3

134 фута над уровнем моря

«Это телефон бабушки», — кричит Джеймс.

Затем: «У меня нет чистой рубашки».

И еще: «У нас сегодня физкультура, где моя форма?»

И в довершение: «Я ненавижу бутерброды с ветчиной. Можно я съем школьный обед?»

Глэдис сидит в своем кресле у камина, в маленькой гостиной дома номер 19 на Сантус-стрит в Уигане, любуясь своим длинным розовым стеганым халатом. Он похож на стеганые одеяла, которые они в старые времена называли «континентальными». Глэдис задумывается — почему? Потому что они пришли с Континента? А зачем они были им там нужны? Разве на Континенте не всегда тепло? Или только в тех местах, куда люди обычно ездили, когда говорили, что отправляются «на Континент»? Бенидорм и тому подобное?

Джеймс стоит в дверях кухни — без рубашки, с поднятыми руками, словно умоляя кого-нибудь что-нибудь предпринять и упираясь белыми костлявыми локтями в дверной косяк. Он ведь так схватит жуткую простуду, разгуливая практически без одежды в самый разгар января. Глэдис задумывается на мгновение, что она могла бы попытаться чем-то помочь. В конце концов, это же ее телефон звонит — Джеймс абсолютно прав. Правда, звук раздается очень глухо, как будто из ведра, опущенного в колодец. Просто поразительно, что теперь, оказывается, можно делать: Джеймс поставил на ее телефон старую песню вместо обычного звонка. Это «Diamonds and Rust» Джоан Баэз — одна из ее самых любимых, — хотя от нее Глэдис почему-то становится грустно. Возможно, потому, что она навевает воспоминания о прежних временах — а это, в сущности, единственное, что осталось у Глэдис. Вдруг ей вспоминается нечто совершенно ни с чем не связанное, но это важный факт, который, как ей кажется, стоит помнить. «Уиган находится на высоте сто тридцать четыре фута над уровнем моря».

Джеймс громко вздыхает и продолжает стоять с перекрученными руками, глядя на свои локти.

— Элли! — кричит Глэдис из своего кресла. — Джеймсу нужно… что-то надеть. Я поглажу его рубашку.

Сверху доносится приглушенный возглас. Джеймс… Глэдис цокает языком, поглядев на его волосы — слишком длинные кудри для десятилетнего мальчика, — и в конце концов поднимает с кресла свое тщедушное тело. Гостиная очень маленькая: только кресло, диван и телевизор, и дверь на кухню, где находится лестница. За диваном стоит пластиковая корзина с горой выстиранной одежды, сложенной в шаткую башню. Рядом установлена гладильная доска, стоящая там месяцами. Вернее, всегда. Глэдис копошится в куче одежды, отыскивает белую рубашку и включает в розетку утюг.

— Я дам тебе шиллинг на обед.

Джеймс закатывает глаза и тоже роется в корзине с бельем, вытаскивая оттуда шорты и футболку для регби.

— Тебе это тоже погладить? — спрашивает Глэдис.

Джеймс запихивает спортивную форму в свою сумку.

— Не стоит. К вечеру это все равно будет в грязи, а то и в крови. И почему мы должны играть в регби в январе? Это нужно делать летом.

— Твой дедушка всегда был хорош в регби. В молодости он мог бы играть за городскую команду Уигана.

Глэдис разглядывает пуговицы на рубашке, разложенной на гладильной доске. Отвратительно пришиты. В ее времена такого не было. Она смотрит на этикетку. Сделано в Тайване, нечему удивляться.

— Бабушка!

В дверном проеме кухни появляется Элли. Глаза, как всегда, слишком сильно накрашены. Волосы взлохмачены, будто после урагана. А юбка! Практически пояс. Конечно, не Глэдис об этом рассуждать. Она тоже в свое время любила мини-юбки. Ноги были что надо. Все ребята так говорили. И именно это сказал ей Билл, когда они впервые встретились у закусочной, неподалеку от паба «Феррис Уил». «Классные ножки, детка». Ей нравился «Феррис Уил». Бокал хорошего стаута субботним вечером. Глэдис задумывается, существует ли еще этот бар, но потом вспоминает, что его снесли, чтобы построить большой супермаркет.

— Бабушка!

Элли влетает в гостиную, протискивается между диваном и стеной и хватает утюг, лежавший плашмя на рубашке Джеймса.

— О, замечательно.

На рубашке вырисовывается большая коричневая отметина от утюга, прямо над нагрудным карманом.

Элли хватается руками за голову:

— У него ведь всего три рубашки!

— Что ж, я поглажу другую, — бормочет Глэдис. Она берет испорченную рубашку и критически ее осматривает: — Все равно швы на ней были некачественные. Я разрежу ее на тряпки для пыли.

— Я сама все сделаю, — произносит Элли, мягко отводя Глэдис за локти от гладильной доски. — А ты лучше посиди. Ты уже позавтракала?

— Не отказалась бы от тоста и чашечки чая. А вы не видели мой телефон? Я слышала, как он звонил.

Джеймс уже натягивает на себя мятую белую рубашку.

— Ладно, и так нормально, — говорит он, хотя его голос выражает совершенно другое. — Я опаздываю на автобус.

— Не забудь свои бутерброды, — напоминает ему Элли, потирая мочку уха. — Никто не видел мою сережку?

— А никто не видел мой телефон? — спрашивает Глэдис. — Я поставила его заряжаться, когда вы пришли из магазина вчера вечером. Я убирала продукты. Точно это помню.

Джеймс стоит у холодильника, таращась внутрь с таким видом, словно там лежат какие-то диковины. В конце концов он достает свои бутерброды, завернутые в пищевую пленку.

— Он здесь, бабушка. Твой телефон. Ты оставила его в холодильнике. В масленке.

Смеясь, Джеймс возвращается в гостиную с телефоном. Элли качает головой:

— Бабушка…

Глэдис потирает подбородок.

— Я готова была поклясться, что поставила его на зарядку вчера вечером. Там, на буфете.

Низенький буфет — совсем небольшой, дешевый — ютится возле окна. На нем стоит ваза для фруктов с парой высохших мандаринов, а по бокам — фотографии родителей Элли и Джеймса. Мальчик указывает на буфет и снова смеется:

— О боже. Вот это номер!

За вазой для фруктов виден извивающийся провод зарядки от телефона Глэдис, воткнутый в пачку масла «Анкор», которое подтаяло и растеклось по лакированной деревянной поверхности.

— Я вытру. — Элли громко вздыхает, потом смотрит на свой телефон. — Джеймс, тебе пора идти.

— Пока, — говорит он, и Глэдис провожает Джеймса взглядом, глядя, как он, прежде чем уйти, запихивает в рот печенье. Она подмигивает ему. Наш секрет.

Элли снова смотрит на свой телефон: «Черт, я опоздаю в школу». Она бросается на кухню (все время крутится юлой эта девочка), и Глэдис слышит, как шумит чайник и работает тостер. Пять минут спустя Элли приносит ей чашку чая и намазанный маслом тост на тарелке, и у нее самой свисает изо рта сложенный вдвое кусок тоста.

— Какая ты славная девочка, — говорит Глэдис.

Элли присаживается перед ней на корточки и вынимает тост изо рта.

— Бабушка, — говорит она. Всегда такая серьезная. Очень шустрая и серьезная. — Бабушка, пообещай мне, что ты не будешь никуда выходить сегодня. И ничего не включай в розетки. Я оставила для тебя в холодильнике контейнер с обедом. Его нужно две минуты разогреть в микроволновке. Я все это написала и приклеила скотчем к крышке. Просто следуй инструкциям, хорошо? Чай ты сможешь себе сделать сама?

— Ну разумеется, — фыркает Глэдис. — Я ведь не ребенок, ты знаешь. В следующий день рождения мне стукнет семьдесят один.

Элли кивает.

— Не подходи к двери и не отвечай на телефонные звонки, если только не увидишь на экране, что это звоним я или Джеймс, договорились?

Глэдис шутливо отдает ей честь и смеется. Элли не смеется. Она оглядывается вокруг в поисках своего рюкзака и, обнаружив его возле буфета, взваливает себе на плечо.

— Я вернусь в четыре. Джеймс будет дома в половине четвертого. Хорошо? А ты просто смотри телевизор. И не забудь про обед. На ужин, я думаю, у нас будут рыбные палочки. Потом мне нужно будет уйти на работу.

— Отлично, — говорит Глэдис. — Хотя я, возможно, предпочла бы пирог. С мясом и картошкой. Ты знаешь, что им запретили теперь так его называть? Они должны называть его «с картошкой и мясом», потому что там больше картошки, чем мяса. Но, между прочим, с подливкой он очень даже ничего. Хорошего тебе дня в школе!

Когда Элли наконец уходит, Глэдис вздыхает. Иногда ей становится просто невыносимо слушать свои мысли в пустоте этого дома. Поискав глазами пульт и найдя его на камине, она направляет его на телевизор, приставив как можно ближе, и давит на кнопки, пока экран не загорается. Новости, новости, новости. Какие-то идиоты на диване. Какая-то американская чепуха. Люди, отправляющиеся в космос. Вот и весь выбор, смотреть нечего. Можно было бы почитать книгу, если бы Глэдис удалось ее найти. Или вспомнить, как она называется. Или хотя бы о чем она вообще.

Она берет свой телефон, гадая, кто это звонил ей недавно из холодильника. Нет, не из холодильника. В холодильнике. Когда телефон лежал в холодильнике. Может быть, это ее «парень», хотя он обычно не звонит. Вернее даже, никогда не звонит. Для него только электронная почта. Глэдис смотрит на экран, где высвечиваются «пропущенный вызов» и какой-то незнакомый номер — во всяком случае, не привязанный ни к какому имени. Вдруг она подскакивает от неожиданности, едва не уронив вновь зазвонивший телефон.