Разбудил меня вовсе не царевич, а денщик-телохранитель Игнат. В гостиной жизнь уже кипела: слуги вовсю шуршали по хозяйству, Сушков с умным видом скрипел гусиным пером на дальнем конце стола. Так что к приходу Алексея я успел умыться, наскоро перекусить и морально подготовиться к выходу в свет.

— Другое дело! — буркнул себе под нос явно не выспавшийся царский сын, обозрев мой утренний наряд. — Немного старомодно, но ты же полгода отсутствовал.

Небольшой храм находился на территории Крепости. Народу собралось много, но давки не было и в помине. Поэтому мы с царевичем в начале службы постояли в центре, у всех на виду, а минут через пятнадцать начали потихоньку смещаться влево. Маневр завершился у подпиравшей потолок круглой колонны. Здесь вообще было малолюдно и, развернувшись в пол-оборота, можно было обозревать присутствующих людей.

— Вон, смотри, — толкал меня локтем в бок оживившийся Алешка, — между двух старых матрон, девица Лебедева. Хороша?

— Ничего.

— А вон, видишь, у противоположной стены, возле второго окна — дочь генерала Юзина Дарья. Видишь?

— Вижу.

— Ничего себе, правда?

— Ага, — снова согласился я, хотя было видно, что собеседника мое мнение не особо интересует. Да и рассмотреть чье-либо лицо в толпе, да еще среди укутанных в платки женских голов представлялось мне делом нелегким.

— А вон Сулицкая! Помнишь ее? Ах, да, ты же ничего не помнишь!

— Ты вчера так резко свернул разговор, словно боялся, что нас подслушают.

Видя, что друг мой не спешит переходить к серьезным темам, я решил сам подтолкнуть его в нужном направлении.

— Ну, так в тот раз-то подслушали, — лицо Алешки исказила злобная гримаса, — подслушали и донесли! А тут еще этот дурак Воротынский со своей перепиской! Тебя сослали, меня чуть не отправили в медвежий угол, вроде твоего Холодного Удела, только на юге. Чтобы от тебя подальше.

— А что было-то? Чего мы такого натворили? — прошептал я в ухо царевичу.

— Обычная пьянка была, Миха, — прошептал в ответ Алексей, — пили-гуляли-веселились. В какой-то момент стали обсуждать батюшкино правление, умничать по всяким поводам. Как всегда, Федьку ругали, мол, он со своими неуклюжими реформами доведет страну до бунта. Ну, тут Воротынский и заявил, что лучше бы государь мне доверил армию, я бы дров не наломал с этими нововведениями, как Федор. И вообще, мол, лучше будет, если я стану первым наследником престола.

— И всё?

— Ну, — царевич слегка помялся, — тут ты поддержал, да и я вроде как согласился. Обычные пьяные разговоры, сколько их у нас было! Только в тот раз Воротынского дальше понесло. Заявил, что есть влиятельные люди, готовые поддержать меня и задвинуть Федьку.

— Вот как! И что дальше?

— Да что дальше, — Алексей досадливо поморщился, — стали прожекты обсуждать, назначения и звания раздавать. Я ж говорю, пьяные были.

— Ничего хоть не подписывали? — мрачно усмехнулся я, пытаясь выявить обвинения посерьезнее пьяных разговоров.

— И этого хватило. Воротынский к себе уехал ночевать. А нас с тобой прямо с утра тепленькими и взяли в оборот. Потом к Воротынскому на дом поехали, а там письма из Фрадштадта с прозрачными намеками убрать Федора, чтобы не мешался под ногами. То есть совсем убрать.

— Вон оно что, — задумчиво протянул я, покушение на жизнь старшего царевича — это уже серьезно, тут и за одни разговоры жизни лишиться можно.

— Батюшка до сих пор со мной сквозь зубы разговаривает, — пожаловался младший царевич, — и при дворе меня вообще всерьез воспринимать перестали. Словно я не царевич, а недоразумение какое-то.

— А почему дружки Воротынского моей смерти желают? Почему меня везде называют трусом и предателем?

— Меня-то батюшка с Федором опрашивали, а тебя в допросную отвели, к Глазкову. А как раз после допроса к Воротынскому красномундирники и нагрянули. Вот все и посчитали, будто ты на него указал. Остальным-то невдомек, что нас подслушали.

— Что-то не сходится, — я почесал затылок, — а что этот Воротынский — настолько популярная личность, что общество так за него переживает?

— Есть такое, — снова скривился Алексей, — любимец женщин, богач, эрудит, герой последней войны с Тимландом.

— Всё равно не понимаю, факт измены-то налицо!

— Не знаю, Холод, не знаю! Только есть слух, будто ты в этом замешан был, а письма чуть ли не подбросил Воротынскому.

— Офигеть! — поразился я. Нечего сказать, богатая у кого-то фантазия — вот так просто, без всяких доказательств, перевести стрелки на подвернувшегося под руку собутыльника.

— Чего? — услышав незнакомое слово, царевич удивленно повернулся ко мне.

— Да это так, высшая степень удивления, — отмахнулся я.

— Офигеть! — медленно повторил Алексей, словно пробуя слово на вкус. — Чудно!

Не могу сказать, что всё мне в истории с графом Воротынским и полугодовой опалой Бодрова стало ясно, но кое-какой свет на это дело удалось пролить. Знания не бывают лишними, пусть я не могу извлечь из них какую-то сиюминутную пользу, но каким-то образом они всё равно пригодятся. Чем больше я узнаю о моем предшественнике в теле князя, тем больше понимаю, каким человеком он был, как вел себя в различных ситуациях, какие совершал ошибки. И тем проще мне будет исправлять эти ошибки. А исправлять их придется, ибо репутация прежнего князя Бодрова меня категорически не устраивает.

Служба подошла к концу, и народ неторопливо потянулся к выходу, когда я вспомнил еще об одном факте, вызывавшем у меня сомнения:

— Скажи мне, Алексей, а то, что Сахно вызвал меня на дуэль, — это вообще нормально? В свете того, что я князь и вроде как полковник, а он обычный дворянин и поручик.

— Лет пять назад ему бы и в голову такое не пришло, — грустно усмехнулся царевич. — Но Федор со своей реформой армии всё перевернул с ног на голову. Видишь ли, он считает, что дети худородных дворян гораздо больше стремятся овладеть военной наукой, нежели дети высокородных. Потому он последовательно уравнивает всех в правах. Чтобы стимул к развитию был.

— Начинание похвальное, но в отношении дуэлей — явный перегиб. Лучше бы вообще их запретили, небось немало народа гибнет ни за что ни про что.

— Да ты что? — изумленно прошептал мне на ухо Алексей. — Не вздумай такое говорить — сочтут сумасшедшим!

Мы с Алешкой покидали храм в числе последних посетителей, потому-то мое внимание и привлекла одинокая коленопреклоненная фигура. Велико же было мое удивление, когда я узнал бледное, заплаканное лицо вчерашней «девушки с лестницы».

— А это кто? — я дернул за рукав шедшего чуть впереди меня царевича.

— Где? А, это Наталья Ружина, графиня Корбинская, — он пренебрежительно махнул рукой, — приживалка.

В этот момент девушку загородил склонившийся над ней священник, и я поспешил вслед за Алексеем Ивановичем выйти на улицу.

— Что значит «приживалка»?

— Это же с твоей легкой руки, — начал было царевич, но наткнувшись на мой непонимающий взгляд, осекся. — Эк тебя, брат Холод, угораздило! Столько простых вещей объяснять теперь приходится.

— Думаешь, мне это нравится? Наверняка же в моей жизни не только плохое было, а я ничего вспомнить не могу! Родителей даже не помню! — в сердцах бросил я и нисколько не покривил при этом душой.

— Родители — это как раз понятно, ты совсем малой был, когда они погибли. А Ружина, она из семьи исконных владетелей Корбинского края. Сейчас это Улория, предки лет семьдесят назад профукали в ходе очередной неудачной войны. Но народ там наш, православный, и язык наш. Правда, если не отобьем назад, через двадцать — тридцать лет изменится всё, окончательно станет улорийским. Так вот, тамошние дворяне время от времени пытаются сподвигнуть отца на решительные действия, то бишь начать войну, а они тут же поддержат ее восстанием. Но с Улорией шутки плохи, армия короля Яноша сейчас сильнейшая на континенте. Да и за последние сто лет натерпелись мы от них, десять раз подумаешь, прежде чем решиться на такое.

Краткий экскурс в местную историю я совершил, еще находясь в Холодном Уделе, поэтому знал о том, что Таридия крайне неудачно воевала в последнее столетие, теряя территории то на западе, то на востоке. И больше всех бед принесли моей новой родине именно улорийцы — их агрессивные действия уже лишили страну шестой части площади. Особенно болезненной была как раз потеря Корбинского края, поскольку теперь в распоряжении таридийских царей осталась довольно узкая полоска земли, дающая выход к Южному морю. И король Янош не скрывал своих намерений окончательно задвинуть своего западного соседа подальше на север.

— Так вот, — продолжил Алексей, — семья Ружиной готовила восстание, рассчитывая, что в этом случае мы просто не сможем остаться в стороне и не поддержать их. Но готовили плохо, потому что Янош всё прознал, заговор разгромили, главарей арестовали и не так давно казнили. В том числе отца и брата Натальи. Ей повезло — успела бежать, когда начались аресты.

— Вот оно что! — душевное состояние девушки становилось вполне объяснимым. — И что дальше?

Дальше пошла политическая игра. Царь Иван Федорович приютил беглянку, являющуюся теперь единственной законной наследницей Корбинского края. А король Янош, несмотря на всё свое могущество, не хотел менять владетелей края своей властью, справедливо полагая, что это может аукнуться ему в будущем. Тем более что сейчас он, по праву сюзерена, имел право «принять участие в судьбе» наследницы, то есть найти ей жениха в приказном порядке. Таким образом и законность будет соблюдена, и верный правитель поставлен в мятежный регион. Загвоздка была лишь в труднодоступности невесты.