— Что это такое? — вопрошал директор с побагровевшим лицом, выкатив глаза. — Откуда эта дрянь?

Он глядел на свой собственный портрет, накаляканный на тетрадном листке. Для ребёнка это был очень талантливый рисунок, но директор не был способен это оценить. Он видел себя — с громадными усами, квадратной головой, крохотными глазками и огромным пузом. Рисунок уже три дня ходил по рукам, вызывая всеобщий восторг, что ещё сильнее разъярило мужчину.

Директор собрал девочек в зале и обратился к ним с кафедры. Он напомнил им, что они всего лишь нищенки, которые должны уважать своих благодетелей и повиноваться им. С непослушными, дерзкими и нахальными будут поступать строго. Он поднял перед собой рисунок.

— Кто это сделал? — вопросил он угрожающе.

Никто не пошевелился.

— Хорошо. Всех вас выпорют немедленно, начиная с первого ряда.

Джейн встала.

— Это я нарисовала, сэр, — прошептала она.

Её отвели в комнату для наказаний — крохотное помещение без окон и мебели, с одной-единственной табуреткой. На стене висели розги. Джейн жестоко выпороли по голой попе. Несколько дней она не могла сидеть. Ей было семь лет.

«Тут-то она сломается», — с удовлетворением думал директор. Но не вышло. Он ничего не понимал. Как она могла на следующее утро беззаботно танцевать во дворе, словно ничего не произошло?

Джейн не падала духом, потому что она знала тайну. Это была самая настоящая тайна, и она не говорила о ней ни с кем, кроме Пегги. Она хранила её и лелеяла. Именно этот секрет давал ей столько сил и радости. Но именно из-за него Джейн суждено было пережить самое большое несчастье, от которого она потом страдала до конца своих дней.

Слухи о том, что её отец — высокопоставленный джентльмен, дошли до Джейн, когда она была совсем маленькой. Возможно, она подслушала разговоры надзирательниц, или же кто-то из девочек что-то узнал и рассказал ей. Или же мать Джейн поделилась секретом с товаркой, а та поведала остальным. Мы не знаем, как зарождаются слухи.

Но Джейн считала это не слухом, а истиной. Её отец был настоящим джентльменом, и она знала: однажды он заберёт её. Малышка без конца о нём думала. Она фантазировала, что они разговаривают. Воображала, как она причёсывается и кокетливо на него смотрит, а он любуется её кудряшками. Она мчится по двору во весь опор, потому что он наблюдает за ней и восхищается её силой и быстротой. Он всегда рядом. Он повсюду.

Джейн ясно представляла его. Он не походил на мужчин в работном доме — ни на угольщика, ни на булочника, ни на истопника. Они все были уродливые и низкорослые, носили грубую одежду и полотняные кепки. Он не напоминал ни директора, ни воспитателей. При одной мысли о них Джейн морщила носик от отвращения. Её отец был другим: высоким и стройным, с тонкими чертами лица и бледной кожей. Пальцы у него были длинные — она смотрела на свои изящные руки и знала, что это у неё от папы. У него были густые волосы — лысых она не любила, — мягкие и седые, всегда чистые и аккуратно причёсанные. Его одежда ничуть не напоминала грязные тряпки, которые носили рабочие, и от её отца никогда не воняло потом. Он носил элегантные костюмы, от него пахло лавандой, на голове у него был цилиндр, а в руках — трость с золотым крестом на набалдашнике.

Она точно знала, как звучит его голос, — в конце концов, они постоянно беседовали. Не грубый и скрипучий, как у других, а низкий и музыкальный, полный искорок смеха, ведь они часто дурачились вместе и потешались над руководством и надзирателями. Когда она нарисовала директора, отец одобрительно прищурился и назвал её умницей.

Так отчего же ей было быть несчастной? Чем больше её били, тем ближе она становилась к папе. Он утешал её, когда она плакала по ночам. Утирал ей слёзы и велел быть храброй. Джейн прекращала рыдать, понимая, что ему нравится видеть её довольной и радостной, и тут же придумывала что-нибудь смешное, чтобы повеселить его. Он так любил её рассказы.

Придумала она и дом. Это был великолепный особняк с длинной подъездной дорогой и чу́дными деревьями в саду. К двери вели ступеньки, а в комнатах пахло воском и лавандой. На стенах висели картины, на полу лежали роскошные ковры. Отец брал её за руку и вёл по комнатам. Он говорил ей, что однажды заберёт её из работного дома, и они будут вместе жить в этом прекрасном доме с длинной подъездной дорогой и чу́дными деревьями.

Когда Джейн исполнилось семь, она стала ходить в школу при местном совете. Она очень гордилась этим — ещё бы, настоящая школа для взрослых девочек, и Джейн она пришлась по душе. Она впервые в жизни увидела мир за пределами работного дома. Кроме того, ей нравилось учиться, и её юный ум начал развиваться. Она поняла, что может узнать тысячи новых вещей, и стремительно впитывала знания. В работный дом высылали отличные табели. Директора это не трогало. Когда глава школы попросила разрешить Джейн брать уроки фортепиано, потому что у девочки оказался замечательный слух, ей отказали, поскольку беднякам в работных домах не дозволялись никакие особые привилегии. По той же причине Джейн не разрешили исполнять роль Марии в рождественском спектакле.

Джейн была страшно разочарована — в основном потому, что её отец был бы счастлив увидеть её в этой роли. Несколько ночей подряд она засыпала в слезах, пока папа наконец не сказал ей, что не стоит так расстраиваться из-за какой-то глупой школьной постановки. Когда они будут вместе жить в прекрасном особняке с чу́дными деревьями, она сможет играть в самых лучших спектаклях.

Девочек из работного дома старались держать подальше от остальных школьниц. Это происходило из-за того, что несколько матерей заявили, что не желают, чтобы их дочери «якшались с этим отродьем». Сегрегация приносила всем много горя — но только не Джейн. Она смеялась, когда слышала, что ученицам из работного дома запрещается играть с другими детьми, и презрительно встряхивала кудряшками. Она им ещё покажет! Всем этим унылым девочкам, дочерям мусорщиков, дворников и торговцев фруктами. Они ещё пожалеют, когда её папа, высокопоставленный джентльмен, подъедет к школе в экипаже. Она бросится к нему у всех на глазах. Он возьмет её на руки, поцелует и заберёт с собой, а все будут смотреть и завидовать. Учителя станут говорить друг другу: «Мы всегда знали, что Джейн особенная».

Джейн повезло с учительницей. Мисс Саттон была молода, умна и полна энтузиазма. Не будет преувеличением сказать, что она подходила к просвещению нищих с поистине миссионерским пылом. Она разглядела в Джейн необычайные способности и твёрдо вознамерилась развить их. Девочка научилась писать и читать чуть ли не в несколько раз быстрее своих товарок, и, пока мисс Саттон мучилась с остальными детьми, которые учили алфавит и пытались разбирать слова, Джейн писала для неё рассказы. Сочинение давалось ей легко и радостно — она бралась за предложенные мисс Саттон темы и придумывала чудесные детские истории. Несколько рассказов показали директору школы, и та отметила, что перед ними выдающийся ребёнок, и передала для Джейн экземпляр «Детского сада стихов» Стивенсона. Девочку заворожил поэтический ритм, и она быстро выучила множество произведений наизусть и мысленно читала их отцу.

Мисс Саттон познакомила Джейн с историей и географией, используя вместо учебника детскую энциклопедию. Уроки проходили втайне, поскольку мисс Саттон наняли преподавать чтение, письмо и арифметику. Кроме того, ей хватило благоразумия осознать, что, если она попросит дополнительных занятий для Джейн, ей откажут, и на этом всё закончится.

Мисс Саттон избрала мудрую политику — она выдавала Джейн по книге за раз и говорила:

— Думаю, тебе понравится. Как закончишь, напиши мне об этом, и мы обсудим всё за обедом.

Джейн обожала мисс Саттон, и их беседы о королях, королевах и дальних краях были лучшими моментами её дня.

Детская энциклопедия являлась настоящим сокровищем: десять толстых томов в красивых тёмно-синих переплётах с золотой гравировкой. Джейн жадно поглощала их. Она любила книги, ей нравилось трогать и нюхать их, и она была бы счастлива оставить энциклопедию себе, но это было невозможно: она хранилась в книжном шкафу. Однако мисс Саттон по первой же просьбе выдавала её. Джейн относилась к ней с благоговейным трепетом. Каждое слово здесь было священно — ещё бы, ведь так говорилось в «циклопедии».

Однажды ей попалось длинное незнакомое слово. Водя пальцем по странице, она принялась разбирать его вслух. «Пар» — тут всё ясно. «Ла» — хм, странно. «Мент» — вроде бы понятно, но что значит всё вместе? И тут вдруг всё прояснилось: парламент. Говорили, что её папа — в парламенте. Она бросилась читать с такой страстью, будто от этого зависела её жизнь. Дети вокруг разбирали слова: К-О-Т, П-Ё-С. Джейн ничего не слышала — она жадно впитывала информацию о парламенте и конституции Великобритании. Она мало что понимала, но это было неважно, ведь речь шла об отце. Девочка перелистнула несколько страниц и вдруг увидела его. Иллюстрация так и бросилась ей в глаза. Это был папа, именно такой, каким она всегда его воображала: высокий, худой, с проседью, с добрым и задумчивым лицом. В элегантном сюртуке с фалдами, узких брюках и роскошных ботинках. С цилиндром на голове и — тростью с золотым крестом на набалдашнике в руках. Пальцы у него были длинные и изящные, прямо как у неё. Джейн поцеловала страницу.