Дэвид Шейфер

Пожиратели облаков

Фионе — без которой никак

Мандалай, Мьянма

В тесной комнате было так жарко, что Лейла старалась в своей одежде не шевелиться. Свой выбор она остановила на простой бежевой рубашке и брюках со строгим кантом (бюрократы вибрируют перед всем, что так или иначе ассоциируется у них с военизированными структурами). А вдобавок еще и черные туфли с глянцем. Однако дама, с пристрастием обшарившая взглядом Лейлу сверху донизу, не выразила своим видом ровно ничего, и ощущение было такое, будто стоишь в доспехах, но из бумажных пакетов. Чувствовалось, как по спине курсом на юг стекает струйка пота. Где-то в углу душного помещения страдальчески жужжал какой-то крупный жук (ушибся, что ли?).

Вот уже скоро два часа, как один из подчиненных полковника Зеи наказал Лейле: «Ждать здесь, за вами кто-то придет! Пожалуйста, вы должны не выходить за этой комнаты!»

Ладно, решила она поначалу. Лейла Меджнун [Имя и фамилия героини являются практически точным названием древней восточной поэмы «Лейли и Меджнун».] может и подождать, если на то пошло. Знаем мы эти уловки, типа «пускай эта с Запада посидит-потерпит, пока сама от себя не спечётся».

Лейла вынула свой блокнот. Она благоволила к стенографии Грегга [Система скоростной текстовой записи устной речи, распространенная в США.]: строчила проворно внаклонку слегка приплюснутой скорописью, разобрать которую, кроме самой Лейлы и ее старшей сестры Роксаны, вряд ли кто и мог. Писала в основном на английском, с легкими вкраплениями пушту, а некоторые из значков походя изобрела сама. К луддитам [Участники протестов начала XIX в. против внедрения машин в ходе промышленной революции в Англии; здесь под «луддитами» имеются в виду люди, с предубеждениям относящиеся к сложным техническим устройствам.] Лейла себя не причисляла, однако бумажным блокнотам доверяла больше, чем любой электронике. Их обычно оставляют при тебе даже тогда, когда забирают паспорт и планшет. Хотя однажды в охраняемой комнате аэропорта, напоминавшей допросную, у Лейлы из рук забрали и блокнот. Тот случай смотрелся особенно настораживающим. А вскоре после этого она занялась работой, в ходе которой судьба свела ее с солдатами в камуфляже, из которых один таскал при себе что-то вроде памятки-шпаргалки, прикрепленной на «липе» к внутренней стороне запястья. Такой же персональный органайзер Лейла завела и себе: очень удобно в пользовании. И тоже в стиле коммандос.

Мирясь со скукой и духотой, висящей в комнате текучим маревом, она все строчила свои пометки в расчете на то, что они помогут ей протянуть следующую неделю этих ее дел, не вызывающих ничего, кроме зеленющей тоски. По должности Лейла значилась внешним директором по Мьянме/Бирме. А дома в Нью-Йорке значился еще один директор — внутренний — по той же Мьянме/Бирме. Уже по дебилизму этих должностей следовало догадаться, что «Рука помощи» была низкопробной конторой. Хотя, судя по всему, с объемистыми карманами — как-никак штаб-квартира занимает два этажа в небоскребе в центральном Манхэттене. Ей же, Лейле, поручалось (ни больше ни меньше) поставить на ноги национальную программу (!). Во всяком случае, так ей внушали ее нью-йоркские боссы, наставляя как какого-нибудь полководца в ставке перед сражением. А на самом-то деле от нее потребовалось всего лишь арендовать помещение, обставиться офисной мебелью и присматривать за тем, кто как работает, и есть ли на местах недоделки.

Ну а помимо этого, двое (а может, и трое) нью-йоркских боссов Лейлы никак не могли согласовать между собой, в чем же все-таки суть миссии в Бирме (она же нынешняя Мьянма). Один считал, что задача «Руки помощи» — выявлять потенциально крепких стипендиаток для школы медсестер при Бостонском колледже. Другой же полагал, что назначение организации — организовывать клиники первой помощи на селе. И занимались эти боссы в основном тем, что бомбили Лейлу взаимоисключающими имэйлами; иными словами, злобным копанием друг под друга. Лейла же, в свою очередь, недооценила всю сложность осуществить что-либо в месте, подобном этой Мьянме (она же бывшая Бирма). Страна жила раздираемая войной, опустошенная распрями, и эта жизнь под нескончаемым деспотизмом становилась уже просто влом. Сами мьянманцы (или мьянмийцы? «Мьянмсиане» — мысленно определилась Лейла с выбором, и в стенограмме появилась «M» в яйцевидном шлемике с антеннками) всю свою энергию расходовали на отстаивание тех мелочей, что имели, и на увиливание от гонений; для надежд и перспектив места не оставалось. Внешнему же миру до них особо дела не было; никто даже толком не знал, как эту страну называть — Бирмой (веет чем-то оруэлловским [Намек на роман Дж. Оруэлла «Дни в Бирме» (1934).]), или Мьянмой (имя, которое своей стране присвоили бы, наверное, кошки). Остальной мир этого места попросту избегал, как избегают на улице убогую пьянь без штанов — за что хвататься-то и что вообще с этим делать?

Куда запропастился этот идиотский полковничишка? Запасы терпения у Лейлы истощались, в уме уже помаргивала красная лампочка. Комната была, пожалуй, специально сконструирована под нагнетание скуки и дискомфорта на сидящего внутри. Все равно что находиться под эдаким лучом, растягивающим время. На всем здесь был шероховатый налет пыли; из чтива — единственно табличка «Не курить»; в углу пластмассовый вентилятор, шнур которого словно пытались посечь тупым мачете. От деревянных скамеек и пластмассовых жалюзи сочились запахи: стоялого сигаретного дыма, жирной еды и людских испарений — тех, что исходят от тела, когда оно взмокает в чрезмерном волнении.

Сделав все разумно возможное по текущему графику, Лейла предалась мыслям о своей семье. С некоторых пор в уме насчет этого стало назревать что-то похожее на тихое беспокойство. Роксана писала, что их младшенький братец Дилан — точнее, его новая подруга оказалась «еще той гадюкой». Сам Дилан Лейле о наличии подруги почему-то не упоминал. Также, по сообщениям Роксаны, их мать за последние девять месяцев дважды подозрительно навернулась, на второй раз даже сломав запястье. По имэйлу не удавалось толком спросить, что значит «подозрительно» — на нервной почве? по пьяной лавочке? Насчет самой Роксаны Лейлу никто подробным образом не информировал. Видимо, инстинкт матушки-гусыни передается по старшинству, от старших к младшим. И что, так будет длиться вечно? А что, если родители вдруг возьмут и умрут? Сколько им, кстати, вообще осталось? Из детей в семье Меджнун разродиться потомством еще никто не успел. Переживают ли насчет этого родители? Мама, возможно, да. А папе — всеми обожаемому директору школы в калифорнийской Тарзане — пожалуй, и дела особо нет: потребность во внуках ему замещает работа, вероятно.

Лейла решила, что ждет еще минут десять, а затем отправляется на поиски кого-нибудь — может статься, того же полковника Зеи. Можно сказать, обзавестись этим деятелем ей в целом повезло. Впечатление такое, что у него в каждом ведомстве по Мандалаю сидят свои люди, и они же пресекают туда доступ посторонним.

Лейле уже в третий раз обещали выпустить ее груз — поставку, на которую у нее ушло с полгода. Но в аэропорту Лейла оказалась фактически впервые. Раньше ее не раз вызывали в наземный пункт пропуска, расположенный за шумным, вечно запруженным автовокзалом, но все это было сопряжено с дежурными попытками вымогательства — то, видите ли, оказался не уплачен тот или иной налог, то вдруг поменялось законодательство по импортным пошлинам, а потому соблаговолите погасить задолженность. Большинство контор эти требования со скрипом выполняли. Однако «Рука помощи» на это не шла. Нью-Йорк гордо заявил, что пойти в этом вопросе на поводу — значит «подкармливать местную коррупцию» (или же это была аргументация босса № 1, копающего под босса № 2), и поначалу в выдаче фондов, которые позволили бы выцепить груз, Лейле было отказано. Лишь капая расплавленным свинцом на мозги боссу № 3, ей удалось наконец убедить штаб-квартиру, что дополнительные деньги в данном случае — это в чистом виде накладные расходы.

И все-таки, и все-таки. До этого осуществлять аналогичные поставки Лейле доводилось сотни раз. В данном же случае речь шла о контейнере с медицинским оборудованием в паллетах (четырнадцать худосочных тонн), который ей удалось благополучно протащить из Майами в Доху, далее в Янгон и наконец в Нейпьидо — причудливую новую столицу, нежданно воздвигнутую военными властями по средине страны. Но затем поставка застопорилась, и за нее ничтоже сумняшеся затребовали выкуп мьянманские таможенники, к которым можно было пробиться единственно по телефону, и то лишь с телефонов их младших коллег. Вычислив, в каком из ведомственных зданий сидят те таинственные супостаты, Лейла со своим шофером Аунг-Хла отправилась прямиком туда. Поездка в Нейпьидо с последующей попыткой лобовой атаки заняла полдня и увенчалась тем, что застигнутые врасплох должностные лица в нелепых фуражечках, несмотря на шок от того, что их разыскали, попросили всего-навсего приехать снова, снабдив на дорожку какими-то абстрактными бланками с указанными реквизитами для доплаты.

Беспокоило то, что содержимое контейнера, чего доброго, могли прошерстить и потихоньку распродать из-под полы. Вопрос тонкий, можно сказать, филигранный. Стоит пустить дело на самотек, и по милости придурков из штаб-квартиры груз могут проштамповать как просроченный и утилизировать (якобы), а потом где искать эти паллеты и кому предъявлять претензии — колониализму, что ли? Эта тревога не давала спать по ночам. Да и не только она. Тропическая жара, тараканы размером с мышей, невеселые мысли о Риче (вопрос: как отчаянно нужно сожалеть о разрыве, если ты его инициатор?). А еще одиночество. Иногда (прямо скажем: нередко) весь день у Лейлы состоял из компьютерного экрана, телефона, пары коммивояжеров да трех приемов пищи наедине с собой. Что приедается до невыносимости: хоть волком вой.