Дуглас Адамс, Дэвид Фишер, Джеймс Госс
Доктор Кто. Город смерти
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В Париже чувства становятся куда ярче: здесь можно быть счастливее, чем в любом другом городе мира, — но и несчастнее тоже. <…> И уж точно нет на свете несчастнее человека, чем парижанин в изгнании.
Нэнси Митфорд, «В поисках любви»
Все дороги ведут в Париж
Стоял вторник, и жизнь явно не задалась. В среду-то уж точно все будет по-другому.
Скарота, последнего из джагаротов, поджидал сюрприз. К примеру, он и понятия не имел, что вот-вот станет последним из джагаротов.
Спроси вы его о джагаротах всего каких-то двадцать сонедов назад, он бы пожал плечами и ответил, что да, это дикий и воинственный народ, но если вам такое не по вкусу, вы просто похуже не встречали.
В общем и целом, вся жизнь во Вселенной дика и воинственна. Покажите мне целый народ философов и поэтов, говаривал Скарот, и я покажу вам хороший обед. Впрочем, было бы нечестно утверждать, что джагароты больше ничем не примечательны. Они строили симпатичные с виду космические корабли… хотя и не всегда самые качественные. Вот, например, у «Сефирота» было много достоинств: он выглядел как исполинский шар, покоящийся на трех когтях. Роскошный, опасный корабль, неуловимо напоминающий некое насекомое, которое вам бы точно не захотелось найти у себя в постели. Треножник внизу подразумевал, что приземлиться эта штука может абсолютно куда угодно.
В этом и заключалось особое издевательство, потому что в данный момент о приземлении речи не было. Речь была о том, чтобы взлететь, а взлететь-то «Сефирот» и не мог — вообще ниоткуда. Что-то испортилось в приводном узле — почти сразу же, стоило им только сесть в этой пустыне. Они гнались за ракносским энергосигналом и спустились на планету, надеясь еще на одну легкую победу. Просто еще на одну победу…
Джагароты издревле посвятили себя убийству. Ничего больше после них не оставалось: ни истории, ни литературы, ни статуй. Как биологический вид они не имели на своем счету никаких достижений, кроме потрясающего мастерства в уничтожении чужой жизни.
И все бы ничего, вот только той же самой цели посвятили себя и все остальные существа во Вселенной. И преуспели так, что жизни в этой самой Вселенной осталось не так уж много. Джагароты были одними из этих немногих оставшихся, а их самих насчитывалось и того меньше. Когда джагароты толковали о своем наводящем ужас боевом флоте, следовало понимать, что почти полностью из одного «Сефирота» он и состоял. А если совсем честно — только из него.
И вот это-то и беспокоило Скарота, пилота «Сефирота», боевого флота джагаротов в полном составе. Пригожие с виду космические корабли, крайне посредственные, между нами говоря, приводные системы, имена и названия в рифму и — о, да! — до безумия упорное намерение двигаться дальше.
Чем и объяснялись голоса товарищей по команде, доносившиеся со всего корабля и заполнявшие капитанскую рубку.
— Двадцать сонедов до гиперрывка, — кто-то вел обратный отсчет.
— Мощность толчка от поверхности планеты на отметке «три». — Кому-то в инженерном отделе явно не терпелось поскорее убраться с этой каменюки.
— Отказать, — быстро вставил Скарот. — Третья передача — это слишком много.
Гиперрывок вообще-то использовался для межзвездных скачков, а не для взлета. Даже с такой мертвой планеты с тонкой атмосферой и слабой гравитацией. Слишком много всего могло пойти не так. К тому же гиперрывок прямо с поверхности еще никто не тестировал.
— На третьей отметке — это форменное самоубийство.
Голоса разом смолкли. Ну еще бы.
— Жду указаний, — отрывисто бросил Скарот.
В конце концов настойчивый голос из инженерного отдела снова возник в эфире.
— Третья отметка, Скарот. Или так — или никак.
Как типично. Эта приверженность джагаротов определенно-абсолютным конструкциям… Скарот придал лицу циничное выражение. Ну, настолько циничное, насколько способно изобразить лицо, состоящее в основном из массы извивающихся зеленых щупалец и одного-единственного глаза.
За окончательное решение отвечал пилот — Скарот. Кнопку нажимать ему. Если истории будет что запоминать, она запомнит его ошибку. Он понимал, что это глупость, но, в конце концов, с эволюционной точки зрения, джагароты уже приняли целую кучу откровенно глупых решений.
— Десять сонедов до гиперрывка, — не унимался обратный отсчет.
Ему послышалось, или в голосе правда прозвучало отчаяние?
Скарот пробежал зелеными руками по пульту. Если бы «Сефирот» работал правильно, пульт сейчас пестрел бы данными о состоянии системы, которые Скарота тщательно натренировали обрабатывать одновременно. Однако большинство панелей лишь мигало запросами на срочное обновление программного обеспечения, а остальные не горели вообще.
Скароту оставалось полагаться на инстинкты и на бестелесные голоса, заполнявшие модуль. Но вся остальная команда, похоже, была только рада свалить все на него.
— Жду указаний! — повторил он, надеясь все-таки услышать хоть один голос разума.
И получил безрадостный ответ:
— Скарот, судьба джагаротов в твоих руках. Без рулевых двигателей нам ничего не остается, кроме как использовать основную гипертягу. Ты и сам знаешь. Это наша единственная надежда. Ты ~ наша единственная надежда.
Ну спасибо, подумал Скарот. Его щупальца скрючило в приступе цинизма.
— И к тому же я — единственный, кто окажется непосредственно в гиперполе. — Иными словами, в расход первым пойду я. — Я осознаю уровень опасности.
Ближе к просьбе передумать уже ни один джагарот не подойдет. Если уж им в голову что-то втемяшилось, то, сколь бы гибельной или смехотворной ни была идея, джагарот будет держаться ее до конца.
Подтверждая его мысли, обратный отсчет вернулся и решительно застрекотал дальше. Ну, что бы ни ждало их в будущем, до встречи остались считаные…
— Три сонеда… два… один… — твердил голос, будто и не подозревая, что дни сонеда как единицы измерения вот-вот будут окончательно сочтены.
Скарот предпринял последнюю попытку.
— А что будет, если…
Если все пойдет не так? Если атмосфера и гравитация в сочетании с гиперрывком сотворят что-то совсем ужасное и неожиданное… и прежде всего со мной?
А, ну его. Какая разница? Споры с джагаротами с завидным постоянством заканчиваются смертью.
Скарот нажал кнопку.
«Сефирот» развел пары и величаво взмыл над пустыней. Сама мысль о том, чтобы задержаться еще хоть на миг, команде была невыносима. К чему тратить время здесь, на мертвой планете, и ковыряться в машине, когда можно отправиться куда-нибудь подальше и, если повезет, стереть с лица Вселенной еще какой-нибудь вид живых существ? Все показатели были в норме. Небольшие отклонения, вызванные протечкой топлива, казалось, выправились сами собой. Как только сфера оторвалась от поверхности планеты, когтеподобные ноги аккуратно сложились под брюхо. Какое-то мгновение корабль висел неподвижно, царственный, многообещающий, лучащийся силой.
После чего взял и разлетелся на куски.
Скарот, окутанный гиперполем, на собственной шкуре ощущал, как корабль проваливается сам в себя, но при этом был странно отчужден от происходящего. От надежной реальности оставалась разве что боль во всем теле. Ах да, и голоса джагаротов все еще метались по рубке…
Судя по всему, они так и не поняли, какую чудовищную ошибку совершили, вынудив его нажать заветную кнопку. Зато теперь все рассчитывали, что он как-то все исправит.
— Скарот, помоги! Помоги нам!!! — взывали они, будто это было возможно. — Судьба джагаротов в твоих руках! Ты — наша единственная надежда!
Потом вопли смолкли, и какое-то время Скарот наслаждался своей агонией в относительной тишине.
«Я — последний из джагаротов, — подумал он. — По крайней мере, насколько меня хватит».
Потом гиперполе милосердно схлопнулось. Фрагменты корабля, вдавленные друг в друга с немыслимой силой, наконец-то обрели свободу и разлетелись во всем пылающем великолепии по поверхности мертвой планеты.
Скарот умер.
И тут его, как и было обещано, настиг сюрприз.
«Пожалуй, сойдет», — подумал Леонардо.
Как это обычно и бывает с гениальными творениями, оно явилось миру внезапно. Вот его нет, а вот уже раз — и есть, а ты только смотришь и гадаешь, каким чудом оно втиснулось между горами бумаг и подвижными модельками, заполнявшими тесный кабинет.
Леонардо плюхнулся обратно в кресло и еще раз обозрел полотно, не выпуская кисти из рук. Она так и зависла над краем мольберта, словно пока не готовая успокоиться. Леонардо созерцал картину. Неужто действительно готово? Или нужно сделать что-то еще?
Наконец Леонардо сумел-таки отвести от нее взгляд. Он посмотрел на посетителя (тот храпел в углу, закинув ноги на макет придуманной для Макиавелли дамбы) и перебрал в памяти его пожелания (без сомнения, продиктованные самыми благими намерениями) относительно лица портрета.
И все-таки нет, подумал он. Он еще вернется к картине — разумеется, а как же иначе. Это его вечная проблема: ничего не получается закончить. Но пока что — вполне сойдет.
