Эл Ригби

Тени приходят с моря


Разве знаешь, разве можешь
Знать,
Куда ведет дорога?
Ведь дорога — это тайна.
По дороге — неизвестность,
И в конце дороги — тайна!

(Борис Заходер. «Почему деревья не ходят?»)
[пока стучат колеса] Поезд Пятого региона 681-й юнта́н от создания Си́н-Ан. Время ветра Сна

За окном простиралась полоска густого хвойного леса. Она смазывалась, расплывалась в сплошную зелень; отдельные деревья можно было разглядеть, только если смотреть чуть-чуть вперед, а не прямо. Но Ча́ра не обращала внимания на лес.

Она, сидя на корточках, вглядывалась в огонь, с удовольствием поглощавший угольки в топке, и иногда посматривала на отца, чья широкая спина маячила впереди. Даже сквозь стук колес и треск пламени Чара слышала, как шумно и смешно он пыхтит, будто передразнивая свой любимый паровоз или подпевая ему. Вот он дернул за рычаг — и раздался гудок. Живой поезд Великан возвещал о том, что ему крайне по нраву это путешествие. Он вообще был веселый малый, легкий на подъем. Впрочем, как и на спуск.

— Чара! — Гулкий голос заставил девочку приподнять голову. — Иди поиграй. Тут в охранном вагоне есть мальчик. Он всегда с нами ездит, сын…

— Не хочу, — перебивая, буркнула она. — Я останусь с тобой. Подбросить угля?

— Не надо, — отец улыбнулся, продолжая, однако, озадаченно сдвигать густые брови. — Великану хватит, он сыт. А ты и так вся чумазая.

Чара усмехнулась и потерла ладонью щеку, понимая, что от этого станет только грязнее, и догадываясь, что тогда ее, скорее всего, не пошлют играть с Сама́ном Димитрие́ном, сыном одного из серых. Она ничего не имела против него, даже привыкла, что он всегда где-то поблизости, как тень, но все-таки… свои редкие часы в Гала́т-Доре она предпочитала проводить не в бессмысленной беготне. К тому же у Самана была своя компания, в которой Чаре и другим вроде нее не было места. Впрочем, и самому Димитриену, если подумать, тоже нечего было делать в таком обществе. Он, как и многие глупые мальчишки, просто обманывал себя. Ведь и он, и Чара, и все, кто прибывал из Пятого региона, были для чистого, блестящего и пестрого города невидимками. Вечными невидимками. Саману это, кажется, не нравилось, и он всячески пытался это изменить хотя бы в отношении себя. А вот Чаре было наплевать. Почти всегда.

Поэтому поездки на соседний континент, Проте́йю, девочка расценивала как возможность побыть с отцом в его паровозе, у топки или у гудка. А перерывы, во время которых почтовая служба разгружала и нагружала состав, позволяли погулять по Центральному вокзалу. Послушать разговоры местных, купить пышную сладкую вафлю со сливками и помечтать о путешествии в ползучих вагончиках — маленьких подобиях поездов, сновавших по тонюсеньким рельсам через всю Первосветлейшую. Но на ползучие вагончики времени бы не хватило. Разгрузка длилась недостаточно, да и местные серые охранные все равно не выпускали тех, кого привозил Великан, за территорию вокзала. Разве что военных, в которых видели, так или иначе, своих.

Отец вздохнул и дал еще один гудок. Высоченная, длинная, заросшая мхом стена уже темнела впереди. Огромные ворота, по бокам которых высились две башни-форпоста, распахнулись. Чара подскочила к окну.

Она успела заметить мелькнувшие на укреплениях мрачные лица и привычно мазнуть взглядом по торчавшим из бойниц вороненым стволам. Граница была пройдена. Отец с дочерью как всегда облегченно выдохнули. Хотя иначе никогда не бывало, по крайней мере, на памяти Чары. Великана узнавали издалека, по стройному остроносому паровозу. По искрящемуся белому дымку и большим черным колесам.

Поезд застучал быстрее и увереннее. Вагоны один за другим проскальзывали в открывшийся проем. Чара не могла этого слышать, но ей казалось, она слышала, с каким лязгом снова сомкнулись створки. Дом остался позади. Но дом ждал.

Лес поредел, заснеженные рощи и равнины пропали из виду, и вскоре за окном показалось ласковое незамерзающее море, вдоль которого витками тянулись полузатопленные пляжи. Пока они были еще совсем пустынными, но Чара знала: вскоре пейзаж преобразится. Заброшенное, глухое туловище континента перейдет в гибкий изящный Перешеек, обрастет поселками и городками. Пятый регион (именно так, жители его давно уже не употребляли названия Ве́спа) заканчивался прямо у ворот, рельсы теперь пролегали совсем близко от воды, соленый и пряный запах которой щекотал ноздри. Веспианский живой поезд по имени Великан, везущий сегодня груз руды, немного почты и четыре вагона древесины, помчался быстрее.

Больше Чара уже не отрывалась от окна, забыв об огне. Ей нравились высокие стены, тонкие башенки, нависшие над каменной кладкой густые ягодные кусты. До́ма во время ветра Сна все казалось пронизывающе холодным и голым, здесь же, на Перешейке, — прекрасным. Неповторимым и невероятным.

Чара сидела тихонько, и чем симпатичнее становились проезжаемые городки, тем мрачнее делалось ее молчание. Она кусала губы, сжимала до побеления костяшек кулаки. Чара завидовала каждому, кто мог праздно смотреть из окна и видеть этот поезд, везущий что-то для Большого мира. Поезд, полный невидимок. Невидимый поезд из невидимого региона. Поезд-слугу. А это уже невозможно было не замечать. На улице светало.

Чара вроде не хотела спать, но все же задремала, с ногами забравшись на маленький тюфячок в углу. Отец держал его специально для таких поездок, зная, что ему не удастся отговорить от них дочь. Казалось, даже колеса застучали глуше. Великан старался не шуметь.

Мужчина, слышавший его ровное дыхание не хуже, чем дыхание дочери, тихо спросил:

— Можно?

— Конечно. Нужно! — ответил ему глубокий голос из ниоткуда.

Че́пмэн Деллави́ссо отступил от приборной панели. Поезд теперь ехал сам. Мужчина подошел к тюфяку и укрыл дочь своим плащом. Он обратил внимание на выражение тонкого бледного личика, и во сне хранившего след замкнутости и злости.

— Когда-нибудь мы все исправим, Чара, — мягко прошептал он и, постояв над ней еще немного, вернулся на место машиниста. — Благодарю, Великан.

Чару снова разбудил гудок. Он был громче и короче предыдущих и возвещал скорое прибытие. Девочка протерла глаза, села. Даже отсюда она отчетливо видела в окне чудесные здания с треугольными крышами. Бежевые, золотистые, малиновые стены, балкончики, мансарды. Чужие… и привычные.

— Почему… — начала она. Отец устало обернулся. — Неважно.

Она уже знала, почему ее единственный шанс посмотреть на этот город — отправиться в путь с отцом. И почему у большей части жителей Пятого региона нет и такой возможности. Это знали все или почти все, некоторые даже не интересовались. Но каждый раз, когда приветливый чистый Галат-Дор вставал перед ней, маня издалека, как лакомство в пестрой обертке, она все же задавала вопрос. И тут же осекалась.

— Купить тебе вафлю, пока я буду бродить? — Чара старательно улыбнулась. — Ты ведь не пойдешь.

— Купи, — вздохнул отец, подкручивая ус перемазанным в золе пальцем. — Не пойду.

Прогулка вместе с отцом тоже была ее мечтой. Но еще менее достижимой, чем поездка в ползучих вагончиках. Отец всегда был занят на разгрузке, или заполнял документы, или пил с другими машинистами, обмениваясь попутно новостями.

— Ага, — отозвалась она. — Возьму две.

Поезд дал последний гудок и начал замедлять ход. Чара потянулась, оглядывая высокие, с массивными колоннами флигели Центрального вокзала. В поле ее зрения привычно попала синевато-серая птица на вывеске над крайним корпусом, а также длинная надпись: «Почтовая служба “Такара”».

«Вот я и дома», — тоскливо подумала девочка. В чужом доме, который она иногда позволяет себе считать своим.

На платформе стояли двое тощих, но очень хорошо одетых мальчишек с длинными черными волосами. Это были сыновья хозяина почтовой службы; Чара так и не запомнила их имен и не научилась их различать. Они не переминались с ноги на ногу, не дрались, вели себя очень чинно, как ученые зверьки. Поблизости крупная собака золотисто-рыжего цвета гонялась за собственным хвостом.

Поезд остановился рядом с ними, издав дружелюбное ворчание и пустив дымок. Собака взвизгнула и отбежала, мальчики чуть отошли, глядя на вагоны: один выжидающе, второй — с некоторой скукой. Чара знала, кого они тут высматривают. Она, как всегда, не ошиблась.

Из второго вагона начали выходить люди в невзрачных черно-серых мундирах, с винтовками за плечами. Охранные были оживлены, предвкушали прогулку по чужому городу и радовались тому, что путь прошел гладко: без нападений ассинта́ров, дорожных разбойников. Слышались приглушенные голоса, смешки, чеканный стук сапог. Чара бездумно уперлась взглядом в чью-то нашивку на рукаве — знак Веспы. Цифру «5», начертание которой чем-то напоминало сломанную стрелу.

Люди в таких же мундирах, но с «семерками» на рукавах, ждавшие поодаль от мальчиков, приветствовали их — дружелюбно, хотя и немного настороженно — как и обычно. Свои ждали своих. Серая толпа смешалась и загомонила.

Почти сразу от солдат отделился мальчик — Саман — коренастый, смуглый, с бесцветными короткими волосами. К нему с гиканьем бросился один из близнецов и подбежала собака. Второй тоже подошел, и, подражая взрослым, оба парнишки серьезно пожали прибывшему руку. Чара фыркнула. За спиной отец отключал системы Великана и тихо, ласково советовал ему хорошенько передохнуть.