Дженни Хан

С любовью, Лара Джин

Глава 1

МНЕ НРАВИТСЯ СМОТРЕТЬ НА ПИТЕРА, когда он не видит. Я любуюсь четкой линией челюсти, изгибом скулы. В его лице есть что-то открытое, невинное, милое… И оно сильно цепляет меня за душу.

Сегодня вечер пятницы, у нас посиделки в доме Гейба Ривьеры после матча по лакроссу [Контактная спортивная игра между двумя командами с использованием небольшого резинового мяча и клюшки с длинной рукояткой.]. Наша школа выиграла, так что настроение у всех приподнятое, особенно у Питера: он забил победный гол. Теперь он в другом конце комнаты играет в покер. Откинулся на стуле, балансируя на задних ножках. Волосы у него все еще мокрые после душа. Рядом со мной на диване мои друзья — Лукас Крапф и Пэмми Сабкофф — листают последний выпуск журнала «Тин Вог» и обсуждают, стоит ли Пэмми обрезать челку.

— Ты что думаешь, Лара Джин? — спрашивает Пэмми, перебирая морковно-рыжие волосы. Мы подружились недавно. Познакомились, потому что Пэмми встречается с близким другом Питера, Дэррилом. У нее круглое кукольное личико, а щеки и плечи усыпаны мелкими веснушками.

— Э-э-э… я думаю, что челка — это серьезное решение, и сгоряча его принимать нельзя. В зависимости от того, как быстро у тебя растут волосы, отрастать она может целый год, а то и дольше. Но если ты настроена серьезно, лучше подождать до осени, потому что лето уже на носу, а в жару челка липнет к потной коже и мешает…

Я снова смотрю на Питера, он замечает это и вопросительно приподнимает брови. Я только с улыбкой качаю головой.

— Значит, не обрезать?

У меня в сумочке жужжит телефон. Это Питер.

Хочешь уйти?

Нет.

Тогда почему на меня смотришь?

Просто захотелось.

Лукас читает сообщения через мое плечо. Я его отталкиваю, и он качает головой:

— Серьезно? Вы пишете эсэмэски, хотя сидите в одной комнате?

Пэмми делает гримаску:

— Это так мило.

Я не успеваю ответить, потому что Питер пересекает комнату и подходит к нам:

— Пора отвезти мою девушку домой, — сообщает он.

— Который час? — спрашиваю я. — Уже так поздно?

Питер помогает мне подняться с дивана, подает куртку и ведет меня за руку на улицу. Я оглядываюсь через плечо, чтобы помахать остальным:

— Пока, Лукас! Пока, Пэмми! Кстати, челка тебе пойдет!

— Куда ты так несешься? — спрашиваю я у Питера, который быстро тащит меня через двор к припаркованной у тротуара машине. Он останавливается рядом с ней, одним движением притягивает меня к себе и целует.

— Не могу сосредоточиться на картах, когда ты на меня так смотришь, Кави.

— Извини… — начинаю я, но он снова целует, крепко обнимая меня.

Сев в машину, я смотрю на часы на приборной доске: еще только полночь.

— Мне еще час можно гулять. Чем займемся?

Из всех моих знакомых мне одной нельзя гулять сколько хочется. В час ночи я превращаюсь в тыкву. Все уже привыкли, что девушка Питера Кавински — хорошая девочка и в час должна быть дома. Меня это не беспокоит. Я ничего особенного не теряю. Как там говорят? Ничего хорошего не происходит после двух часов ночи. Разве что можно смотреть, как кто-нибудь часами жонглирует бумажными стаканчиками. Но я предпочитаю переодеться в пижаму, выпить чашку «засыпай-чая» и устроиться с книжкой в постели.

— Поехали к тебе домой. Я зайду, поздороваюсь с твоим папой, посижу с тобой еще немного. Досмотрим «Чужих».

Мы с Питером смотрим кино по списку, в который входят мои любимые фильмы, которые он не видел, его любимые фильмы, которые не видела я, и фильмы, которые ни один из нас не смотрел. «Чужих» предложил Питер, и мне понравилось. И хотя когда-то Питер утверждал, что не любит романтические комедии, «Неспящие в Сиэтле» пришлись ему по душе — к моему огромному облегчению, потому что я не знаю, как встречаться с человеком, которому не нравятся «Неспящие в Сиэтле».

— Не хочу пока домой, — отвечаю я. — Поехали куда-нибудь еще.

Питер минуту размышляет, постукивая пальцами по рулю, а потом говорит:

— Я знаю, куда.

— Куда?

— Сюрприз, — говорит он и опускает окна: свежий ночной воздух наполняет машину.

Я откидываюсь на сиденье. Улицы пусты, в большинстве домов темно.

— Дай угадаю. Мы едем в закусочную, потому что ты хочешь оладьи с голубикой.

— Нет.

— Хм. Для «Старбакса» поздно, «Бисквит Соул Фуд» уже закрыт…

— Эй, я думаю не только о еде! — возмущается он и сразу добавляет: — У тебя еще осталось печенье?

— С собой нет, но дома должно быть, если Китти не доела.

Я высовываю руку в окно. Скоро закончатся прохладные ночи, когда еще нужно надевать куртку.

Краем глаза я рассматриваю профиль Питера. Иногда мне не верится, что он мой. Самый красивый парень на свете — мой, весь мой.

— Что такое? — спрашивает он.

— Ничего.

Десять минут спустя мы въезжаем в кампус университета штата Вирджиния. Кампусом его никто не называет, а называют территорией. Для вечера пятницы в студенческом городке тут необычно тихо, но сейчас в университете каникулы, и многие разъехались.

Мы гуляем по газону, взявшись за руки. Внезапно меня охватывает волна паники. Я останавливаюсь на месте и спрашиваю:

— Это же не плохая примета? Приезжать в университет до того, как я поступила?

Питер смеется.

— Это же не свадьба. Университет тебе не жених.

— Тебе легко говорить, ты уже поступил.

В прошлом году Питер согласился присоединиться к университетской команде по лакроссу и осенью подал документы. Как это обычно бывает у спортсменов, его принимали автоматически, главное — чтобы оценки оставались приличными. В январе он получил официальное подтверждение. Его мама устроила вечеринку, и я испекла пирог с надписью из желтой глазури «Мои таланты — университету Вирджинии».

Питер тянет меня за руку:

— Пойдем, Кави. Мы сами определяем свою удачу. К тому же мы сюда уже приезжали два месяца назад, на концерт в центре Миллера.

— Ах да. — Я расслабляюсь.

Мы идем по лужайке, и теперь я знаю, куда. К Ротунде, посидеть на ступенях. Ротунду построил Томас Джефферсон [Томас Джефферсон (1743–1826) — политик и философ, третий президент США.], основатель университета, по образу и подобию Пантеона — с белыми колоннами и большим куполом. Питер взбегает по ступеням, как Рокки [Рокки — персонаж одноименного фильма 1976 года.], и плюхается на самую верхнюю. Я сажусь перед ним, откидываюсь ему на грудь.

— Ты знаешь, — начинаю я, — что одна из уникальных характеристик кампуса университета Вирджинии — то, что в самой его середине, прямо здесь, в Ротунде, находится не церковь, а библиотека? Потому что Джефферсон считал, что религия не должна вмешиваться в образование.

— Ты это прочитала в брошюре? — поддразнивает меня Питер, целуя в шею. Я сладко вздыхаю и отвечаю:

— Нет, это рассказывали на экскурсии по кампусу в прошлом году.

— Ты не рассказывала, что ходила на экскурсию. Зачем? Ты же тут живешь! Ты миллион раз здесь была!

Так и есть. Все мое детство прошло здесь. Пока мама была жива, мы ходили на выступления «Хуллабау» [Студенческий мужской ансамбль а капелла в университете штата Вирджиния.], потому что ей нравилось пение а капелла. Наш семейный портрет сделан на фоне кампуса. Если выходные выдавались солнечными, после посещения церкви мы устраивали здесь пикник.

Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть на Питера.

— Я пошла на экскурсию, потому что хотела узнать об университете все! Все, что нельзя узнать, просто живя рядом. Например… знаешь, в каком году они начали принимать женщин?

Питер чешет затылок.

— Э-э-э… не знаю. Когда университет основан? В начале XIX века? Тогда женщин стали принимать… в начале двадцатого?

— Нет. В 1970-м. — Я снова отворачиваюсь и смотрю на раскинувшийся перед нами кампус. — Через сто пятьдесят лет после основания.

— Ух ты, — заинтригованно говорит Питер, — с ума сойти. Расскажи еще что-нибудь.

— Университет штата Вирджиния — единственное образовательное учреждение в США, которое включено в список Всемирного наследия ЮНЕСКО… — начинаю я.

— Стой, стой, я имел в виду не про университет, — перебивает Питер. Я шлепаю его по колену. — Расскажи лучше, чего больше всего ждешь от учебы здесь.

— Ты первый. Чего ты ждешь?

Питер отвечает не задумываясь:

— Как буду бегать с тобой по газонам нагишом.

— Серьезно? Предвкушаешь пробежки нагишом? Имей в виду, я этого делать не буду, — торопливо добавляю я.

Он смеется.

— Это традиция университета Вирджинии. Я думал, что ты ценишь традиции.

— Питер!

— Я шучу. — Он наклоняется вперед, обнимает меня за плечи и трется носом о шею, как любит делать. — Твоя очередь.

На минуту я погрузилась в фантазии. Если меня примут, чего я жду больше всего? Так много идей… Как буду каждое утро есть вафли вместе с Питером в столовой. Как зимой мы будем кататься на санках с Обзорного холма. Устраивать пикники в теплые дни. Разговаривать ночи напролет, а потом просыпаться вместе. Затевать стирку посреди ночи и срываться в поездки в последний момент… В конце концов я говорю:

— Не хочу сглазить.

— Ну же!

— Ладно, ладно. Больше всего я жду того, что… смогу ходить в Зал Макгрегора, когда захочу.

Многие называют этот зал «комнатой Гарри Поттера», потому что там ковры, канделябры, кожаные кресла и портреты на стенах. На полках от пола до потолка за металлическими решетками стоят книги, словно бесценные артефакты. Эта комната из другой эпохи. В ней тихо разговаривают, даже с благоговением. Одним летом — мне тогда было лет пять-шесть, а Китти еще не родилась, — мама проходила курс обучения в университете и часто занималась в Зале Макгрегора. Мы с Марго сидели с ней, рисовали или читали. Мама называла зал «волшебной библиотекой», потому что мы с Марго там никогда не ссорились. Мы вели себя тихо, как мышки. Серьезные взрослые, сидевшие вокруг, вызывали у нас священный восторг.