— И мне, сакс. — Одноглазый бросил Джону свой мех, за которым тут же последовали остальные.

— Будь я проклят! — снова выругался Джон.

Поскольку он был вторым от конца по возрасту, да к тому же англичанином, на его долю постоянно выпадали тычки и затрещины и доставались самые отвратительные задания. Он начал собирать мехи, размышляя о том, как понесет их назад — если ему удастся найти колодец.

— Я помогу. — Кролик взял восемь мехов.

— И запомни, сакс, ты должен только наполнить мехи водой! — Одноглазый сделал непристойный жест руками, и вся компания громко рассмеялась.

— Он о чем? — спросил Кролик.

— Не волнуйся, — сказал ему Джон, проталкиваясь сквозь разношерстную толпу, заполнившую рынок: там были светлокожие франки, бородатые евреи, местные христиане, сарацины и темнокожие африканцы, все в одинаковых тюрбанах и свободных бурнусах. Время от времени им навстречу попадались женщины в чадрах, перед которыми мужчины вежливо расступались. Джон прошел мимо прилавка, где черноволосый итальянец показывал полоски кожи двум гладко выбритым тамплиерам в туниках, указывавших на их принадлежность к ордену: черно-белых с красным крестом.

Рядом с прилавком монах в черной сутане смотрел в сторону моря и жевал какое-то непонятное мясо, насаженное на палочку. Джон остановился около него.

— Прошу прощения, я ищу колодец.

Монах непонимающе посмотрел на него, развел руки в стороны и сказал что-то по-гречески. Тогда Джон направился к женщине в золотистой тунике и чадре, которая разглядывала стеклянные кубки в лавке толстого бородатого еврея в ермолке.

— Извините, леди.

Она повернулась и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, а в следующее мгновение кто-то схватил Джона сзади и грубо оттолкнул в сторону. Он оглянулся и увидел высокого мускулистого франка в кольчуге.

— Ты не должен разговаривать с леди, — пророкотал франк, и юноши быстро скрылись в толпе.

Тогда Джон обратился к купцу-еврею.

— Прошу меня простить, сэр, — начал он на франкийском, но тот покачал головой и ответил на языке, которого Джон не знал.

— Вы говорите по-английски? — предпринял новую попытку Джон. Еврей снова отрицательно покачал головой и что-то сказал еще на каком-то языке, которого Джон тоже не понял, потом еще. — Латынь? — наконец спросил Джон.

Глаза еврея радостно загорелись.

— Разумеется.

— Я ищу колодец.

— В городе нет колодцев.

— Ни одного? — изумленно переспросил Джон.

— Вон там есть фонтан. — Еврей показал в сторону набережной и тенистой аллеи, уходившей в глубь города. — Там вы найдете воду.

— Спасибо. Пошли, — позвал Джон Кролика, снова переходя на франкийский язык, и они зашагали по набережной в сторону фонтана.

— Как тебе удалось выучить столько языков? — спросил Кролик.

— Я второй сын и прошел обучение, чтобы стать священником.

— И почему не стал?

Джон поморщился и показал на красный крест, пришитый к его тунике.

— Я выбрал крест.

— Почему?

— Не твое дело, — сердито ответил Джон, но его слова заглушили крики впереди.

Огромная толпа мужчин собралась вокруг высокой платформы, на которой стоял обнаженный, если не считать узкой набедренной повязки, сарацин, а рядом с ним — работорговец-итальянец, который громко перечислял достоинства своего «товара».

— Он сильный как бык, — объявил итальянец и сжал тощий бицепс сарацина. Потом он ударил его по лицу, но юноша даже не пошевелился. — И очень послушный.

Джон отвернулся и двинулся в сторону тенистой аллеи, о которой говорил еврей. Улочка сворачивала то вправо, то влево, постепенно становясь все уже, и Джону даже пришлось переступить через нищего, сидевшего с опущенной головой и протянутой рукой. Через несколько футов из темного дверного проема выступила полуодетая полногрудая сарацинка.

— Всего десять фельсов, — сказала она на латыни, но Джон протиснулся мимо, и она повернулась к Кролику. — Десять медяков, — промурлыкала она и прижалась к нему, но Джон схватил своего товарища за руку и потащил за собой.

Вскоре они вышли из темного переулка на залитую солнцем трехстороннюю площадь и увидели в самом центре древнюю каменную голову. Вода вытекала из нее в большой бассейн, около которого собрались мужчины в тюрбанах и женщины в чадрах, наполнявшие красные глиняные кувшины.

— Вода течет прямо из камня, — прошептал Кролик. — Как такое возможно?

Джон подошел к бассейну и, наклонившись, стал пить воду.

— Не знаю, как, но у нее божественный вкус.

И тут он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо, и, подняв голову, увидел, что Кролик показывает на окруживших их мужчин и женщин. Они перестали наполнять свои сосуды и смотрели на Джона с нескрываемой враждебностью. Один из мужчин, высокий, с оливковой кожей, длинной бородой и кривым кинжалом за поясом, показал на Джона и прокричал что-то по-арабски.

Джон развел руки в стороны.

— Извините, я не понимаю.

Мужчина подошел ближе и принялся выкрикивать, как показалось Джону, замысловатые оскорбления, при этом то и дело тыкая ему пальцем в грудь.

— Я же сказал: я не понимаю твой грязный сарацинский язык, — огрызнулся Джон. — Оставь меня в покое.

Он оттолкнул сарацина, тот невольно сделал несколько шагов назад, и одновременно его рука потянулась за кинжалом. Джон и Кролик тут же обнажили мечи.

— Я бы посоветовал вам убрать оружие в ножны, — проговорил по-франкийски кто-то у них за спиной.

Джон резко обернулся и увидел молодого стройного мужчину с тонзурой и в одежде священника, который жестом предложил Джону посмотреть по сторонам — по крайней мере дюжина мужчин в тюрбанах стояла по всей площади, держа наготове кинжалы.

— Делай, как он говорит, — сказал Джон Кролику.

— Спасибо, — поблагодарил его священник. — Нам здесь насилие ни к чему.

Он подошел к рассерженному сарацину, они перекинулись несколькими словами на арабском, потом расцеловались, и сарацин отвернулся, очевидно, удовлетворенный результатом. После этого священник вернулся к Джону.

— Чего хотел сарацин? — спросил Джон.

— О, он не сарацин. Эти люди — местные христиане.

— А очень похож, — пробормотал Джон.

— Христиане, сирийцы и армяне, живут среди сарацинов много веков, — объяснил священник. — Они приняли арабские обычаи, но это не мешает им быть такими же христианами, как вы или я.

— И что он говорил?

— Он сказал, что вам обоим следует сходить в баню, прежде чем вы сможете подойти к фонтану. Они боятся, что из-за вас вода станет грязной.

Джон посмотрел на окружавших его мужчин и женщин. У всех были чистые лица и руки и безупречные белые халаты. У священника тоже — аккуратно причесанные волосы и ухоженные ногти. Джон взглянул на свой грязный плащ со следами рвоты; Кролик со спутанными, свалявшимися волосами выглядел не лучше.

— Надеюсь, вы не обидитесь, — продолжал священник, — если я скажу, что от вас не слишком хорошо пахнет. Баня здесь рядом, вон там. — Он показал на большое здание в конце улицы.

— Баня? — переспросил Кролик. — Это еще что за дикарское место?

Священник улыбнулся.

— Вы находитесь в стране дикарей, благородный сэр, так что вам придется научиться вести себя как один из них. — Он повернулся, собираясь уйти.

— Спасибо за помощь, святой отец, — крикнул ему вслед Джон. — Могу я спросить, как вас зовут?

— Вильгельм, — ответил священник. — Вильгельм Тирский. Добро пожаловать в Иерусалимское королевство, добрые рыцари. — С этими словами он зашагал прочь.

— И что теперь? — спросил Кролик.

— Пойдем в баню, — поморщившись, ответил Джон.

* * *

У него все еще горели от стыда уши, когда они с Кроликом, спотыкаясь, обвешанные тяжелыми мехами с водой, шли по узкому переулку в сторону гавани. Выяснилось, что баня еще хуже, чем Джон ожидал. Они вошли не в ту дверь и оказались среди возмущенных громко кричавших женщин, которые выгнали их на улицу, несказанно развеселив мужчин, торчавших неподалеку в тени. После того как им удалось найти нужный вход, они заплатили по одному медяку пропахшему потом мужчине с выпученными глазами, тот на ломаном франкийском языке велел им раздеться и вручил две крошечные тряпки из хлопка в качестве набедренных повязок.

Затем их быстро провели через маленькую комнату с одним бассейном с холодной водой к громадному бассейну, окутанному паром и занимавшему целое восьмиугольное здание с высоким сводчатым потолком. Окна находились на самом верху, свет падал из них на мужчин самых разных рас и цветов кожи; все они были голыми, если не считать тонкой полоски ткани вокруг бедер.

Джон решил, что он уже достаточно вымылся, и собрался вылезти из бассейна, когда к нему подошел огромный слуга сарацин, крепко схватил его за предплечье и начал яростно тереть щеткой с длинной ручкой. Кролик оказался в еще худшем положении — сурового вида старик вцепился ему в плечи обеими руками и принялся макать в воду, повторив эту процедуру несколько раз.

Кожа у обоих покраснела и отчаянно горела, но их быстро протащили к холодному бассейну и толкнули в воду. Наконец, задыхающихся и дрожащих, их отпустили на свободу, позволив покинуть баню. Джон и Кролик вернулись в комнату, в которой оставили одежду, и обнаружили, что во время их отсутствия ее вычистили. Они бегом покинули здание, хотя Джону пришлось признаться самому себе, что голова у него больше не чесалась, а руки не были такими чистыми вот уже несколько месяцев. «Может, этот обычай не такой уж варварский», — подумал он.