Уважения хватило секунд на тридцать, после чего снежные синхронно сообщили:

— К лорду Эйну. Сейчас.

Я вцепилась в жениха мертвой хваткой, Людвиг, осознав, что «драконов» двое, вцепился в папочку. Вот так втроем мы и были поставлены пред очи лорда Эйна. И вот итог — трясусь в карете, непонятно куда направляясь.

И понервничать бы сейчас, попереживать, обрыдаться в конце-концов, но злость такая душит — до бешенства. И решив, что на месть мне силы еще понадобятся, злющая, как виверна, я завалилась спать.

* * *

Транспорт перестал скрипеть часов через семь, когда мысли о естественных надобностях вытеснили даже желание убивать снежного гада долго и с удовольствием. То есть теперь план был таков — сбегать в комнату для девочек, поесть, убить Эйна. План мне нравился, очень. Особенно в момент, когда карета, в которой я находилась, заскользила явно по воде и до меня плеск донесся… Негуманно вообще так с будущими любовницами обращаться! Где мои драгоценности, слуги и долгий чувственный соблазн?! Или это у снежных такой способ укрощения строптивых? Действенно, должна признать, но и глупо — так до лужи довоспитываются, и будет у них запах в карете недвусмысленный. Ибо издевательства издевательствами, но меру знать нужно!

Меру они, как оказалось, знали, потому как экипаж остановился.

Остановился!

Затем дверь распахнулась и я услышала ледяное:

— Не рыдать. Не истерить. Ваша покорность и готовность услужить — лучшая тактика поведения в вашем положении. И я бы попросил выйти из кареты самостоятельно, не заставляйте вытаскивать вас насиль…

Договорить снежный не успел — я не вышла, я вылетела. Чуть не поскользнулась на ледяном полу, удержалась, только схватившись за рукав снежного в черном (с красными глазами эффект был убийственный, мне в некоторые места захотелось с утроенной силой), и взвыла:

— А покои мои где?!

Снежный, дворецкий он тут или кто, неясно, оторопев от моей прыти, нервно указал куда-то вверх.

— Благодарствую, — ответствовала я и умчалась вверх, мимоходом заметив, что находились мы в зале со множеством луж, на первый взгляд бездонных, и собственно мой транспорт стоял рядом с одной из луж и с него стекало… Стекало… Текло… Где мои покои?!

— Наверх, третий этаж, соро…

Не дослушала.

Подхватив грязные после убеганий от снежных прихвостней юбки, помчалась вверх по лестнице, отсчитывая пролеты — первый, второй, третий… На третьем выскочила в коридор. Отвратительно белый! С кремовым ковром на полу, ледяными скульптурами, снежными картинами — бр-р-р, одним словом. И публичный дом, если говорить двумя словами, ибо на дверях, тянувшихся по обеим стенам коридора, значилось: «Айзи, Ника, Эрма, Улинна, Габри, Виэль…». Виэль? О, это я, а значит для меня, то есть мое!

И я рванула к двери, дернула за ручку и… дверь не открылась. А у меня уже от естественных желаний в глазах мутнеет, и вообще это что такое?!

— Откройте! — заорала я. — Откройте немедленно, мне срочно надо… — подумала, что сказала, хихикнула и добавила шепотом: — В любовницы надо, срочно.

Оказалось, даже шепотом тут говорить не стоит — в ледяном замке с эхом имелись явные проблемы, поэтому моя последняя фраза разнеслась по всему коридору.

И тут что-то со звоном грохнулось и разбилось.

Поворачиваюсь на звук и вижу штук восемь женщин в серо-синей одежде с подносами, одеждой какой-то, бельем постельным. Ну и собственно содержимое подноса с едой, живописно украсившее кремовый ковер и сверкающий белоснежный пол. Надеюсь, это не моим обедом они тут интерьеры разукрашивают, искренне надеюсь, иначе они крупно влипли! Потому что я когда голодная, я зверею!

— Откройте! — ору повторно, отчаянно толкая эту проклятую дверь. — Мне в… в… — если скажу про туалет, могут и не пустить ведь, так что: — Мне срочно!

У этих в штатном одеянии еще что-то повываливалось. Потом какая-то робко так:

— Деточка, дверь на себя открывается.

Упс…

Чинно потянула дверь на себя, еще более чинно вошла и… и начала озираться. Местечко, куда я вломилась, имело, к моему величайшему сожалению, до черта дверей! Я вторглась в ближайшую — шкаф с подобием ночных рубашек, но с первого взгляда стало ясно, что в таком и перед подушкой с простынею будет стыдно. За второй дверью комнатка с круглой кроваткой посередине и кругом зеркала, зеркала, зеркала — на стенах и на потолке. И это был не сортир, нет. Врываюсь в следующую белую дверь — спальня, но тоже странная, с ремешками какими-то, кнутами, по стене развешанными. Четвертая дверь — ванная, громадная, с бассейном посредине, но… но никаких, мать его, удобств!

— Да что это за хрень вообще! — сорвался кто-то на истерический вопль.

Я сорвалась, каюсь.

— Какой д-д-диби… — вспомнила, что снежные к оскорблениям неравнодушны, могут еще и из любовниц исключить до обнаружения мной требуемых удобств и исправилась: — добрый человек вообще тут все проектировал?!

Ответа не последовало, хотя народу столпилось в помещении изрядно, я же, алчно озираясь, узрела еще одну дверь. Помчалась через все пространство, причем народ на пути расступался, и ворвалась — спальня! Чертова спальня, зато классическая и у нее тоже была дверь. Оно ли?! Понадеявшись на чудо, ворвалась в спальню, промчалась через нее, рванула вожделенную дверь и…

Свершилось!

Комнатка была маленькая, уютненькая, и да, тоже белая, зато в ней имелось все, что так требовалось.

Через несколько минут, совершено спокойная и адекватная, я вернулась в то помещение, куда ввалилась, дверь на себя потянув, оглядела присутствующий народ (явно какие-то из болотных помесков, иначе откуда смуглая, почти зеленая кожа и жуткие, совершенно желтые глаза без зрачков, и грозно вопросила:

— А кормить меня скоро будут?!

После моего вопроса одна бабулька повернулась к другой и шепотом вопросила:

— Снежные новое государство захватили с населением неадекватным?

— Нет, вроде, — не слишком уверенно ответила ей вторая.

Все вновь уставились на меня.

— Эта не из тех ли племен будет, что по реке Версянке живут и по лету с ума сходют? — снова та самая неугомонная бабуля.

Ответила ей я, и ответила решительно и грозно:

— Нет, бабушка, мы не из тех мест будем, мы гелленские.

— Правда? — искренне удивилась старушка. — А что, и до низинных мест дурман-трава дошла?

Она это серьезно сейчас спросила?! Дурман-трава вещь особая — живет себе круглый год и в ус не дует, в смысле не мешает никому, но вот в срединный летный месяц ка-а-ак зацветет, как начнет пыльцу разбрасывать, так народ вмиг дуреет и ходит сопливый, красноносый, красноглазый и… дурной, как есть дурной. Потому как именно в эту пору по дорогам грабители начинают путь верный сообщать, кому надо помогать телегу починить, или припасами делятся, или там с охотой помогают. Грабители-то в основном придорожные, им от дурман-травы более всего достается, вот и дуреют ровно на месяц. Ну а потом все как полагается: и грабят, и насильничают, и от стражи королевской бегают… Да уж, только вот теперь уже стражи королевской нет… как и королевства…

И я бы пригорюнилась, но если честно:

— Слушайте, знахарки-травницы, я со вчерашнего дня ни крошки не съела, покормите ради собственной безопасности!

Они впечатлились, и в течение пяти минут, в которые я обстановку разглядывала, мне принесли два подноса. Один большо-о-ой и вкуснопахнущий, который под моим голодным взором уволокли в ванную…

— Притирания для вашего тела, — сообщила одна из бабулек.

А второй ма-а-ахонький! Совсем махонький, с тарелку размером. И вот его поднесли к столику, за который голодная я уселась, и крышку с него сняли. А там — без слез не взглянешь! Один стакан воды с лимоном, одно порезанное яблоко, ложечка творожка и кусочек сыра полупрозрачный. Подняла двумя пальцами ломтик сыра, посмотрела — не полу, а прозрачный!

— Вы что, издеваетесь? — упавшим голосом вопросила жертва чужих эротических планов.

Они переглянулись, синхронно сделали шаг назад, и какая-то совсем древняя бабуля, которой видимо умирать было не страшно, дрожащим голоском поведала:

— Лорд Эйн стройненьких любит…

И вот тут до меня дошло!!! Я же к свадьбе худеть взялась! Просто зарплата у секретаря градоправителя не то чтобы высокая, совсем наоборот, а свадебное платье я полгода назад прикупила со скидкой — у мисс Глим свадебка расстроилась, так как дева жениха в постели с лучшей подругой застукала и пришла к нам разрыв помолвки оформлять, так что платье мне досталось практически даром, и роскошное платье, должна признать. А то, что мисс Глим — тростиночка и платье по ней шилось, это мелочи, решено было его надеть, и я приступила к методичному похудению.

Похудела на свою голову.

И вот так мне от всего этого обидно стало, и за пирожки несъеденные, и за булочки, которые стороной обходила, и за пирожные, кои полгода ни-ни, отчего слезами давилась, и за… Да за все, короче!

— Так, — грозно рыча, поднялась со стула, — я хочу жрать!

— Так это, — старушка, которая, видимо, решила, что умирать ей все-таки рано, шустро в толпу перепуганной прислуги юркнула, — не велено вам много кушать нести, не…