Глава 7. Лили
Середина октября 2000 года
— Сахар, скотч, колюще-режущие предметы, чипсы? — грозно спросил охранник за стеклянной перегородкой.
Мой шеф был прав: к тюрьме действительно привыкаешь. Уже во второй приезд я спокойно выдержала взгляд офицера охраны. Надо же, как чисто бреется. Гладенький, как младенец.
— Нет, — ответила я с неизвестно откуда взявшейся уверенностью и отступила на шаг для личного досмотра. Интересно, а что будет, если взять с собой что-нибудь запрещенное — наркотики или хотя бы безвредный пакетик сахара из кафе? Эта мысль пробудила во мне острое любопытство.
Я шла через тюремный двор, цокая острыми шпильками новых красных туфель. Покупая их, я убеждала себя, что они придадут мне уверенности. Сегодня в саду во внутреннем дворе не было заключенных в одинаковой одежде. День выдался пасмурный, в воздухе пахло морозцем. Я до конца застегнула темно-синюю куртку и прошла за охранницей через двойные двери.
— Ну, как там, в тюрьме? — спросил Эд за ужином, когда я вернулась после первой поездки в Брейквиль.
Честно говоря, мои дневные впечатления почти улетучились, пока я возила маленькую итальянку в больницу и выслушивала претензии ее матери. Ее реакцию, конечно, можно понять: она переволновалась за дочь. «Благодарю вас от всего сердца за заботу о моей Карле», — написала она на листочке, который я потом нашла подсунутым под дверь.
Я до сих пор не решила, правильно ли поступила, вмешавшись, но что поделать, если у тебя гипертрофированное чувство ответственности.
— Там нет воздуха, — ответила я Эду. — Трудно дышать.
— А мужчины? — Он крепко, ободряюще меня обнял. Лежа на диване, мы смотрели телевизор. Нам было хорошо, хоть и немного тесно. Супружеская пара, почти (но не совсем) компенсирующая другую часть отношений…
Мне вспомнились заключенные в коридоре с их пристальными взглядами и бугрившимися под короткими рукавами футболок мышцами и Джо Томас с его неожиданно умными, хоть и странными замечаниями и задачкой для меня.
— Я ожидала другого. — Я прижалась к мужу и зарылась лицом — и носом — ему в шею. — На вид мой клиент совершенно обычный человек. Правда, очень умный.
— Вот как? — заинтересовался Эд. — А внешне он какой?
— Хорошо сложен, носит бородку. Примерно твоего роста. Очень темные карие глаза. Длинные тонкие пальцы плохо вяжутся с остальным обликом.
Муж кивнул. Я чувствовала, что он мысленно рисует моего клиента.
— Говорил о поэте военной поры Руперте Бруке, — добавила я. — Намекал, что Брук как-то связан с его делом.
— Он служил в армии?
С незапамятных времен все мужчины в семье Эда оканчивали Королевскую военную академию в Сандхерсте и делали выдающуюся военную карьеру. На первом свидании он рассказал, как разочарованы были родители, когда он отказался следовать традиции. Художественный колледж? Он с ума сошел? Нормальная работа, вот что ему нужно! Графический дизайн в рекламной компании стал компромиссом, на который все пошли скрепя сердце. В их семье не бунтуют, а соблюдают приличия. Смешно, но в тот момент мне это даже понравилось. От этого веяло порядком и надежностью. Но старая обида так и не прошла, и на редких семейных мероприятиях, куда я его сопровождала, Эд чувствовал себя не в своей тарелке. Он не озвучивал это, но я и так все понимала.
— В армии? — переспросила я. — Вряд ли.
Эд сел, и между нами словно повеяло холодом. Не из-за того, что он лишил меня тепла своего тела, а из-за дистанции, возникающей, когда Эд находится на своей волне. До свадьбы я не понимала, как легко художник уходит из реальности в воображаемый мир. Родители отказались оплачивать художественный колледж, но оторвать Эда от любимого занятия в свободное время невозможно. Вот и сейчас в его руках уже появился альбом, и на листе проступают черты лица человека с фотографий, глядящих на нас с каминной полки. На снимках его отец еще совсем молодой. Отец…
И вот сейчас я снова иду по тюремному двору и несу в портфеле ответ на загадку моего клиента, отбывающего пожизненный срок.
— Ваш отец служил в армии, — сказала я в комнате для свиданий, подвинув к нему папку.
Лицо Джо Томаса стало бесстрастным.
— И что?
— А то, что из армии его уволили и отправили отнюдь не в почетную отставку.
Я нарочно говорила резко. Мне хотелось расшевелить этого человека, выманить из панциря. Интуитивно я чувствовала: это единственный способ ему помочь. Если, конечно, я вообще хотела ему помогать.
— Согласно его заявлению, он защищался, когда на него напали с ножом в пабе. — Я посмотрела в досье, которое мы не один день собирали с одним смышленым стажером нашей фирмы. — Ваш отец оттолкнул нападавшего, тот разбил спиной стекло, порезался и едва не умер от потери крови. Это и есть связь между вашим случаем и делом вашего отца?
Глаза Джо Томаса, смотревшие на меня в упор, стали совсем черными. Я невольно огляделась.
— Здесь нет тревожной кнопки, — негромко сказал он.
Меня прошиб холодный пот. Он что, мне угрожает?
Джо Томас откинулся на стуле и разглядывал меня, словно это не он, а я находилась в сложном положении.
— Мой отец понес наказание за то, что защищался. Его опозорили, над нашей семьей глумились. Отцу пришлось уволиться из армии. Меня травили в школе. Но я усвоил важный урок: самооборона — не оправдание, потому что в нее никто не верит.
Я некоторое время смотрела на сидящего передо мной человека, а потом вынула из папки фотографию тощей рыжей девицы — погибшей Сары Эванс, девушки Джо Томаса.
— Вы хотите сказать, что защищались от женщины, у которой, судя по ее виду, не хватало сил поднять кирпич?
— Не совсем. — Джо повернул голову к окну.
Мимо прошли два офицера, о чем-то увлеченно беседуя. Услышат ли они меня, если дело примет дурной оборот? Пожалуй, нет. Тогда почему я больше не боюсь?
Джо Томас тоже смотрел на офицеров охраны, и на его губах играла довольная улыбка. Я начала терять терпение.
— На каком конкретно основании вы хотите подавать апелляцию?
— Первый тест вы прошли. Теперь вам предстоит пройти второй, тогда и узнаете. — Он начал писать на клочке бумаги, который принес с собой: «101,2, 97–3…» Список рос.
Я никогда не ладила с цифрами — мне больше по душе слова. Рядом с некоторыми цифрами стояли буквы, но мне они ничего не говорили.
— Что это?
Джо Томас улыбнулся:
— Выясняйте.
— Послушайте, Джо, если вам нужна моя помощь, бросьте свои игры! — Я встала.
Он тоже встал. Наши лица оказались совсем близко. Слишком близко. Я снова ощутила его запах. Представила, каково это будет — еще немного податься вперед… Но на этот раз внутренне я была готова: мысленно размозжила фантазию о стекло окна, как неосторожного голубя, и представила, как полетели перья.
— Если вы хотите мне помочь, миссис Макдональд, вам нужно меня понять. Назовите это еще одной проверкой вашей пригодности для моего дела. Апелляция для меня — все. Я хочу убедиться, что нашел подходящего человека. До тех пор я для вас не Джо, а мистер Томас, понятно? — Он цепким взглядом окинул меня с головы до ног: — Какая вы высокая.
Меня словно огнем обожгло.
Джо Томас решительно направился к двери.
— Увидимся, когда вы найдете ответ.
А он не просто фамильярен, сказала я себе, расписываясь на выходе. Ведет себя, словно он тут главный, а не я. Но тогда почему вместе с раздражением во мне растет интерес?
— Все в порядке? — спросил меня бритый офицер, когда я расписывалась в журнале.
— Да, — сказала я. Что-то подсказывало мне не откровенничать с ним.
— Странный он, правда?
— В каком смысле?
— Ну, надменный. Ведет себя так, будто кругом пигмеи. И хладнокровный. Но пока он не доставлял нам проблем в отличие от других. — Охранник неприятно, со злорадством улыбнулся.
— Это вы о чем?
— Как, разве вы не слышали? На днях один из заключенных набросился на своего адвоката. Помять не помял, но напугал порядочно. — Его лицо стало жестким: — А чего вы ожидаете, когда беретесь защищать насильников и убийц?
— Кем вы работаете, мэм? — спросил присевший рядом гость («Не возражаете?..»).
Я сижу на краешке нежно-зеленого дивана в квартире Давины в Челси. В комнате ярко-розовые стены и приглушенный свет. Гремит музыка. У меня урчит в животе. «Не возись с готовкой, в гостях поедим», — заявил Эд, но все угощение состояло из волованов с грибами и вина. Вина было много. Новый собеседник кажется приятным и легким в общении, но разговаривать сейчас мне хочется меньше всего.
— Я юрист, — коротко отвечаю я.
Он с уважением кивает, как многие, когда я называю свою профессию. Иногда это льстит, но чаще кивок кажется почти оскорбительным, будто люди считают, что женщина неспособна справиться с такой работой.
Четыре часа назад я была в тюрьме. Сейчас я среди людей, которые громко разговаривают и напиваются вином. Некоторые даже танцуют. Такой контраст кажется мне странным.
— А вы? — спрашиваю я, хотя меня не интересует ответ. Что меня интересует, так это куда делся Эд. Я не хотела сюда идти. Я вообще не знала о вечеринке у Давины, пока не приехала домой и не застала мужа у дверей в новой кремовой рубашке без воротника. От Эда сильно пахло хвойным лосьоном после бритья.