Диана Уинн Джонс

Хранители волшебства

Дейву.

Диана Уинн Джонс

Диане, ее родным, друзьям и читателям.

Урсула Джонс

Глава первая

Моя тетушка Бек чуть что — первым делом варит овсянку. А посвящение у меня до того не заладилось, что наутро тетя Бек дала мне овсянку с медом и сливками. В нашем каменном домишке это была неслыханная роскошь, а я даже и не распробовала ее от огорчения. Я сидела и тряслась, зубы у меня стучали не столько от холода, сколько от уныния, и заталкивала в себя ложку за ложкой, и в конце концов тетя Бек закутала меня в большой пушистый плед и отчеканила, что это не конец света.

— Пока что, — уточнила она. — И подбери косичку, а то в мед угодит.

От этого я немножко выпрямилась. Вчера я вымыла голову холодной ключевой водой с разными травами — и вся целиком в ней вымылась, — и повторять все это еще раз мне не улыбалось. А перед этим жутким мытьем мне еще пришлось поститься целый день, и в результате, когда настало время спускаться Туда, мне было холодно и мокро и я чувствовала себя прямо как мимоза. И за ночь я ничуточки не обсохла и не согрелась.

Дело в том, что Туда — это значит в такую глубокую канаву с каменными плитами по краям и другими каменными плитами поверх, прикрытыми дерном. Чтобы попасть Туда, надо съехать по травянистому склону, а тетя Бек задвигает за тобой вход еще одной каменной плитой, и тебе уже не выбраться. Потом сидишь в одной льняной нижней юбке и ждешь, что будет, а если ничего не будет, то — когда рассветет. Ничем не пахнет, только камнем, сыростью и еще издалека торфом, и чувствовать тоже нечего, кроме холода, особенно снизу, когда сидишь и ничего не видно, одна темнота.

Предполагается, что тебя посетят видения или хотя бы придет твой зверь-хранитель. Всех женщин в моем роду спускали Туда в двенадцать лет в нужную фазу луны, и почти все проводили там время просто интереснее некуда. Мама видела, как мимо нее проходит вереница принцев, все бледные, серебристые, с золотыми обручами на лбу. Помню, как она рассказывала мне об этом перед смертью. Тете Бек, по ее словам, явился целый зверинец, все юркие и проворные: змеи и ящерицы, борзые и олени — ну куда же без оленей, подумала я. А еще, говорит она, все чары и заклинания, которые она изучала, вдруг встали в голове на свое место и обрели восхитительный смысл и порядок. С тех пор она и стала могучей волшебницей.

Со мной ничего такого не произошло. И вообще ничего не произошло.

Нет, вру. Я сама все испортила. И побоялась признаться тете Бек. Я все сидела и сидела, обхватив коленки, чтобы согреться и не замечать, как в острые косточки, которые у меня там, на чем сидят, пробирается холод и оцепенение, но в основном — чтобы не бояться до одури, что будет. А главная жуть была в том, что я сидела под землей и не могла выбраться. Мне было страшно шевелиться, поскольку я была уверена, что сразу окажется, что канава сузилась, а каменная крыша опустилась. Поэтому я сидела и дрожала. И то и дело накрепко зажмуривалась, но все-таки иногда заставляла себя открыть глаза. А то вдруг явятся видения, а у меня глаза закрыты?

А знаете, какие фокусы вытворяют глаза в темноте? Прошло много-много времени, вечность, а то и больше, и я решила, что Туда откуда-то падает свет. И подумала: ой, ну наконец-то утро! Наверное, тетя Бек проспала и забыла выпустить меня на рассвете! Мне-то казалось, будто я просидела там сто лет и уже пора обедать. Я поерзала в тусклом свете, поцарапала локоть, стукнула обе коленки и повернулась лицом туда, откуда съехала. И в самом деле, честное слово, по краям каменной плиты, которую водрузила сверху тетя Бек, сочился тусклый свет.

От этого меня охватила самая настоящая паника. Я на четвереньках взобралась по горке и попыталась сдвинуть плиту. Она не поддалась ни на волосок, и тогда я завизжала — откройте, выпустите меня! Сейчас же! И толкнула плиту как сумасшедшая.

К моему удивлению, плита довольно легко съехала в сторону, и я выскочила Оттуда, что твой заяц. И выпрямилась, стоя на коленях: мне стало еще страшнее. Вовсю сияла полная луна. Она стояла высоко в небе, маленькая, прямо золотая, и заливала льдистой белизной каждый кустик вереска, каждый камень, и наш домик в отдалении на склоне холма превратился в серебряную шкатулку. Я видела, как в одну сторону на много миль тянутся горы, а в другую — темная, блестящая полоска моря. От луны было так тихо, что я даже слышала прибой — тихий-тихий потаенный гул, как бывает, когда приложишь к уху ракушку. И было так холодно, будто вереск серебрился и в самом деле от инея.

Я снова посмотрела в небо, на луну, и меня еще сильнее затрясло от холода и от стыда. Луна стояла высоко-высоко, и мне стало ясно, что еще середина ночи. Я, наверное, пробыла Там часа три, не больше. И никак не могла видеть Оттуда луну. Не та часть неба.

Тут до меня дошло, что тусклый свет, который я видела, на самом деле и был началом видений. Я совершила ужасную ошибку и прогнала их. От этой мысли я так испугалась, что юркнула обратно, схватила каменную плиту, дернула изо всех сил и как попало прикрыла вход, а потом съехала на каменный пол и в отчаянии съежилась там.

— Вернитесь, пожалуйста! — умоляла я видения. — Я буду паинькой. Даже не пошелохнусь!

Но больше ничего так и не произошло. Теперь, как мне показалось, Там стало еще темнее, чем прежде, зато не так холодно: я ведь спряталась от ветра. Однако за несколько часов, которые я просидела там, съежившись и вытаращив глаза, я так ничего больше и не увидела.

На рассвете, когда я услышала, что тетя Бек оттаскивает плиту, меня охватил кромешный ужас: ведь она, конечно, заметит, что плиту отодвигали. Но были еще сумерки, и, наверное, тетя Бек никак такого не ожидала. Так или иначе, она ничем не показала, что ее что-то насторожило. Кстати, она утверждает, что я крепко спала. Ей пришлось съехать вниз, ко мне, и потрясти меня за плечо. Но я слышала, как она это делала. Слышала и думала, что я врунья, каких мало. И к тому же бездарная.

— Ну, Айлин, — сказала тетя Бек, помогая мне подняться по склону — я совсем закоченела, — что с тобой было?

— Ничего! — И я разревелась.

Когда при тете Бек плачут, она всегда ощетинивается. Терпеть не может проявлять душевную чуткость. Она набросила мне на плечи душегрейку и повела меня вниз по склону, приговаривая:

— Айлин, уймись. Тут нечего стыдиться. Может, тебе еще рано. Бывает. Моя бабушка, то есть твоя прабабушка Венна, три раза спускалась Туда и только потом что-то увидела, да и то всего-навсего ежика мельком.

— А вдруг у меня нет способностей? — выговорила я сквозь слезы. — Вдруг волшебство во мне разбавленное, потому что отец был чужестранец?

— Чепуха! — отрезала тетя Бек. — Твой отец был галлисский бард, и твоя мать выбрала его с превеликой тщательностью. «Бек, — сказала она мне, — у этого человека настоящий дар, и я непременно рожу от него дитя, у которого дар будет еще сильнее». Впрочем, когда он сгинул с принцем Аласдером, это не помешало ей потерять голову от верховного жреца Килканнона.

И это стоило ей жизни, уныло подумала я. Мама умерла, когда пыталась подарить миру моего брата. Ребенок тоже умер, и тетя Бек, мамина младшая сестра, вынуждена была взять меня на воспитание с пяти лет.

— Не волнуйся, — продолжала тетя Бек, — я с самого начала вижу в тебе зачатки великой волшебницы. Все придет, дай только срок. В следующее полнолуние попробуем еще раз.

С этими словами она втолкнула меня в дом, где за стенкой мычала корова и кудахтали куры, и усадила перед овсянкой. Значит, все-таки придется проделать это еще раз, — по-моему, именно эта мысль и нагоняла на меня уныние, пока я сидела и пускала сливочные реки в медовые озера.

— Ешь, кому говорю! — рявкнула тетя Бек.

Я послушалась, и мне стало немного легче, по крайней мере настолько, что я доползла до своей узкой кроватки и заснула. Спала я, пока день не склонился к вечеру и солнце не двинулось обратно к горизонту. Я бы и дальше спала, но тут в дверь тети Бек постучали.

— Откройте! — важно провозгласил пришедший. — Именем короля!

Это оказался тот мальчишка из Логры, страшно гордый, что голос у него теперь стал густой и мужественный. Еще неделю назад он то пищал, то рычал, и все смеялись над ним даже пуще прежнего. Тетя Бек открыла, и он торжественно вошел, очень величественный в новенькой военной форме, с перекинутым через плечо тяжелым пледом из тартана королевских цветов, аккуратно собранным в складки.

Те, из замка, недолюбливают его и дразнят «Огр из Логры», но я бы сказала своему дядюшке-королю, что с мальчиком ему повезло: и одет всегда красиво, и образование у него не хуже моего, а я как-никак три раза в неделю хожу на уроки в замок, да и владеть оружием его наверняка тоже учат. По крайней мере, на тощем бедре, на ремне, затянутом поверх новой кожаной куртки с воротником из тщательно расчесанной овчины, висел меч искусной работы. Подозреваю, мальчишка гордился мечом даже больше, чем новым густым голосом.