Дик Фрэнсис, Феликс Фрэнсис

Азартная игра

Посвящается моей внучке Сьенне Роуз

С благодарностью моему кузену Неду Фрэнсису, консультанту по финансам, а также служащим «Калкин Паттисон энд Компани Лтд»

И еще, конечно, как всегда, Дебби

Глава 01

Я стоял рядом с Гебом Коваком, когда его убили. Точнее было бы сказать, расстреляли.

Выстрелили три раза с близкого расстояния, две пули угодили в сердце, одна — в лицо; и он точно умер прежде, чем упал на землю, и уж определенно до того момента, когда убийца, сделав свое черное дело, развернулся и скрылся в толпе зрителей, прибывших на «Гранд нэшнл» [«Гранд нэшнл» — крупнейшие скачки с препятствиями в Великобритании, проводятся ежегодно весной на ипподроме Эйнтри близ Ливерпуля.].

Все произошло так быстро, что ни Геб, ни я, ни кто-либо другой не смогли предотвратить это несчастье. Я даже не успел понять, что происходит, как все уже было кончено, Геб лежал мертвый у моих ног. Сомнительно, что и у самого Геба было время осознать, что жизнь его в опасности, прежде чем пули вонзились в его тело и земное существование для него подошло к концу.

Наверное, я нахожу в этой мысли некоторое утешение.

Ведь я любил Геба.

А вот кто-то другой — определенно нет.

Убийство Геба Ковака круто изменило обстановку на ипподроме для всех и каждого, самому-то ему было уже все равно. Полиция занялась ситуацией с присущими ей настырной въедливостью и эффективностью и за полчаса до начала отменила одно из грандиознейших мировых спортивных событий. И заставила свыше шестидесяти тысяч зрителей терпеливо простоять в очереди несколько часов, с тем чтоб на выходе они смогли записать имя и адрес каждого из присутствующих.

— Но вы должны были видеть его лицо!

Я сидел за столиком напротив усталого инспектора-детектива в зале одного из ресторанов, откуда всех посетителей попросили вон и где устроили нечто вроде штаба по чрезвычайным ситуациям.

— Я ведь уже говорил вам, — ответил я. — Я не смотрел этому человеку в лицо. — И снова попытался вспомнить эти последние несколько роковых секунд, и понял, что отчетливо помню лишь одно — пушку, из которой он стрелял.

— Так это был мужчина? — спросил инспектор.

— Думаю, да, — ответил я.

— Черный, белый?

— Пистолет был черный, — ответил я. — С глушителем.

Не слишком большая помощь следствию. Я и сам это понимал.

— Мистер… э-э… — Инспектор сверился с записями в блокноте, что лежал на столе. — Фокстон. Что еще вы можете сказать нам об убийце?

— Простите. — Я покачал головой. — Все произошло так быстро…

Тогда он решил зайти с другого конца.

— Скажите, насколько хорошо вы знали мистера Ковака?

— Довольно хорошо, — ответил я. — Мы работали вместе. Последние лет пять или около того. Я бы даже сказал, нас можно было назвать друзьями. — Тут я сделал паузу. — По крайней мере, по работе.

Просто невозможно было поверить, что он мертв.

— И какого рода то была работа?

— Финансовые услуги, — ответил я. — Мы были независимыми финансовыми консультантами.

В глазах детектива отразилась скука, и я не преминул это заметить.

— Конечно, не столь занимательно, как принимать участие в «Гранд нэшнл», — добавил я. — Но и не так уж плохо.

Тут он посмотрел мне прямо в глаза.

— А вы что, когда-нибудь скакали на приз «Гранд нэшнл»? — В голосе звучал сарказм, на губах играла улыбка.

— Вообще-то, да, — ответил я. — Дважды.

Улыбка тотчас поблекла.

— О, — коротко заметил он.

«Вот именно, что «о», — подумал я.

— И во второй раз, представьте, даже выиграл.

Вообще-то, мне было не слишком свойственно говорить о прошлой жизни и уж тем более — хвастаться своими достижениями. Я молча упрекнул себя за эту несдержанность, но меня начало реально раздражать отношение этого полицейского не только ко мне, но и к моему убитому коллеге.

Он снова сунулся в свои записи.

— Фокстон, — прочел он вслух. Потом вновь поднял глаза. — Случайно не Фокси Фокстон?

— Ага, он самый, — ответил я, хотя уже давно расстался с прозвищем «Фокси» и предпочитал, чтоб меня называли настоящим моим именем, Николас, которое, как мне казалось, куда больше подходит для серьезной жизни в Сити.

— Так-так, — заметил полицейский. — А знаете, я даже выиграл на вас несколько фунтов.

Я улыбнулся. Вполне возможно, что он не только выиграл, но и потерял на мне несколько фунтов, однако напоминать ему об этом я не собирался.

— Сегодня, значит, не выступаете?

— Нет, — ответил я. — Уже давно не выступаю.

Неужели со времени моего последнего участия в скачках прошло уже целых восемь лет? Порой казалось, это было вчера, а временами — что с тех пор прошла целая вечность.

Полицейский что-то записал в своем блокноте.

— Так, значит, вы теперь финансовый консультант?

— Да.

— Шаг вниз по наклонной плоскости, вам не кажется?

Я мог бы сказать ему, что, уж во всяком случае, это куда как лучше, чем быть полицейским, но решил промолчать. Хотя в целом был готов скорее согласиться с ним. Вся моя жизнь напоминала скольжение вниз по наклонной плоскости с того времени, как я брал одно препятствие за другим в Эйнтри верхом на полутонне лошадиной плоти.

— И кому же вы даете свои советы? — осведомился он.

— Любому, кто готов за них заплатить, — немного дерзко ответил я.

— Ну а мистер Ковак?

— Он тоже, — ответил я. — Мы оба работали на фирму независимых финансовых консультантов в Сити.

— Здесь, в Ливерпуле?

— Нет, — ответил я. — В городе под названием Лондон.

— На какую именно фирму?

— «Лайал энд Блэк», — сказал я. — Наша контора находится на Ломбард-стрит.

— По какой, по-вашему, причине кто-то захотел разделаться с мистером Коваком?

Этот же вопрос я задавал себе снова и снова на протяжении последних двух часов.

— Не знаю, — ответил я. — Понятия не имею. Все любили Геба. Всегда такой веселый, улыбающийся. Всегда был душой компании.

— Как долго вы с ним знакомы, вы сказали? — спросил детектив.

— Пять лет. Мы пришли в фирму в одно и то же время.

— Я так понял, он был гражданином Америки.

— Да, — кивнул я. — Приехал из Луисвилля, штат Кентукки. Ну и пару раз в год ездил в Штаты.

Инспектор записал и это.

— Он был женат?

— Нет.

— Подружка?

— Если и была, я не знал.

— Вы с ним геи, состояли в интимных отношениях? — спросил полицейский с самым невозмутимым видом, не отрывая глаз от блокнота.

— Нет, — равно невозмутимо ответил я.

— Смотрите, я все равно узнаю, — заметил он и поднял на меня глаза.

— Тут нечего узнавать, — сказал я. — Может, я и работал с мистером Коваком, но живу со своей девушкой.

— Где?

— В Финчли, — ответил я. — Северный Лондон.

Продиктовал ему свой полный адрес, он записал.

— Скажите, а мистер Ковак состоял в однополых отношениях с кем-то еще?

— Да с чего вы вообще взяли, что он гей? — спросил я.

— Ни жены. Ни подружки. Что еще я должен думать?

— У меня нет никаких оснований считать Геба голубым. Вообще-то, я точно знаю, он им не был.

— Откуда знаете? — Полицейский так и подался ко мне всем телом.

Я вспомнил те редкие случаи, когда мы с Гебом проводили время вместе, случалось заночевать в одном отеле во время выездных конференций по финансовым вопросам. Он ни разу не «домогался» меня, даже намека на это не допускал, иногда обсуждал местных девчонок в баре, а утром, за завтраком, хвастался своими победами. Что правда, то правда, я ни разу не видел его в сексуальной «ситуации» с женщиной, но и с мужчиной тоже не видел.

— Просто знаю, и все, — тихо сказал я.

— Гм, — буркнул инспектор и снова что-то записал в блокнот. По всему было видно: он мне не верил.

Но откуда мне было знать? И потом: какое теперь это имело значение?

— А какая, собственно, разница, был он голубым или нет? — спросил я.

— Многие убийства совершаются по сексуальным мотивам, — ответил детектив. — И пока мы не докажем, что это не так, будем рассматривать все версии.

Уже почти совсем стемнело, когда мне наконец разрешили покинуть ипподром. Начался дождь. Маршрутки, обычно без конца сновавшие между ипподромом и отдаленной автостоянкой, все куда-то подевались, и я продрог, промок и чертовски проголодался за то время, что добирался к своему «Мерседесу». Отпер дверцу, уселся и, прежде чем тронуться в путь, еще довольно долго сидел, снова и снова перебирая в уме события сегодняшнего дня.

В начале девятого утра я заехал за Гебом к нему домой, он жил в Хендоне, на Сеймур-вей, и мы сразу же отправились в Ливерпуль, пребывая в отличном настроении. Геб впервые собирался посетить скачки «Гранд нэшнл» и с нетерпением ждал этого события. Был страшно оживлен, даже возбужден, что обычно для него не характерно.

Он вырос в тени знаменитых башен-близнецов ипподрома Чёрчил-Даунс, места, где проводились знаменитые дерби Кентукки, в духовном доме и центре американских соревнований чистопородных скакунов, но всегда утверждал, что скачки, лошади и ставки на них разрушили его детство.

Я неоднократно приглашал его с собой на скачки, но прежде он всегда отказывался, мотивируя тем, что слишком уж болезненные остались воспоминания. Однако сегодня и признака какого-то неудовольствия не наблюдалось, и, пока я гнал машину по автостраде к северу, мы оживленно болтали — о работе, о жизни, о наших надеждах на будущее и страхах.

Откуда нам было тогда знать, что жить Гебу осталось всего ничего.

За последние пять лет отношения между нами установились самые теплые, и все же мы были не друзьями, а коллегами. Сегодняшний день обещал укрепить дружбу, поднять ее на новый уровень.

Я сидел в машине и оплакивал своего нового и столь трагически и быстро потерянного друга. А вот кому и за что понадобилось убивать его, представления не имел.

Казалось, я так никогда и не доеду до Финчли. На автомагистрали М6 к северу от Бирмингема произошла какая-то авария, колонна из машин выстроилась миль на пять. По радио между бесконечными новостными выпусками и сообщением об отмене сегодняшних скачек «Гранд нэшнл» говорили об убийстве Геба. Нет, конечно, имени его они не называли. Просто говорили: «убит мужчина». Я решил, что полиция будет сохранять инкогнито жертвы до тех пор, пока не объявится кто-то из ближайших родственников. Но кто они, ближайшие родственники Геба? И как полиция будет их искать? Слава богу, это не моя проблема.

И вот к югу от Стоука я пристроился к хвосту этой очереди из автомобилей и видел перед собой целое море красных габаритных огоньков, ярко сияющих во тьме.

Следует признать: обычно я водитель нетерпеливый. Наверное, тот самый случай — «ведь наездник — он всегда и везде наездник». И неважно, что у моего скакуна четыре колеса вместо четырех ног — стоит увидеть хотя бы небольшую лазейку, и я сразу устремляюсь туда. По крайней мере, именно так действовал я, будучи жокеем, за всю свою короткую четырехлетнюю карьеру, которая многому меня научила.

Однако этим вечером у меня не было ни сил, ни охоты раздражать длиннющий хвост из еле ползущих машин. Вместо этого я тихо сидел в крайнем правом ряду, пока мы медленно проезжали перевернутый фургон на колесах, людей и вещи из которого разбросало на полдороги. Человеку не следует смотреть на несчастье других, но, разумеется, как водится в таких случаях, мы пялились во все глаза и благодарили судьбу и счастливые звезды за то, что это произошло не с нами, что это не мы сейчас лежим на холодном асфальте в ожидании медицинской помощи.

Я притормозил возле придорожного сервисного центра и позвонил домой.

Клаудия, моя подруга, ответила после второго гудка.

— Привет, это я, — сказал я. — Еду домой, но буду с опозданием часа на два, не меньше.

— Удачно прошел день? — спросила она.

— Новости слушала?

— Нет. А что?

Я знал, что новости она слушать не станет. Клаудия была художницей и намеревалась весь этот день провести за работой в так называемой мастерской, которую она устроила в гостевой спальне нашего дома. Затворив за собой дверь, она тут же включала музыку, которую слушала через наушники, и принималась за полотно, и отвлечь ее от творчества мог разве что ядерный взрыв или землетрясение. Надо сказать, я удивился, что она подошла к телефону.

— «Нэшнл» отменили, — сказал я.

— Отменили?

— Ну, не совсем, были разговоры, что, возможно, скачки перенесут на понедельник, но сегодня отменили.

— Почему? — спросила она.

— Там убили человека.

— Нашли время, — заметила она, в голосе ее звучал смех.

— Это был Геб, — сказал я.

— Что — Геб? — Смех тотчас стих.

— Это Геба убили.

— О господи! — воскликнула она. — Но как?

— Включи новости.

— Послушай, Ник, — голос ее звучал встревоженно. — Ты сам-то как… в порядке?

— В полном. Постараюсь как можно быстрей приехать домой.

Затем я позвонил своему боссу — вернее, боссу Геба — предупредить, что в бизнесе, возможно, возникнут осложнения, но мне никто не ответил. Сообщений я решил не оставлять. Мне показалось, что голосовая почта — не лучший способ для передачи столь скверных новостей.

Ну а затем снова направился на юг, и весь остаток пути снова думал о Гебе, и никак не мог понять, кому это понадобилось убивать его и за что. Вопросов много — ответов всего ничего.

Во-первых, как убийца узнал, что Геб сегодня будет в Эйнтри?

Может, он следовал за нами от самого Лондона, а потом высматривал на ипподроме?

Был ли Геб его мишенью или же он с кем-то его спутал?

И почему вообще понадобилось совершать убийство на глазах шестидесяти тысяч потенциальных свидетелей, когда проще и безопасней было бы заманить жертву в укромный темный уголок и прикончить ее там?

Примерно то же самое я говорил и полицейскому инспектору, но он не узрел в случившемся ничего необычного. «Порой убийце легче затеряться в большой толпе, — ответил он. — К тому же многие склонны тешить свое «я», показать, что они способны совершить нечто подобное в публичном месте на глазах многих свидетелей».

— Но в таком случае куда вероятнее, что убийцу мог бы кто-то узнать или, на худой конец, дать полиции точное его описание.

— Вы будете удивлены, — заметил он. — Чем больше свидетелей, тем чаще разнятся описания. Люди видят вещи по-своему, и дело кончилось бы тем, что мы получили бы описание черного/белого мужчины с прямыми/кудрявыми волосами, четырьмя руками и двумя головами. Ведь все обычно смотрят на истекающую кровью жертву, а не на человека, совершившего преступление. И очень часто мы получаем замечательное описание трупа, а про убийцу — ровным счетом ничего.

— Ну а камеры слежения? — спросил я.

— Выяснилось, что то место под трибунами, где был застрелен мистер Ковак, не попадает в поле зрения ни одной из камер системы безопасности, установленных на ипподроме. Мало того, оно не могло попасть и в камеры телевизионщиков, прибывших освещать спортивное событие.

Стало быть, убийца это знал и все прекрасно рассчитал. Действовал явно профессионал.

Но почему?

Мысленно я все время возвращался к одному и тому же вопросу. Кому и за что понадобилось убивать Геба Ковака? Да, некоторые наши клиенты были крайне недовольны тем, что проиграли на инвестициях, сделанных по нашим советам. Может ли это быть мотивом убийства? Почему бы нет?..

Люди, подобные мне и Гебу, не имели отношения к миру наемных убийц и ассасинов. Мы существовали в другой среде — цифр и компьютеров, доходов и оборотов, процентных ставок и ценных бумаг, а не в мире револьверов, пуль и насильственных смертей.

И чем дольше я думал об этом, тем больше убеждался, что этот профессионал-убийца, должно быть, просто ошибся.

Ко времени, когда я остановил «Мерседес» на стоянке перед своим домом в Финчли, на Личфилд-гроув, голод и усталость одолели вконец. Было без десяти двенадцать, а стало быть, с тех пор как я выезжал отсюда утром, прошло шестнадцать часов. Но мне казалось, что прошла уже целая неделя, не меньше.

Клаудия ждала меня, вышла к машине.

— Смотрела новости по телевизору, — сказала она. — Просто не верится!

Мне тоже не верилось. Казалось совершенно нереальным.

— Я стоял прямо рядом с ним, — сказал я. — Только что был жив, смеялся и спорил, на какую лошадь ставить. А в следующую секунду погиб.

— Ужасно. — Она погладила меня по руке. — Они уже выяснили, кто это сделал?

— Если и да, то мне не сказали, — ответил я. — А что говорили в новостях?

— Да совсем немного, — ответила Клаудия. — Пара каких-то доморощенных экспертов спорили на тему того, что это было, террористический акт или очередная выходка организованной преступности.

— Это было спланированное убийство, — твердо заметил я. — Простое и однозначное.

— Но кому, скажи на милость, понадобилось убивать Геба Ковака? — воскликнула Клаудия. — Правда, я видела его всего дважды, но на меня он произвел впечатление спокойного и славного человека.

— Согласен, — кивнул я. — И чем дольше я думаю об этом, тем больше склоняюсь к выводу, что, должно быть, произошла ошибка. Преступник просто спутал его с кем-то. Наверное, именно поэтому полиция до сих пор не объявила, кто жертва. Не хотят, чтоб киллер знал, что убил не того человека.

Я вернулся к машине, открыл багажник. День сегодня выдался солнечный и теплый, и мы с Гебом, приехав в Эйнтри, решили оставить пальто в машине. Я посмотрел — там они и лежали, в багажнике. Темно-синее пальто Геба поверх моего, коричневого.

— О боже! — воскликнул я, вновь испытав эмоциональное потрясение. — Что же мне теперь с ним делать?

— Оставь там, — сказала Клаудия и захлопнула багажник. Потом взяла меня под руку. — Пошли, Ник. Тебе надо лечь.

— Нет, сперва пропущу стаканчик-другой.

— Ладно, — улыбнулась она. — Сначала стаканчик-другой, потом — в постель.

Утром я чувствовал себя ненамного лучше, но возможно, это объяснялось тем, что, прежде чем завалиться спать около двух ночи, я пропустил куда больше двух стаканчиков.

Вообще-то, я никогда не был особым любителем спиртного, тем более что в бытность жокеем приходилось тщательно следить за весом. Школу я закончил с тремя высшими оценками «А» по основным предметам, а затем, к отвращению и огорчению родителей и учителей, вместо того чтоб поступать в Лондонскую школу экономики, где место мне было уже уготовано, выбрал седло, то есть карьеру жокея. И вот в восемнадцать лет, когда многие мои сверстники устремились в университеты и учились брать от новой свободной жизни все, что только можно, в том числе и вливать в себя огромные порции алкоголя, я вместо этого бегал по улицам Лэмбурна в толстом шерстяном свитере или просиживал в сауне, пытаясь сбросить фунт или два лишнего веса.

Однако вечером шок, испытанный мной на ипподроме, все не проходил. И тогда я разыскал полбутылки солодового виски — осталось еще с Рождества — и допил все до донышка, после чего поднялся наверх в спальню. И, разумеется, спиртное не смогло изгнать демонов, угнездившихся в мозгу, и большую часть ночи я провел без сна, явственно представляя, как Геб, весь такой холодный и бледный, лежит на мраморном столе в одном из моргов Ливерпуля.

И погода в то воскресенье выдалась под стать настроению — с утра зарядил унылый и беспросветный апрельский дождь, и сопровождался он порывами ледяного северного ветра.