Джанин Уокен

Знак Небес

1

Клейтон Уинстон взглянул на столбик термометра и поморщился. Тридцать шесть градусов в тени едва ли подходящая температура для перегона овец, уныло подумал он. Однако чертовы животные давно уже уничтожили всю траву на Северном пастбище. Если их немедленно не перевести на Долгий выгон, твари просто подохнут с голоду. А это грозит огромными убытками. Невыносимая жара держалась вот уже шестнадцать дней, а прогнозы синоптиков по-прежнему были малоутешительны.

Что ж, деваться некуда, мрачно усмехнулся Клейтон. По крайней мере, эта работенка едва ли покажется тяжелее, чем холодный отказ, который был получен от гордячки Дайаны Глэдстон в ответ на предложение стать миссис Уинстон.

Тихо выругавшись, Клейтон спустился с крытой террасы и окликнул своего старшего помощника, который вел на конюшню пегую кобылу.

— Старина Хэнк! С добрым утром! Как тебе нравится нынешняя погодка?

— И не говорите, хозяин! — Хэнк, высокий широкоплечий мужчина лет сорока пяти, в знак приветствия приподнял шляпу, а затем отер пот со своего скуластого, бронзового от загара лица. — Так что вы решили насчет мериносов с Северного пастбища?

— Придется перегонять, дружище. Созывай ребят, а заодно, раз уж идешь на конюшню, прикажи оседлать для меня гнедого. Встретимся через полчаса.

— Есть, хозяин! — с улыбкой ответил Хэнк и продолжил свой путь.

Несмотря на разницу в возрасте и социальном положении, его с Клейтоном связывала многолетняя дружба. Почти всю свою жизнь Хэнк проработал на ранчо «Золотое руно». Сюда он попал в качестве сезонного работника. Однако ясные глазки дочери одного из овчаров заставили парня оставить кочевой образ жизни и прочно обосноваться на ранчо, сначала в качестве простого конюха, а спустя лет шесть и старшего помощника покойного Джона Уинстона, отца Клейтона. Когда Джон умер, его сыну едва исполнилось двадцать пять, и с тех пор Хэнк стал правой рукой и неизменным советчиком молодого скотовода.

Оставшись один, Клейтон еще раз взглянул на термометр, автоматически запоминая температуру, которую следовало позднее занести в специальный журнал, и вернулся в дом.

— Клейтон, милый, где же ты пропадаешь? — послышался женский голос, и на пороге столовой показалась невысокая полноватая женщина лет пятидесяти. Она была одета в простое светлое платье, а ее черные, с заметной проседью волосы были собраны в гладкий пучок. — Завтрак уже давно остыл.

— Я вообще не понимаю, зачем готовить в такую жарищу горячие блюда, мама, — проворчал Клейтон, усаживаясь на свое обычное место.

Миссис Ребекка Уинстон с упреком взглянула на своего единственного сына.

— Скажи спасибо Молли, что она вообще находит в себе силы стоять у раскаленной плиты, когда и без того можно протянуть ноги от зноя. Посмотрела бы я, как ты управлялся бы со своими овцами, находясь на диете из сырых овощей да фруктов.

Клейтон смутился и виновато посмотрел на порядочный кусок баранины, который только что положил на тарелку.

— Я только хотел сказать, что остывшая баранина ничуть не хуже горячей.

— Ах ты, подлиза! Ну да ладно, Бог с тобой. — Миссис Уинстон всепрощающе улыбнулась. — Кстати, минут пятнадцать назад верховой привез письмо для тебя.

— Угу. — Слишком занятый содержимым своей тарелки Клейтон не обратил внимания на странную интонацию, с которой мать произнесла последнюю фразу.

Миссис Уинстон откашлялась и попробовала начать сначала.

— Видишь ли, Клейтон, это не совсем обычное письмо. — На этот раз сын перестал жевать и поднял голову, выжидающе глядя на мать. Довольная произведенным эффектом, та выдержала интригующую паузу и продолжила: — Оно от женщины.

Клейтон удивленно приподнял брови. С тех пор как Дайана Глэдстон отказала ему, он зарекся иметь дело с особами женского пола. И на протяжении последних пяти лет старательно держал данное себе слово… если не считать нескольких легкомысленных интрижек.

Интересно, кому же вдруг приспичило написать мне? — гадал Клейтон. Может быть, красотке Бетси? Или премилой блондиночке Сузан? Хотя едва ли, учитывая, что Бетси с год как вышла замуж, да и Сузан еще пару месяцев назад перестала доставать его своими слезливыми посланиями.

— Ты уверена, что письмо от женщины, мама?

— Абсолютно. И я даже знаю ее имя.

— И как же зовут эту несчастную?

Услышав подобный эпитет, миссис Уинстон хмыкнула.

— Не уверена, что подобное определение подходит нашей соседке Дайане Глэдстон.

От неожиданности Клейтон едва не поперхнулся.

— Дайана?! Но за каким чертом ей вдруг понадобилось писать мне?

Ребекка Уинстон осуждающе посмотрела на сына.

— Помнится, когда-то ты был готов умереть за один ее ласковый взгляд.

Клейтон нахмурился.

— С тех пор прошло уже пять лет, мама. Мы оба были слишком молоды и наивны. И вообще, после того как Дайана выставила меня совершеннейшим кретином в глазах всей округи, расторгнув нашу помолвку всего за четыре дня до свадьбы, я и слышать ничего не хочу об этой вздорной особе!

— Ты не прав, Клейтон. У Дайаны были веские причины отказать тебе, и ты прекрасно знаешь об этом. Или забыл, что произошло тогда?

При этом напоминании Клейтон помрачнел еще больше и резким движением отодвинул от себя тарелку.

Нет, он ничего не забыл…

Было чудесное раннее утро. Казалось, ничто не предвещало беды. Дожди перестали идти всего лишь несколько дней назад, и земля пока хранила пролившуюся на нее обильную влагу.

Дайана и Клейтон, как обычно, встретились у высокого старого эвкалипта, одиноко возвышающегося на границе владений их отцов. Пустив лошадей шагом, они поехали вдоль изгороди, разделяющей участки. В кристально прозрачном воздухе еще витала ночная свежесть, а солнце, едва оторвавшееся нижним краем от горизонта, ласково пригревало левые щеки молодых людей.

— О чем ты задумалась, любовь моя? — нежно спросил Клейтон у спутницы, только что щебетавшей как птичка и вдруг погрузившейся в задумчивое молчание.

Очнувшись от своих мыслей, Дайана откинула назад свои роскошные рыжие локоны, спускавшиеся до пояса, и улыбнулась жениху.

— Да так, ни о чем… — Она медленным взглядом обвела горизонт. — Просто я вдруг подумала, что до сих пор у нас все складывалось слишком хорошо.

— Что значит «слишком хорошо»? — не понял Клейтон. — Надеюсь, ты не надумала постричься в монахини всего за несколько дней до нашей свадьбы?

Дайана звонко рассмеялась.

— Нет, дело не в этом. Когда ты рядом со мной, любимый, мне страшно и подумать об обете безбрачия. Но вот только… только не вздумай надо мной смеяться!

— Обещаю, но при условии, что ты сейчас же перестанешь считать ворон и подберешь поводья. Если такая искусная всадница, как мисс Дайана Глэдстон, вдруг грохнется с едва бредущей кобылы, это будет и в самом деле смешно.

Дайана нахмурилась.

— Вечно ты со своими шуточками, Клейтон. С тобой ни о чем нельзя поговорить серьезно.

— Клянусь, больше не буду. Так в чем же дело?

Старательно подбирая слова, чтобы как можно яснее выразить свою мысль, Дайана заговорила:

— Знаешь, я где-то читала, что все в мире имеет свою половину… или, лучше сказать, зеркальное отражение. Например, горе и радость, печаль и веселье, черное и белое… Понимаешь?

Клейтон кивнул.

— Вполне.

— Так вот эти половины не могут существовать друг без друга. Где горе, там и радость, где смех, там и слезы… Между ними существует своеобразное равновесие, некий баланс, благодаря чему и сохраняется порядок во Вселенной…

— Все это, конечно, интересно, — нетерпеливо перебил невесту Клейтон, — но я никак не соображу, какое отношение имеют к нам твои книжки?

— Самое непосредственное. Ты никогда не задумывался над тем, что до сих пор у нас все было слишком хорошо? Мы познакомились еще маленькими детьми, выросли бок о бок, потом влюбились. Менее чем через неделю состоится наша свадьба… И никаких забот, никаких проблем.

— Так это же замечательно, глупышка! — Клейтон подъехал вплотную к Дайане и обнял ее за талию. — Неужели ты всерьез боишься, что кто-то сглазит наше счастье?

— Пожалуй, что так. — Дайана подняла на Клейтона прекрасные синие глаза, и того поразила серьезная сосредоточенность во взгляде девушки. — До сих пор ничто не омрачало нашего счастья. Но кто поручится, что этого не случится завтра? Или даже прямо сейчас?

Клейтон спрыгнул с лошади, протянул руки — и спустя мгновение Дайана оказалась в крепких мужских объятиях. Бережно взяв ее за подбородок и глядя в большие блестящие глаза, он взволнованно произнес:

— Я не знаю второй такой красивой, умной, доброй, обаятельной девушки, как ты, Дайана. И я люблю тебя, как никто никого не любил в целом мире. Ты права: я не могу поручиться за то, что ждет нас завтра. Но обещаю, что буду любить тебя всегда… Всегда! Моя любовь умрет только вместе со мной.

Тронутая до глубины души Дайана приподнялась на цыпочки и, обвив руками шею Клейтона, прошептала:

— И я обещаю, что никогда и не подумаю ни о каком другом мужчине, кроме тебя, любимый!

Молодые люди стояли и исступленно целовались, когда внезапно легкий ветерок донес до них обрывки чужого разговора, происходящего на повышенных тонах. Похоже, где-то недалеко крупно ссорились. В этот момент Дайана и Клейтон находились на дне небольшой ложбины, размытой дождями, и поэтому были скрыты от глаз спорящих.

— Как думаешь, кто это? — спросила Дайана, обеспокоенно глядя в ту сторону, откуда доносились голоса.

— Не знаю, — отмахнулся Клейтон, явно раздосадованный тем, что им помешали. — Наверное, овчары опять чего-нибудь не поделили. Да и какое нам до них дело?

Он снова попытался поцеловать девушку. Однако Дайана, продолжая внимательно вслушиваться, ловко вывернулась из объятий жениха.

— Нет, это не овчары. Странно, но голоса кажутся мне знакомыми.

На лице Клейтона появилось тревожное выражение.

— Мне тоже. Черт, отсюда невозможно разобрать, кто это! Может, поднимемся повыше и посмотрим?

— Пожалуй. Не хватало, чтобы эти люди перекалечили друг друга едва ли не на наших глазах!

Ведя в поводу лошадей, Дайана и Клейтон осторожно, стараясь не шуметь, начали подниматься по влажному склону. По мере их продвижения сердитые голоса звучали все отчетливее и отчетливее. Наконец молодые люди смогли различить слова.

Пререкались двое мужчин. Один из них, обладатель хриплого голоса, как раз заканчивал длинную тираду, начало которой ускользнуло от слуха Дайаны и Клейтона.

— …и повторяю в последний раз: этот участок никогда не был твоим и не будет!

Узнав говорящего, Дайана побледнела и смятенно прошептала:

— Это же твой папа… наши отцы… Неужели опять взялись за старое? Не понимаю, зачем столько грызться из-за какого-то несчастного клочка земли!

Клейтон ободряюще обнял перепугавшуюся девушку за плечи, и та доверчиво прижалась к нему, словно ища защиты. В это время послышался низкий баритон другого мужчины. Угрожающим тоном невидимый собеседник произнес:

— Ты врешь, Джон! Еще твой прадед передвинул изгородь и незаконно присвоил себе землю моего прадеда! Вы все, Уинстоны, жалкое лживое отребье, и никто больше!

Выбравшись наконец из ложбины, Дайана и Клейтон замерли на месте, не решаясь приблизиться к говорящим. А те, всецело поглощенные спором, даже не заметили появления случайных свидетелей.

Джон Уинстон, услышав обидные слова, затрясся от едва сдерживаемого негодования. Многозначительно тряхнув ружьем, висящим на плече, он пугающе тихо произнес:

— Немедленно возьми свои слова обратно, Патрик Глэдстон, или тебе придется пожалеть об этом.

В ответ на это отец Дайаны пренебрежительно хмыкнул:

— И не подумаю!

Джон Уинстон снял ружье с плеча и прицелился прямо в грудь Глэдстону.

— Повторяю в последний раз, Патрик. Или ты сейчас же извинишься за бред, который здесь нес, или я запихну каждое гнусное слово обратно в твою мерзкую глотку!

Дайана стояла ни жива ни мертва. Но, увидев, как Джон Уинстон поднял ружье, тихо вскрикнула и изо всей силы вцепилась в руку Клейтона.

— Сделай же хоть что-нибудь! — взмолилась девушка. — Они же сейчас поубивают друг друга!

— Не волнуйся, Дайана, — ответил Клейтон. — Еще наши прадеды бранились из-за этого злополучного клочка земли, и до сих пор дело ограничивалось лишь пустой руганью. Надеюсь, наша свадьба положит конец многолетней распре: оба владения объединятся, и делить будет больше нечего.

— Но у твоего отца ружье!

— Ну и что? Он всего лишь хочет припугнуть Патрика. Кстати, глянь-ка на твоего папашу. Уж не нож ли блестит у него в правой руке?

И в самом деле Патрик Глэдстон вынул из-за голенища сапога длинное острое лезвие и помахал им почти перед самым носом Джона Уинстона.

— А это ты видел, Джон? Что теперь скажешь?

— То, что в роду Уинстонов отродясь не бывало лгунов и трусов и я никому не позволю срамить честные имена моих предков. Не слышу извинений, Патрик.

— Зато можешь услышать кое-что другое. Думаешь, я не понимаю, кому выгодна свадьба Дайаны и Клейтона? Тебе! Воспользовавшись тем, что моя единственная дочь совсем еще молодое и неопытное создание, ты подговорил сына обольстить ее, дабы прибрать к рукам всю мою землю!

На лице Джона Уинстона отразилось крайнее изумление.

— Опомнись, Патрик! Ведь мы с тобою друзья. Что за вздор ты несешь? Зачем приплел сюда наших детей?

— Приплел? Ха! Да я тебя насквозь вижу, хитрый, низкий интриган! Но не думай, будто я смирился и беспрепятственно позволю завладеть моим ранчо. Дайана станет женой твоего сына только через мой труп!

Губы Джона скривились в нехорошей усмешке.

— Говоришь, через твой труп? Что ж, это нетрудно устроить. — И он положил указательный палец на курок.

— Ну, что же ты медлишь? — поддел Джона Патрик. — Или не хватает духу?

— Последний раз говорю тебе, Патрик, опомнись!

— Стреляй же! Чего ты ждешь?

— Патрик! — почти умоляюще воскликнул Джон, опуская ружье. — Я… я не могу стрелять в друга.

Видя слабость Уинстона, Глэдстон презрительно ухмыльнулся и перекинул нож из руки в руку.

— Как я и говорил, ты всего лишь жалкий трус, Джон. Что ж, раз у тебя не хватает смелости кончить наше дело по-мужски, это сделаю я.

Джон невольно опять поднял дуло ружья.

— Не надо, Патрик! Остановись, пока можно!

— Слишком поздно. — На лице Глэдстона застыло какое-то фанатичное выражение. — Вдвоем на земле нам слишком тесно.

То, что последовало, было скорее похоже на ночной кошмар. Блеснула в воздухе сталь, одновременно раздался ружейный выстрел, и спустя мгновение Дайана и Клейтон увидели, как Патрик Глэдстон схватился за живот и неловко повалился на землю.

— Не-е-т! — не своим голосом вскричала Дайана и бросилась к отцу…

Все подробности того рокового дня навеки запечатлелись в памяти Клейтона. Подбежав к Патрику и увидев, что друг мертв, Джон Уинстон словно обезумел от горя. Он рвал на себе волосы, катался по земле, требовал вызвать врача, словно последний мог хоть чем-то помочь.

Дайана же впала в истерику. Девушка то плакала, то кричала, обвиняя Клейтона во всех мыслимых и немыслимых грехах. Она говорила, что именно Клейтон виноват во всем случившемся. Что он мог бы предотвратить трагедию, но не захотел сделать этого. Что он мечтал о смерти отца Дайаны. Что тот был прав, и Клейтон собирался жениться отнюдь не на Дайане, а на ее земле. Что между ними все кончено, и она больше ничего и слышать не хочет об Уинстонах…

После похорон Патрика Глэдстона Клейтон не раз и не два пытался поговорить с бывшей невестой, но бесполезно. Все его слова как будто наталкивались на глухую стену. Мать Клейтона Ребекка Уинстон уверяла сына, что Дайане надо просто дать время опомниться и тогда она сама увидит, как была несправедлива к жениху.

Однако этого так и не произошло…

Миссис Глэдстон была слишком непрактичной женщиной, чтобы взять на себя обязанности покойного мужа. Так что постепенно вся власть сосредоточилась в руках дочери. Новые заботы и хлопоты помогли Дайане справиться с горем. Однако ее характер стал заметно жестче. На смену прежней мягкости и уступчивости пришли властность и необыкновенное упорство в достижении целей.

Оправившись после трагедии, Дайана начала вновь принимать Клейтона. Однако отныне разговаривала с бывшим женихом только на отвлеченные темы, притом таким сухим отчужденным тоном, что тот потерял всякую надежду на возобновление прежних отношений.

Джон Уинстон так и не смог простить себе случившегося. Несмотря на то что был признан невиновным как перед законом, так и в глазах всех соседей, знакомых и родственников, старший Уинстон продолжал корить себя в гибели друга. Это не могло не сказаться на его здоровье. Не прошло и года, как Джон скончался, передав управление ранчо единственному сыну.

С тех пор Дайана и Клейтон встречались чрезвычайно редко, и то исключительно по делам, связанным с их землями. Вот почему молодого человека так поразило известие о письме мисс Дайаны Глэдстон, вызвавшее столько мучительных воспоминаний…

Поморщившись, словно от боли, Клейтон резко тряхнул головой, прогоняя непрошеную тоску по так страшно и нелепо потерянному счастью, и поднялся со стула.

Миссис Уинстон с тревогой взглянула на сына.

— Уже уходишь? Но ведь завтрак еще не окончен. Или это из-за того, что я…

— Все в порядке, мама. Меня ждут дела.

Клейтон уже вышел в соседнюю комнату, когда до его слуха донесся голос матери:

— Если захочешь прочитать послание Дайаны, оно лежит на твоем письменном столе.

При упоминании этого имени Клейтон стиснул зубы и зашагал быстрее. Но хотя он и решил не притрагиваться к письму, по крайней мере до вечера, ноги сами привели его в кабинет.

Как и сказала мать, аккуратный белый четырехугольник лежал на массивном дубовом секретере с бронзовой отделкой, привезенном еще прапрадедом Уинстона из самой Англии. Конверт не был надписан. Очевидно, Ребекка узнала об адресанте от верхового, доставившего письмо.

Проклиная себя за бесхарактерность, Клейтон нетерпеливо разорвал конверт. Оттуда выпал сложенный вдвое листок. Текст, написанный изящным женским почерком, гласил:

...

Уинстон!

Жду тебя сегодня вечером у эвкалипта на границе наших владений. Ровно в семь. Исполни мою просьбу хотя бы ради той дружбы, что связывала нас в детские годы. Если не придешь, то пожалеешь.

Д. Г.

Пробежав записку глазами, Клейтон крепко выругался и, разорвав листок, выбросил ее вместе с конвертом в мусорную корзину. Что за наглость, возмутился он. Уинстон! А ведь раньше Дайана не называла его иначе как «любимый» или «дорогой». И что это за «дружба в детские годы»? Ведь они едва не поженились, черт возьми! Или для Дайаны это ничего не значило?

А эта премилая подпись «Д. Г.»! Неужели Дайана всерьез считает, что он обязан узнавать ее по одним лишь инициалам? Заносчивая мегера! Как она вообще посмела прислать ему такую «просьбу», а вернее, приказ? Или до такой степени уверена, что он примчится по первому же ее зову, что сочла за лишний труд выразить свое пожелание в более тактичной форме? Рыжеволосая ведьма!

Продолжая бормотать себе под нос проклятия в том же духе, Клейтон переоделся в рабочую одежду и отправился на конюшню.