— Говнюки вроде него — вторая причина, по которой я ненавидела школу.
— А какая первая?
— Отвратная еда. Мерзкие учителя. И я терпеть не могла делать уроки.
«Это уже три», — подумала я, но ничего не сказала, потому что Роуз переключилась на Брайана.
— Встанешь перед моим пикапом, и я тебе яйца раздавлю! — крикнула она.
— Бу-у-у!
— В твоем словаре есть другие слова, придурок?
— Просто поезжай, не стоит обращать на него внимания, Роуз, — тихо проговорила я.
Она повернулась ко мне.
— Сильви, если мы не будем давать отпор ему и типам вроде него, они никогда не оставят нас в покое. Никогда.
— Может быть. Но сейчас я бы хотела поехать в магазин.
Роуз громко выдохнула и, немного подумав, решила забыть о Брайане.
— Будем считать, что сегодня у придурка счастливый день. Иначе я бы вылезла и отделала его по первое число. — Она снова показала ему средний палец и нажала на газ.
— Бу-у-у! — вопил Брайан под визг наших гигантских шин. — Бу-у-у! Бу-у-у! Бу-у-у!
Он продолжал верещать, точно призрак в заброшенном доме на холме. Если вы, конечно, верите в такого рода вещи. Лично я и верю, и не верю. Но по большей части — да, все больше и больше — я верю.
Девять месяцев. Ровно столько времени прошло с тех пор, как погибли мои родители.
И тем не менее, несмотря на то что я сказала Брайану, вещи, которые мои родители держали в подвале — те, что возникали в сознании жителей Дандалка всякий раз, когда они смотрели на нас с сестрой, — по-прежнему оставались на своем месте.
Ш-ш-ш-ш
Мы целый час бродили по гулким коридорам огромного универмага, поднимались и спускались по эскалаторам, ослепленные ярким сиянием ламп и окутанные запахом печенья с кусочками шоколада и корицей. Там оказалось столько всего интересного, что Роуз даже не вышагивала впереди меня, как делала обычно. Из нас двоих она была симпатичнее, высокая, спортивная и красивая. Я видела, что мужчины окидывают ее внимательными взглядами, но она их игнорировала. Когда мы бродили по магазину, у меня впервые за очень долгое время возникло ощущение счастья, потому что в этот момент наша жизнь казалась почти нормальной.
В «Джи-си пенни» мы увидели хорошо знакомые каталоги, поскольку наша мама покупала вещи только из них. В «Джуниор мисс» я остановилась, чтобы провести рукой по черному платью до колена, приталенному, с высоким воротником. Мне оно понравилось, но, с другой стороны, именно такое стала бы носить Венсди Аддамс, что доставило бы особое удовольствие всем Брайанам Уолдрапам в мире.
Как выяснилось, мое мнение касательно платья не имело ни малейшего значения. Роуз подвела меня к вешалке с надписью «Ликвидация коллекции» и сказала, чтобы я выбрала, что хочу. Но там висела всякая ерунда вроде расклешенных штанов и рубашек с открытым воротом, которые я не собиралась носить. Как только сестра отошла в сторону, я тоже оттуда слиняла. Но когда я нашла другую стойку, снова появилась Роуз, спросила, что я вытворяю, велела мне отправляться в примерочную и заявила, что сама выберет мне тряпки. Я еще не успела забыть, как мы с ней препирались по дороге сюда (слишком быстро, слишком много внимания приемнику, слишком сильный ветер в окна, слишком частые смены полос на шоссе и почти полное отсутствие сигналов), и потому не хотела устраивать новую разборку. Я отправилась в примерочную и разделась до нижнего белья, сидевшего слишком плотно, поскольку мы несколько месяцев не покупали ничего нового.
Я умела ждать. Прошлой зимой я делала это бесконечно, лежа на кровати в больнице и прислушиваясь к шагам в коридоре, тихому смеху посетителей в других палатах и шороху страниц, доносившемуся из репродукторов. А еще я слышала несмолкаемый шум, наполнявший мое ухо. «Как в раковине, — говорила я доктору, — или как если бы кто-то сказал тебе: “ш-ш-ш”».
Ш-ш-ш-ш.
Не Роуз, не дядю Хоуи и не отца Коффи. И вообще никого из знакомых. Если не считать медсестру, врача и социального работника, первым человеком, которого я увидела у своей кровати, был детектив Деннис Раммель, мужчина с ярко-голубыми глазами, седыми волосами и квадратной челюстью, какие обычно бывают у статуй. Наверное, это может показаться странным, но детектив взял мою маленькую руку в свою крупную ладонь и долго ее не выпускал. И еще странно, что он наливал мне в чашку воду и бросал туда лед из грохочущей машины, стоявшей в конце коридора. Странно, что он поправлял мне подушку и одеяло, чтобы я чувствовала себя удобнее. Но он так делал.
— Чем больше ты сможешь вспомнить о том, что произошло, Сильви, — сказал детектив ровным голосом, заставившим меня снова подумать про статую, которая с трудом разлепляет губы, чтобы заговорить, — тем больше у нас шансов найти преступника. И тогда твои мама и папа смогут обрести покой. Ты же хочешь этого, верно?
Я кивнула, одновременно вспомнив слова отца: Людям не следует знать, что происходит в нашем доме…
— Давай начнем с того, что заставило тебя пойти в церковь? — спросил Раммель, присев на край моей кровати и снова взяв меня за руку.
От его вопроса я вдруг отчаянно захотела пить. Мне нужна была вода из графина и лед из машины, мне нужна была моя сестра, но Раммель ни разу не упомянул Роуз. Поэтому вместо того, чтобы сообщать ему о своих желаниях, я рассказала, что после полуночи зазвонил телефон, мама вошла ко мне в комнату, разбудила и сказала, что мы поедем в церковь.
— Она не показалась тебе расстроенной?
Я покачала головой.
— Она говорила, кто позвонил и с кем вы собираетесь встретиться?
Ш-ш-ш-ш.
Когда Раммель внимательно посмотрел на меня своими голубыми глазами, звук стал громче. Я сглотнула, в горле еще сильнее пересохло, и ответ готов был сорваться с языка.
— Я знаю, как тебе тяжело, Сильви. Никто не должен проходить через такое немыслимое испытание, особенно в столь юном возрасте. Я очень ценю твою храбрость. И хочу, чтобы ты ответила на мои вопросы обо всем, что запомнила. Ты понимаешь?
Я кивнула.
— Хорошо. Мы проверим телефонные звонки. Но сейчас мне важно, чтобы ты сказала, говорил ли кто-то из твоих родителей о том, кто им позвонил.
Ни ты, ни Роуз не должны никому ничего рассказывать…
— Нет, — ответила я дрожащим голосом.
— Даже не намекнули?
Вообще никому…
— Они никогда не рассказывали, чем занимались. А по дороге в церковь мы молчали, потому что было поздно и дорога скользкая.
Детектив отвернулся, и мне показалось, что ему мой ответ не понравился. Он перевел взгляд с потрепанных штор на мерцающий телевизор.
— Ладно, — сказал Раммель, снова поворачиваясь ко мне. — Скажи, а почему родители взяли тебя с собой, а твою сестру оставили дома?
— Дома?
— Да.
Я затихла, прислушиваясь к шуму в ухе, потом прижала руки к повязке и закрыла глаза.
— С тобой все хорошо? Я могу позвать медсестру. Она на посту в коридоре, совсем рядом.
— Все хорошо. — Я открыла глаза и посмотрела на собственные ноги в конце кровати. — Разве Роуз не сказала вам, почему она была дома?
— Сильви, она сейчас находится в участке и отвечает на те же вопросы. После того как мы обнаружили тебя и твоих родителей в церкви Святого Варфоломея, к вам домой отправили полицейского, он и нашел там твою сестру. Сейчас для нас важно сравнить ваши показания, это поможет раскрыть дело. Поэтому ответь мне, родители сказали тебе, почему они оставили Роуз дома?
— Нет, не сказали.
— Вы втроем часто уезжали куда-то без нее?
В этот момент в примерочную через верх влетело две пары вельветовых брюк и несколько фланелевых ру-башек.
— Давай, примеряй побыстрее, — заявила Роуз. — Я хочу пи́сать, как пони.
Если можно отложить воспоминания на потом, я именно так и сделала, собрала одежду с пола и, не в силах сдержаться, пробормотала:
— Скаковая лошадь.
— Чего? — переспросила сестра, стоявшая снаружи.
— «Я хочу пи́сать, как скаковая лошадь», так говорят. Пони тут ни при чем.
По ту сторону занавески наступила тишина, и я поняла, что сестра думает. Результатом ее напряженных размышлений стал вопрос:
— Ты хочешь сказать, что пони не писают?
Я надела коричневые брюки и фланелевую рубашку, не очень внимательно слушая ее, потому что разглядывала себя в зеркало. «Забавно, что мы говорим о лошадях, — подумала я, — потому что я стала похожа на девчонку из конюшни».
— Пони тоже писают, — ответила я, стаскивая брюки, — но это не…
— Ха! Попалась, выскочка. Давай, поторапливайся, потому что мне действительно пора.
— Здесь должен быть туалет, Роуз.
— Я терпеть не могу общественные туалеты. Я сделаю свои дела дома, если не описаюсь по дороге.
К этому моменту у меня изменилось настроение, как бывало всегда, когда я думала о вопросах Раммеля. И, хотя мне хотелось поскорее одеться и уйти из магазина, мне нужна была новая одежда, поэтому я продолжала примерять то, что принесла сестра. Каждая следующая вещь выглядела хуже предыдущей, поэтому в конце концов я надела капри и футболку, в которых была, и вышла из примерочной.
— Ты куда собралась? — спросила Роуз.
— Выбирать одежду.
— Ты не можешь.