— …Но становится все трудней и трудней, — продолжал он. — В какой-то момент же приходится и местных нанимать. А сегодня это сделать невозможно. Нынче они должны куда-то еще ехать за своими степенями — а уехав, уже не возвращаются. Обещают вернуться, но просто берут и не приезжают. А вы б вернулись?

Я покачал головой:

— Нет, — ответил я. — Наверное, нет. У Коровьего Мыка для такого чужака, как я, есть некоторая притягательность. Но я понимаю, почему местному может хотеться чего-то большего.

Доктор Фелч рассмеялся.

— Вообще-то, — сказал он, — вы из тех, кто вернулся.

— Я? Но я же не отсюда! Я и не был-то никогда в Коровьем Мыке, пока на этой временной автобусной остановке не сошел. Я вообще не отсюда!

— В некотором смысле — нет. И все же — отсюда. Не забывайте, здесь жил ваш дед. Он даже суфражистку из реки спас — и я уверен, что в Коровьем Мыке до сих пор живут потомки этой женщины, избиратели. А еще я уверен, что ее потомкам тоже есть что рассказать. Поэтому вы у нас, считай, вполне вернувшийся. Думаю, именно это в вас и разглядела комиссия, и вот поэтому мне удалось заставить всех шестерых подписать ваш наем. Половине понравился тот факт, что вы отсюда. А другой половине понравилось, что вы не отсюда.

— Так у меня обычно и бывает, — сказал я. — Много разного, но ничего целиком…

От перехода для скота мы отъехали и теперь проезжали мимо старого мясокомбината, чей длинный забор, казалось, убегает от нас вперед, в бесконечность. Забор был обшарпан, но внушителен — и так велик, что, казалось, никогда не закончится.

— Это знаменитое ранчо «Коровий Мык». В период расцвета оно кормило полстраны. А теперь еле дышит…

Забор был старый, деревянный, высотой футов восемь, белая краска облупилась, а время от времени на нем попадались выведенные красным лозунги: «ЕШЬ ФАРШ» — гласил один, а через несколько сот ярдов: «ГОВЯДЫ ГОРАЗДЫ!»

Прозвучал еще один встречный клаксон, и доктор Фелч слегка махнул.

— Бывшая жена, — пояснил он. — Консультант по профориентации. — Пока мы ехали, казалось, что каждой второй или третьей встречной машине требовалось помахать, дважды гуднуть или крикнуть что-то в окно. А из них в каждой четвертой или пятой ехала бывшая жена отягощенного ими президента общинного колледжа Коровий Мык. По правую руку мы теперь проезжали тот отрезок длинного забора, что гордо провозглашал: «СТРАНА КОРОВ».

— Ладно, — сказал я немного погодя. — Значит, я, судя по всему, стану помогать с этими двумя задачами? Аккредитация и рождественская вечеринка?

— Именно. И еще кое-какие обязанности будут возложены…

Доктор Фелч теперь съехал с главной дороги на засыпанную гравием парковку возле уличной вывески «Бар и гриль «Елисейские поля». На стоянке было несколько грузовиков — и ни единой легковушки.

— Но ко всему этому мы перейдем попозже. Сначала я хочу вас познакомить кое с кем из ребят…

Доктор Фелч заглушил мотор, кинул ключ на сиденье и, не закрыв окно, направился ко входу в заведение под розовым неоновым силуэтом грудастой француженки, скачущей на необъезженном жеребце. Следом за ним вошел и я.

В баре было темно и прохладно, а изнутри показалось, что мы вступили в параллельное царство времени и пространства. Разменявший полвека музыкальный автомат исторгал песню времен моих деда с бабкой. По одинокому черно-белому телевизору, укрепленному над стойкой, показывали студенческий футбольный матч; позади приемника торчали длинные кроличьи уши антенны. Мы сели за столик в углу, к нам подошел старик в ковбойской шляпе, с зажатой в зубах сигарой и поставил перед нами две банки «Фальстафа» [«Фальстаф» — продукт одноименной (с 1903 г.) пивоваренной корпорации в Сент-Луисе, Миссури, выпускался с 1838 г. пивоварней «Лемп».].

— Пиво пьете? — спросил доктор Фелч.

— Можно сказать и так, — ответил я и потянул за ярлык на банке.

— Рад слышать, — кивнул доктор. — А то нынче с образованными нипочем не скажешь… — Он открыл свою банку, а колечко положил в металлическую пепельницу. Я сделал долгий глоток из банки и свое тоже туда положил. Потом сказал:

— Спасибо, что привезли меня в Коровий Мык, мистер Фелч. Очень я это ценю.

— Пока не стоит благодарить. Приберегите до того, как переживете свой первый семестр. Черт, да на рождественской вечеринке спасибо скажете! — И он лукаво мне подмигнул.

— Точно, — кивнул я. — Тогда-то я точно вам спою святочный гимн-другой.

Мы пили и беседовали, и несколько минут спустя в бар зашли двое друзей доктора Фелча и подтащили стулья к нашему столику.

— Это Чарли, — сказал доктор Фелч, когда двое устроились. Мужчины откупорили свои банки и положили колечки в металлическую пепельницу к остальным: теперь их там лежало четыре. За разговором доктор Фелч прикурил пятую сигарету от бычка четвертой, потом затер тлеющий огонек, как и три предыдущих. — Чарли у нас будет новым координатором особых проектов, — сказал он.

— Координатором особых проектов?

— Я буду правой рукой доктора Фелча…

Мужчины кивнули.

— …Буду вести процесс аккредитации колледжа…

Мужчины опять кивнули.

— …И помогать с ежегодной рождественской вечеринкой.

Тут они рассмеялись.

— А вот с этим — удачи вам! — сказали они.

Доктор Фелч продолжал:

— Ребята, о Чарли я вам рассказывал… с неожиданным ответом на вопрос про вздутую мошонку.

— Так это вы?! — сказали они и одобрительно захлопали меня по плечу.

Мы пили, а когда всё выпили, третий человек выставил еще по пиву и мы выпили еще. Пока сидели, беседа шла, куда полагается; время от времени мужчины поднимали головы посмотреть матч по старому телевизору, и после долгой перебежки от борьбы за мяч или важного перехвата защиты раздавался крик.

— Надеюсь, вы привезли с собой дождь, Чарли! — сказал один после дискуссии о засухе в области — засухи веков, как они ее называли, — и я им ответил, что вообще-то немного прихватил:

— Он в машине, у меня в чемодане.

Мужчины рассмеялись, и беседа вилась себе дальше. С любопытством, свойственным всем маленьким городкам, они расспрашивали меня о предыдущих работах и браках, о том, что привело меня обратно в Коровий Мык после стольких лет, — и я на них отвечал, как мог. Но главным образом — слушал, как эта троица обсуждает происходившее в городке и прочую сиюминутную болтовню, что в самой мимолетности своей также бесконечно вневременна. Страстно беседовали они о самых насущных политических вопросах Разъезда Коровий Мык, о том, как изменился городок за эти годы по сравнению с тем, каким они его знавали в молодости. С усталым смиреньем говорили о новых людях и их странных ухватках, о здешних старожилах, которых давненько не видали, — кто умер, кто уехал, а иные того и гляди переедут или помрут.

— Слыхали, сестра Мерны наконец-то дом свой продала? — спрашивал один.

— Да ну? — отвечал другой. — Та, что на «додже» ездит?

— Это ее другая сестра. У этой — «форд».

— Шестицилиндровый?

— Ну.

— С деревянной обшивкой по борту?

— Именно.

— И трубчатой рамой?

— Да.

— Знатная у нее трубчатая рама!..

И все мужчины согласно закивали.

— Ее будет не хватать, — сказали они и выпили в память о Мерне. И вновь беседа вилась, и вновь возвращалась к злободневным темам: переменам в политике Разъезда Коровий Мык, различным пошлинам, вызванным понаехавшими, и последними трудностями у множества их знакомых горожан, с кем они вместе росли.

— Но слыхал, другая сестра Мерны по-прежнему свой грузовик продать никак не может…

— Та, что на «додже» ездит?

— Точно.

— А какой она продает? Джип?

— Нет, «форд». Джип она уже продала.

— Да ну? И кто такой рыдван купит?

— Расти.

— Зачем это Расти джип? У него ж и так уже два грузовика!

— Нет у него двух. Его дочка месяц назад «шеви» разбила.

— Да ты что?

— Ну, девчонка в канаву заехала, когда домой с речки возвращалась как-то вечером.

— Одна?

— С дружком своим.

— Нехорошо это.

— Да уж куда хуже-то.

— Так у Расти, значит, один грузовик остался?

— Именно. Потому и купил у Мерны этот старый джип. И теперь у него опять два.

— Ну-у… вот сразу видно, насколько я тут от жизни отстал!..

— Да, дружище, тебе точно почаще надо б на улицу выходить!

Мы вчетвером пили дальше, и в какой-то момент двое мужчин отошли покидать дротики у стойки рядом с барменом, а доктор Фелч закурил еще одну сигарету, шестую.

— Ну, на дорожку… — сказал он и протянул банку в мою сторону; в металлической пепельнице теперь лежало семнадцать колечек. Я положил восемнадцатое. Доктор Фелч одобрительно кивнул, а потом сказал: — Отлично тут у вас все будет, Чарли. — Банку я держал в руке, словно она была хрупкой судьбой всего местного сообщества. — Только окажите мне одну любезность…

— Само собой, — сказал я.

— Не забывайте воспринимать нас всерьез.

— Прошу прощенья, мистер Фелч?

— Я вас сюда не просто так привез, Чарли. И поначалу мы к вам отнесемся с презумпцией невиновности — стиль у нас такой. Но не принимайте нас как должное. Такого здешняя публика не прощает.

(Я вдруг услышал голос своей жены — то, что она много раз говорила мне, пока мы были женаты. «Ты принимаешь меня как должное», — говорила она, выражаясь так или иначе. Но я, как обычно, отмахивался со смехом: «Это ровно то, что мне говорила моя предыдущая жена!» И затем: «Все вы, женщины, одинаковы!..»)