Мое время пришло, когда мы обогнули куцый «хвост» Лосихи. Первым раздался длинный художественный посвист. Это отреагировал Доминик. Луи восхищенно выматерился, не забыв, впрочем, после извиниться перед дамами. Впрочем, дамам было не до его извинений, как и всем остальным: они припали к окнам, рассматривая неведомо как сюда попавший кусок средневековья. Асфальт сменился булыжной мостовой, улочку окружили каменные одно- и двухэтажные дома во французском стиле времен Столетней войны — узкие стрельчатые окна, крутоскатные крыши. Дальше — больше. Из-за домов гордо выступила высокая ратушная башня с большими часами и витиеватым бронзовым флюгером, в котором угадывалось некое диковинное создание, гибрид петуха и грифона. А на десерт… Тут уже в микроавтобусе повисла почти благоговейная тишина, потому что на вершине холма, расположившегося за средневековым кварталом, грозно восседал мощный пятибашенный замок со стенами пятнадцатиметровой высоты. Это была настоящая крепость с зубцами по верху стен, бойницами для лучников, наполненным водой рвом и здоровенными коваными воротами, к которым вел подъемный мост. Над стенами возвышался величественный донжон, увенчанный геральдическим львом.

Логово. Даже я балдел от вида, хотя уже бывал здесь. Какое-то время наслаждался потрясением своей команды, а потом торжественно произнес:

— Дамы и господа, добро пожаловать в Полуночный замок! [Полуночный замок — напичканное магией, привидениями и аномальными местами родовое гнездо королевской династии Редгарта из романа Саймона Грина «Кровь и честь».]

Интерлюдия 1. Дневник неизвестного (Девятый год метеоритного дождя)

10 июня

В наше время, когда вокруг сплошные признаки близкого конца света, не так много стимулов продолжать жить. Думаю, подавляющему большинству людей не хотелось бы, чтобы конец известного нам мира случился при их жизни. А мне вот интересно. Мой стимул — знание. И любопытство. Вот хотелось бы мне посмотреть, как изменится мир, когда Сеятели завершат свою работу. Не думаю, что речь идет о полном уничтожении человеческого вида. Скорее, о преобразовании. Во что? Последние годы… да нет, даже десятилетия чертова уйма шарлатанов от науки кричала о фазовом переходе, толком не представляя, что это такое и с чем его едят. Сейчас у них есть шанс это увидеть. Более того — поучаствовать. Не вижу радости, господа! Почему-то только страх. Какой будет новая форма доминирующей разумной жизни на Земле? Человекоподобная или нет? Да и нужно ли будет вообще Человеку Новому (не путать с Измененными из НМП) физическое тело? У меня есть основания думать, что нет. По крайней мере от постоянной привязки к одному телу можно избавиться точно. Пробовал — получилось. Для этого достаточно избавиться от инерционности нашего сознания и перестать воспринимать себя именно как материальный объект. Полагаю, я не единственный додумался до этого. А может быть, даже не первый. Больше всего, разумеется, шансов у тех, кто подвергся изменению, причем давно — на территориях, подконтрольных самым первым из пробудившихся Источников Сеятелей. Интересно, то, что я собой представляю сейчас, — окончательная фаза или снова промежуточная?

Но это еще не главное. Главное в другом. Является ли программа Сеятелей жесткой, инвариантной? Будет ли она оставаться неизменной при любом ходе событий, или сможет адаптироваться к меняющимся обстоятельствам? А главное — есть ли возможность повлиять на нее со стороны? Подкорректировать программу? Моей натуре претит пассивное ожидание задуманных кем-то перемен. Мне хочется менять мир самому. Не ждать милости от Сеятелей, так сказать. Возможно, и эта мысль пришла в голову не мне одному, но я хочу попробовать ее реализовать. Естественно, не всякий сможет воздействовать на Источник — тут нужен определенный уровень знаний и возможностей. Не всякого он и подпустит к себе. Полагаю, тут должен сработать маркер «свой». Тот, кто попытается взаимодействовать с Источником, должен представлять собой форму жизни, приближенную к тому, что заведено в его программе. Тут у меня есть шансы. На данный момент я уж точно не являюсь человеком в обычном понимании. Более того — у меня был опыт «общения» с Источником, правда, кратковременного.

И еще одно. Если вы хотите приручить дикого зверя, лучше всего это делать с младенческого возраста. Взрослый, сформировавшийся зверь не поддастся на ваши приемы. Попытка дрессировать его может закончиться плачевно. Рысенка можно воспитать ласковым домашним любимцем. Взрослую рысь — никогда. К чему я все это? Мне нужно найти непробужденный Источник и «вести» его с самого начала. Так и только так у меня будет шанс «воспитать» его несколько иначе, чем в него заложено Сеятелями, поменять программу.

Как поменять? Что именно я хочу в нее заложить? Если честно, я и сам это пока до конца не представляю. У меня есть только наметки плана. Но ведь Источник тоже еще не рядом со мной, и приступать к работе с ним мне не сейчас и не завтра. Успею придумать. Проблемы нужно решать по мере их появления. На данный момент моя проблема — отыскать Источник, находящийся в состоянии предпробуждения. Проблема нетривиальная. Такой Источник не испускает достаточно сильных сигналов, которые позволили бы обнаружить его с большого расстояния. Впрочем, у меня есть несколько идей на этот счет. Буду проверять их по очереди. Какая-нибудь да сработает. Жаль, что некому пожелать мне удачи…

Глава 3. Художник

Иркутск. Десятый год метеоритного дождя

Темнота. Бездонная. Внутри меня ворочается страх, вяжет из моих внутренностей булини, восьмерки, рифовые и шкотовые узлы, затягивая каждый со всей дури, до боли затягивая. Я не боюсь темноты. Обычной. Но эта… она живая. И голодная. Клочки мрака, от которых исходит холод и тихий шорох, словно помехи в радиоприемнике, потерявшем станцию. И еще — некий шум, но он не от них. Он в ушах, в голове. Словно нечто говорит со мной, шепчет на ухо мантру смерти. И в тот момент, когда я пойму, о чем она, просто перестану быть. Пятна — порождения Провала. Они очень близко, ползут ко мне, а я не могу пошевелиться. Стою и смотрю на них, будто под гипнозом. У них нет глаз, но я чувствую их взгляды. Нет рта, но их дикий голод отзывается вибрацией в моем животе. Сожрут. Вот сейчас они меня сожрут. Интересно, это больно? Ответ я получаю, когда ближайший ко мне обрывок алчной тьмы касается моей ноги…

Крик!

* * *

Я не сразу понимаю, где нахожусь. Номер в отеле, кровать. Испарина, легкая нервная дрожь, ощущение, что я не один. И словно в подтверждение этого чья-то ладонь ложится мне на лоб. Прикосновение явно женское. Я искоса смотрю влево. Рита. Господи, это Рита!

— Что с тобой, Тема?

— Кошмар, — хрипло шепчу я пересохшим ртом. Каждое слово, будто наждак, дерет мое горло. — У меня бывает.

— Немудрено. Бедненький! С такой-то работой… — Рита улыбается. Тепло, но опять чуть лукаво. По-другому она, наверное, и не умеет. — Эк тебя вырубило! Я так умотала, или…

— Или, — пытаюсь усмехнуться я. — Сомневаешься в моих физических возможностях?

— И в мыслях нет! — тихо произносит она, все так же улыбаясь. Ее пальцы нежно убирают с моего лба мокрую от пота прядь, лезущую в глаза.

— Правильно! Я просто мало сплю последнее время. Почти не сплю, если честно.

— Удивляюсь я вам, уфологам. — Перед последним словом она делает коротенькую паузу, но я замечаю. Не поверила? — Зачем постоянно жизнью рисковать? Адреналина не хватает?

— Э нет! Ты адреналинщиков не видела. Они в нашей профессии долго не живут. Выживают прагматики, осторожные. Параноики еще. В Зоне смерть за усы не подергаешь, потому что нет у нее никаких усов. Только полная зубов пасть.

— Поэтично ты выражаешься… Художник. — Рита ежится, поднимается, и только тут я замечаю, что она почти уже одета. — Мне пора.

— Так быстро?

— Н-да, быстро! — Она фыркает и капризно надувает губы. — Спать меньше надо!

Видимо, что-то в моем выражении лица не так, потому что усмешка блекнет.

— Да ладно, шучу я, шучу — ты спал-то всего минут пятнадцать. Однако меня могут потерять — ведь самолет давно сел.

— Позвони им.

— Угу, и что сказать? — Она садится на кровать и снова улыбается. — Что у меня бурный дорожный роман с уфологом-художником?

— А почему бы нет?

Рита легонько щелкает меня пальцем по носу.

— Мы, кажется, договаривались: никаких обязательств и продолжений!

— Ну, хотя бы пока ты здесь… Кстати, «пока» — это сколько?

— Четыре дня. А потом — в Тай! — Ее улыбка делается мечтательной. — Только теплое море и я!

Четыре дня — это много или мало? Так сразу и не скажешь, но когда мой взгляд останавливается на приподнятых уголках ее губ, мне начинает казаться, что слишком мало. Ничто практически.

— Ну хотя бы четыре дня. Это же не считается продолжением, да?

Она снова щелкает меня по носу.

— Читер! Ладно, так и быть, не считается. Я позвоню тебе.

Рита поднимается на ноги и берет свою сумку.

— Все. Побежала.

— Подожди! Я с тобой! Я быстро!

— Зачем?

— Ну… провожу. Сумку помогу донести.

— А тебя не потеряют?

— Не-а. Я никому не сказал, что лечу. Сюрприз будет!

Она, похоже, хочет что-то сказать, но меняет решение и только молча смотрит, как я одеваюсь. С моей практикой и сноровкой это отнимает меньше минуты. Взгляд Риты делается задумчивым.