Однажды Катя столкнулась на улице со знакомой девочкой. Та сказала, что ее разыскивал милый парень. И невнятно его описала — темноволосый, среднего роста. Заходил сначала в общежитие, потом в регистратуру в поликлинику. С шоколадками, не хала-бала. Сладости доброжелательницы отработали честно. Выложили все, что знали, мол, ходят слухи, Трифонова устроилась в новую частную клинику. Парень возрадовался, будто победил на стометровке.

Катя решила, что опомнился ее бывший мальчик, который исчез, не попрощавшись. Она досадовала на трепливых баб, но каких-нибудь последствий не ожидала. Работала себе и любовалась новорожденной осенью, гуляя с Журавликом. Впервые после смерти Андрея Валерьяновича она различила, какое время года было в Москве.

Тут на собачью площадку и забрел Кирилл. Сначала нес что-то про желание привести своего овчаренка. На следующий день явился с букетом роз. Сознался, что наврал про щенка, чтобы познакомиться с Катей. Предложил сменить место. И они с Журавликом отправились бродить по улицам. Посидели на веранде в кафе. Он рассказал о себе — родители в Чехии, сам выучился там на искусствоведа, вернулся в Россию, получает здесь второе, приличествующее бизнесмену, образование, знакомится с действительностью, сдает отцовскую квартиру, живет у тетки. Кирилл позвал ее на студенческую вечеринку к своей удалой приятельнице Ленке. Катя согласилась.

Ох, как ее пристукнуло этими розами, жадным молодым взглядом, которого Кирилл с нее не сводил. Все мысли разом исчезли…

И была вечеринка — сумбурная и забавная. На такой каждый гость запоминает не более трех эпизодов. Зато, если потом опросить всех, сложится детальная картина юного загула. Разумеется, всегда находится пара-тройка гуляк, которые вообще ничего не помнят. Но почему-то именно про них есть что рассказать остальным.

Катиной триадой была девушка Юлька, которую заклинали не ужираться и не плясать на столе. Пустая масленка. Хозяйка спрятала ее в микроволновку, чтобы кормить маслом особо отличившихся по части водяры, когда всю закуску сметут. Но они нашли заначку и осуществили профилактические мероприятия в самом начале пьянки. Затем невинно убрали опустевшую посуду туда, где взяли. И, наконец, парень, Мирон Стомахин, который, уходя по-английски, рассказывал кому-то по телефону, как прекрасна встреченная здесь медсестра Катя. Ленка и сама Катя случайно разговор Мирона подслушали. Ленке было смешно, Кате — приятно.

На этой безалаберной попойке ни Кате, ни Кириллу в головы не пришло злоупотреблять. Многолюдье то и дело разносило их в стороны. Кажется, потанцевать вместе удалось только один раз. И влюбленные так друг по другу соскучились, что удрали. Двое трезвых, как стекло, прозрачных и хрупких, как оно же, закончили вечер на Катином диване.

И утром грянуло счастье нестройным дуэтом, в котором оба пели не очень умело, громко, но только для себя и друг друга, не заботясь, каково их слушать чужим ушам. Пели они пели, и вдруг Кирилл начал заглушать Катю. Он оказался неуравновешенным мальчиком. Прямо спрашивал про своих предшественников. И брезгливо вцепился не в ровесников, а в Андрея Валерьяновича. Его, мертвого, парень назначил своим соперником. И принялся с ним бороться, теребя нервы не слишком готовой к мужским заморочкам Кати. Он называл это: «Вытянуть из тебя Голубева без остатка, чтобы занять все свободное пространство».

«Уж сколько раз твердили миру», не прикармливайте чудовище ревности. Сначала оно ест с помощью вилки и ножа под классическую музыку, вытирает пасть белоснежной накрахмаленной салфеткой и проникновенно благодарит за чудесную трапезу. Затем начинает есть, хватая крупные куски грязными лапами, вылакивая соус, чавкая. И вместо звуков вечно голодной благодарности издает звуки сытой отрыжки. А потом сжирает измученную милосердную кормилицу и отправляется на поиски другой.

Но Трифонова думала, что у любви нет законов и правил. Вернее, что каждая пара устанавливает свои законы и по ним блаженствует. И решила подыграть Кириллу. Когда тот бился в истерике, вопрошая, чем, кроме секса, можно заниматься с пенсионером, Катя рассказала про записную книжку, выдуманных друзей и их истории. Запоздало подумала, что Андрей был фанатичным книгочеем. И, скорее всего, тешил ее эпизодами из каких-нибудь романов. Но это уже не имело значения. Кирилл сконцентрировался на идее, будто она не могла не взять эту книжку, как последний сувенир. И то, что называлось доводами рассудка, Катиного, конечно, свой он терял при мысли о Голубеве, не принимал. Катя ему: оставила на полочке возле телефона, зачем мне адреса фантомов? Кирилл же ей пенял на знаменитую непостижимую девичью память.

Он умолял признаться страстно, почти безумно. И Катя решила бросить его ненормальности последнюю кость. Такую вожделенную и большую, чтобы он подавился ею, наконец. Купила записную книжку. Вооружилась кирпичом, чтобы замусолить немного обложку. Задействовала отпариватель, чтобы слегка разбухли нетронутые страницы. И, меняя ручки, чтобы было, как в оригинале, написала кучу имен, фамилий, прозвищ, адресов, телефонов. Это была отличная подделка подделки.

Только одно имя перешло из старой книжки в новую. То, с которым была связана история, заставлявшая плакать железобетонных баб из общаги. Антон Каменщиков. Андрей не снабдил этого персонажа номером телефона, только адресом. И Трифонова сохранила традицию. Подарила Антону Каменщикову квартиру на первом этаже… расселенного дома в соседнем дворе. Точнее, через двор. Наверное, подсознательно ей хотелось, чтобы этот образец лучшего в человеке жил неподалеку. А пока там налаживали быт шумные смуглые гастарбайтеры.

Довольная собой Катя оставила результат своего труда на видном месте в квартире с запиской: «Она действительно нашлась». Кирилл еще спал, а ей пора было в клинику. Возвращаясь немного раньше обычного, Катя заметила любимого. Он уже почти завернул за угол ее, их дома. В качестве того самого хвоста, кончик которого прощался с брошенным лохом, выступала сумка с его вещами. Парень убирался навсегда.

Трифонова проследила за ним. Он уверенно шел по адресу Антона Каменщикова. Через открытое окно Катя видела, как, войдя в кухню, Кирилл грубо потребовал лестницу. И заставил мужиков выдрать вентиляционную решетку над газовой плитой. Ее нежный мальчик… Искусствовед… Студент… Влюбленный безумец… Что же он так любил? То, что скрывалось за решеткой. Кирилл сунул руку в отверстие и долго щупал воздух, наливаясь яростью. Изумленная и перепуганная Трифонова убежала.

Она успела лишь заметить, что из оставленной на столе книжки был выдран единственный листок с координатами, кто бы после увиденного сомневался, Антона Каменщикова. Чокнутый Кирилл ворвался следом, уронив на пол свои ключи. И, не сдерживая беспримесную ненависть, потребовал от Кати объяснений. Она призналась во всем: что любит, что не хочет расставаться. То есть не может его потерять до такой степени, что смастерила липу. Только бы он успокоился. Не все ли ему равно? Настоящая книжка Голубева, которая давным-давно сгнила на подмосковной помойке, была тем же.

И тогда Кирилл схватил Катю за горло. Душил, не помня себя, по-настоящему. Ничего не спрашивал, просто убивал за свое только что пережитое разочарование. Спас Катю Журавлик. Маленький трусливый метис наконец-то осмелился на полусогнутых войти в кухню. И мгновенно разобрался в ситуации. Он с лаем бросился к ногам душителя. Кирилл, отпинывая рыжую живую тряпочку, немного ослабил хватку. Катя вывернулась и завопила так, что сама надолго оглохла. Убийца подхватил сумку и выскочил из квартиры.

Жертва нападения вела себя, как все, пребывающие в шоке. Немного похоже на «как ни в чем не бывало». Склонилась над своим героем, впечатанным в стенку и шмякнувшимся на пол песиком, не подающим признаков жизни. Убедилась в том, что он дышит. Подняла ключи. Хорошо, что Кирилл их выронил, а то замки пришлось бы менять. Заперла двери и окна. Задернула шторы. А дальше сделала то, что могла сделать только Катя Трифонова. Принесла из обшарпанного шкафчика, висевшего в ванной, коробку дешевого стирального порошка. Высыпала из нее сухой песок, набранный две недели назад в дворовой песочнице. И извлекла записную книжку Андрея Валерьяновича Голубева.

Да, она взяла ее на память. И привезла из общежития в съемную комнату. Вещественная память об Андрее спокойно лежала на дне шкатулки с нитками и пуговицами. Если бы Кирилл к ней не прицепился, там бы и осталась. Но он одержимо требовал «последний сувенир». А Голубев ничего не был ему должен. И не был виноват в том, что умер. Катя надежно спрятала этот кусок поразительного одиночества. Нельзя было развлекать им молодого любовника. Нельзя, и все. Тогда она еще не знала, что сдастся. А когда сдалась, ей легче было подделать книжку, чем отдать в руки Кирилла настоящую. Еще порвет или сожжет, ревнивец чертов.

Однако кусок поразительного одиночества, как выяснилось, был изготовлен Голубевым тем же способом, что и его копия Трифоновой. Ложные данные несуществующих людей скрывали один-единственный адрес. Неизвестно чей. Слова «Антон Каменщиков» оказались просто паролем. И кем бы ни был Кирилл, наследницей покойного Андрея и владелицей того, что было спрятано в вентиляционной шахте, являлась Катя. По справедливости. Она его хоронила. Она, истекая слезами, уходила из квартиры, которая могла бы решить все ее проблемы навсегда. «Искусствовед» тоже не по закону обольщал ее, чтобы, раздобыв нужный адрес, предать. А не раздобыв, задушить.