— Большую часть дела. Почти невозможно объяснить тот факт, что ему принадлежал бочонок гвоздей из той же партии, которые использовались при сборке лестницы. А, и еще он спрятал треть суммы выкупа у себя в гараже. Несмотря на утверждение, что он лишь «присматривал» за деньгами, его уровень жизни резко изменился после получения выкупа. И так мы подходим к самой убийственной улике. Шестнадцатый участок перекладин этой лестницы был сделан из досок, которые лежали у него на чердаке.

— Да, Хауптман явно имел отношение к случившемуся, но это не означает, что он виновен в убийстве и даже причастен к похищению, — слушала и соглашалась Андертон.

— Именно. Если бы суд над Хауптманом был честным, то он бы избежал наказания, поскольку налицо обоснованные сомнения. Но у него не было никаких шансов на справедливый суд. Похищение Линдберга было преступлением века. Каждая его деталь тысячу раз обсасывалась в прессе. У всех было свое мнение, и совершенно невозможно было найти непредвзятых присяжных заседателей. Не будем забывать еще и то, что общество жаждало крови. Это преступление должно было быть раскрыто, а Хауптман был подходящей жертвой.

— А кто же убийца?

— К сожалению, мы уже никогда этого не узнаем, потому что основные игроки уже давно мертвы.

— Но… — продолжила за Уинтера Андертон.

— Но мы точно знаем две вещи. Первое: в тридцатых годах похищения превратились в большой бизнес. Второе: Хауптман был судим и в США, и в Германии. Возможно ли, что он входил в состав темной группы немецких иммигрантов, объединившихся с целью этого похищения? Да. Я бы даже сказал, это более чем возможно. В конце концов, Линдберг был одним из самых богатых людей того времени, а значит, он был идеальной мишенью. А поскольку это было групповое похищение, это бы также объяснило, почему Хауптман предпочел сесть на электрический стул, а не выдать остальных членов группы.

— Если с их стороны были угрозы его жене, то все становится понятным, — кивала Андертон.

Через две минуты на улицу повернул старый и грязный «Форд Фокус» и припарковался около дома. Машине было по крайней мере десять лет, на крыльях уже виднелась ржавчина. Из нее вышел мужчина, сутулившийся так, словно весь груз этого мира лежал на его плечах.

— Эрик Кирчнер? — спросил Уинтер.

— Он самый.

12

Услышав, как хлопнули двери «мерседеса», Кирчнер вздрогнул. Голова у него непроизвольно дернулась, а тело напряглось, словно он готов был броситься бежать.

— Мистер Кирчнер, — позвала его Андертон.

Кирчнер замер и обернулся. Увидев Андертон, он ощутимо расслабился. Не до конца, конечно, но мысль спасаться бегством отпустила его. Они подошли. По документам ему было всего тридцать четыре. Вблизи казалось, что все пятьдесят. Одет он был в дешевый поношенный костюм со старомодным воротом. Андертон представила их друг другу. Рукопожатие Кирчнера было мягким и вялым.

— Не понимаю, — сказал он. — Видел в новостях, что вы больше не ведете расследование.

— Я больше не веду следствие на стороне полиции, но я по-прежнему расследую эти убийства. Считаю, что человек, взорвавший вашу жену, должен быть пойман и предстать перед правосудием.

Кирчнер стоял с потерянным и нерешительным видом. Казалось, слова Андертон его не убедили.

— Не возражаете, если мы поговорим у вас в квартире? — спросила она.

— Конечно, как хотите.

Кирчнер повел их внутрь. Здание, как и он сам, было заброшенным и всеми забытым — словно мир отрекся от них обоих. Квартира располагалась на третьем этаже. Он провел их в гостиную.

— Пожалуйста, располагайтесь.

Кирчнер жестом указал на старый диван. Ни один из элементов мебели в комнате не сочетался с остальными. Можно было уверенно предположить, что все покупалось в магазине подержанных вещей за копейки и выбиралось не по внешнему виду, а исключительно по функциональности. Главным критерием была дешевизна, а эстетические качества принимались во внимание в последнюю очередь. Съемный шик. Уинтер достаточно пожил в съемных квартирах и был прекрасно знаком с такого рода обстановкой. В гостиной не было никаких отпечатков личности Кирчнера, не было даже фотографии Алисии. В этом не просматривалось ничего удивительного: горе все переживают по-своему. Кто-то воздвигает алтари, а кто-то силится все забыть. Собек принадлежал к первому типу, Кирчнер — ко второму.

Только вот забыть было нереально, потому что все напоминало о ней. Каждый раз, когда Кирчнер возвращался в свою захудалую квартиру, он вспоминал. Каждый раз, когда смотрел в зеркало и видел свой загнанный взгляд, он вспоминал. А в преддверии годовщины было еще тяжелее, потому что об убийстве напоминали газеты и телевидение. Его преследовали сочувствующие взгляды и доброжелательные слова друзей, родственников и коллег. Как бы сильно он ни хотел сбежать от всего, это было невозможно.

— Выпьете что-нибудь? — предложил Кирчнер.

— Мне ничего не нужно, — отмахнулась Андертон.

— Стакан молока, — сказал Уинтер. — и бутерброд с арахисовым маслом и джемом, пожалуйста.

Кирчнер не поверил своим ушам.

— Хорошо. А вам? — спросил он Андертон. — Принести что-нибудь поесть?

Андертон снова отмахнулась.

— Серьезно? Бутерброд с арахисовым маслом? — набросилась она на Уинтера, дождавшись, когда Кирчнер выйдет из комнаты.

— С арахисовым маслом и джемом, — поправил он.

— Вы считаете, это прилично?

— Возможно, неприлично, но необходимо. Последний раз я ел в самолете, а это было много часов назад. У меня уровень сахара почти на нуле. Поверьте, вам лучше не видеть меня в этом состоянии.

— Как скажете.

— Если не возражаете, я сам буду задавать вопросы.

— Нет проблем. Вы лучше знаете, что ищете.

Кирчнер вернулся и подал Уинтеру тарелку с бутербродом, который тот прикончил за пять укусов, запивая молоком. Срок хранения хлеба, судя по вкусу, уже истек, но Уинтер был слишком голоден, чтобы беспокоиться об этом. Кирчнер сел в кресло напротив дивана. Точнее, присел на самый его краешек, готовый в любой момент сбежать.

— У меня есть несколько вопросов, — сказал Уинтер.

— А вы кто, простите?

— Меня зовут Джефферсон Уинтер. Раньше работал в ФБР. Сейчас выступаю консультантом.

— Меня допрашивали после убийства жены. Вы ведь в курсе? Я рассказал полиции все, что знаю.

Перед словом «убийство» он заколебался. Прошло два года, но для него все было как вчера. Убийство замораживает близких жертвы в прошлом.

— Я хочу попробовать провести с вами когнитивное интервью. Вы не слышали о таком?

— Нет, — покачал головой Кирчнер.

— Я вас проведу по нему, — успокоил его Уинтер. — Нужно будет закрыть глаза, мысленно вернуться в вечер убийства Алисии и описать мне, что вы видите, слышите и ощущаете. Вот и все отличие от обычного — вы заново проживаете тот момент посредством своих чувств. Преимущество данного подхода в том, что он углубляет уровень воспоминаний.

— Заново проживаете, — повторил Кирчнер. — Не уверен, что хочу это делать.

— Я понимаю ваше нежелание, но нам это очень поможет.

— А как поможет копание в прошлом? Разве это вернет Алисию? — Кирчнер покачал головой. — Нет, не хочу.

— Вы правы, мистер Кирчнер, ее уже ничто не вернет. Но убийца все еще на свободе, и, если мы его не поймаем, завтра вечером кто-то придет домой с работы, откроет дверь в собственную кухню, и для него начнется тот же кошмар, в котором вы живете каждый день. Задам такой вопрос, — помолчав немного, сказал Уинтер. — Что бы вы отдали, чтобы изменить прошлое?

— Все, — тихо и ни секунды не колеблясь ответил Кирчнер. Было очевидно, что этот вопрос он задавал себе тысячу раз, мучаясь ночами от одиночества.

— К сожалению, это уже невозможно, но вы можете повлиять на будущее. Это я и предлагаю — возможность сделать так, чтобы этот ужас не коснулся кого-то еще.

Кирчнер какое-то время молчал. Казалось, ему стало еще хуже, чем было.

— Ладно. Что мне делать?

— Закройте глаза.

Кирчнер закрыл глаза.

— Если что-то будет приходить в голову, сразу говорите. Неважно, насколько это будет странным. Наоборот, чем страннее, тем лучше. Важно, чтобы мысли, которые придут, не фильтровались.

— Понятно.

— Хорошо, — сказал Уинтер почти шепотом. Подобно гипнотизеру, он замедлил темп речи и говорил, растягивая слоги. — Представьте, что вы сейчас лежите на красивом пляже. Солнце греет вашу кожу, вы слышите волны, прилив и отлив волн. Погрузитесь в это состояние, прочувствуйте его. Услышьте крик чаек, ощутите соль на губах и языке…

Кирчнер кивнул.

— Хорошо. Теперь медленно сосчитайте от десяти до нуля. С каждым счетом вы будете все глубже погружаться в расслабленное состояние.

За следующие тридцать секунд Кирчнер заметно расслабился. Его дыхание замедлилось и стало более глубоким. Морщины разгладились, и он снова помолодел.

— Вернемся в вечер убийства. Вы едете с работы домой. Может быть, у вас в машине играет музыка или, наоборот, вы наслаждаетесь тишиной.

— Играет радио, — прошептал Кирчнер сонным голосом.

— Вы подъехали к дому. Припарковались там же, где обычно?