачем Раф пожаловал на бал? Оба вопроса одинаково ставили в тупик, из которого не выбраться, если Раф будет рядом.
Сад — вот где можно укрыться! Элла спустилась вниз по центральной лестнице. Кто-то из приглашенных уже прохаживался перед библиотекой, где муниципальный представитель деловито регистрировала заявления желающих вступить в брак. С дежурной улыбкой Элла прошмыгнула мимо гостей, чуточку позавидовав взволнованным, счастливым парам, которые готовились пожениться. Миновала столовую, фуршетные столы и через застекленные двери вышла в сад. Проскользнув в едва заметную брешь в кустах, укрылась там от любопытных глаз, уронила голову на грудь и дала волю отчаянию.
По пятам за Эллой следовал Раф. Это было несложно: ее золотистый наряд указывал путь, как мерцающий луч далекого маяка. Когда она выбежала в сад, он чуть было не потерял ее из виду, но тотчас же догадался, куда она направится. Если б он не знал о той бреши, то не нашел бы ее. Все же ему пришлось походить, отыскивая секретный проход.
Место лучше не придумаешь — уединенное. Будет время нажать на все пружины, не опасаясь постороннего вмешательства. Как часто раньше вдвоем с Эллой они скрывались на этой потайной поляне, защищенной непролазными кустами…
Раф тогда прилетел в Неваду по делам — искал инвесторов для строительства своего отеля на западном побережье Коста-Рики — и нанял Эллу в качестве временной помощницы: она так здорово поладила с Шейн, его сестрой. Какая ошибка!
Для Эллы — сущей, в ее двадцать один год, мечтательницы — это было первым рабочим местом. Они понравились друг другу решительно и бесповоротно. Его командировка, первоначально рассчитанная на три месяца, растянулась на год.
То было непередаваемое время, когда он обнимал ее и целовал до тех пор, пока земля не уходила из-под ног. Казалось, их любовь будет такой же неистовой, как песчаные бури в пустыне, такой же обжигающей, как зной полуденного солнца. Он бредил ею! Элла была для него наваждением, наркотиком. И незаметно поверил опять, что в этом мире есть место чуду. Глупец!
Тяжело вздохнув, Раф отогнал воспоминания — пока его решимость не пропала. Не для того он так долго ждал!
Пробравшись сквозь кусты, он шагнул на поляну, и увидел Эллу — и будто получил удар в солнечное сплетение. Он силился унять дрожь в коленях, схватить ртом воздух, сдержать лавину чувств — тщетно, самообладание покидало его.
Maldito [Проклятие! (исп.).]? Что за видение! Только посланница небес может быть так чиста и благословенна, как эта женщина. Ради спасения своей души он должен оставить ее нетронутой.
Но так же явственно он понимал, зачем пришел сюда: он — не святой, он — человек с присущей ему жаждой обладания. Поэтому Раф не отступил, а стоял, молча любуясь великолепием этого идеального создания, которое скоро будет его.
Лунный свет рассыпал серебряную пыль на черные волосы девушки и придал перламутровую томность коже. Платье в греческом стиле льнуло к гибкому телу, подчеркивая, как выразительно оно расцвело. Угловатость юности перешла в плавность женственности: налившиеся груди, тонкий стан, округлые бедра.
Раф судорожно сжал кулаки. Он желал ее, хотел насладиться каждым сантиметром этого тела. Сдерживало одно — опущенная голова Эллы, словно она потерпела поражение. Он шел на этот вечер уничтожить женщину, причинившую столько горя сестре, и ни один мускул не дрогнул бы на его лице. Но, видя Эллу — беззащитную, уязвимую, страдающую, — он не мог идти по ранее избранному пути, пока была хоть слабая надежда на ее раскаянье в том, что она совершила пять лет назад. Если нет — он примется за старое.
