Энтони Рейнольдс

Кхарн. Пожиратель Миров

Сорок первое тысячелетие. Уже более ста веков Император недвижим на Золотом Троне Терры. Он — повелитель человечества и властелин мириад планет, завоеванных могуществом Его неисчислимых армий. Он — полутруп, неуловимую искру жизни в котором поддерживают древние технологии, ради чего ежедневно приносится в жертву тысяча душ. И поэтому Владыка Империума никогда не умирает по-настоящему.

Даже находясь па грани жизни и смерти, Император продолжает свое неусыпное бдение. Могучие боевые флоты пересекают кишащий демонами варп, единственный путь между далекими звездами, и путь этот освещен Астрономиконом. зримым проявлением духовной ноли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его в бесчисленных мирах. Величайшие среди Его солдат — Адептус Астартес, космические десантники, генетически улучшенные супервоины. У них много товарищей но оружию: Имперская Гвардия и бесчисленные Силы Планетарной Обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но. несмотря на все старания, их сил едва хватает, чтобы сдерживать извечную угрозу со стороны ксеносов, еретиков, мутантов и многих более опасных врагов.

Быть человеком в такое время — значит быть одним из миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить. Забудьте о могуществе технологии и науки — слишком многое было забыто и утрачено навсегда. Забудьте о перспективах, обещанных прогрессом, и о согласии, ибо во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечная бойня и кровопролитие, да смех жаждущих богов.

...

Скалатракс (происхождение: награкали):

1. Место суда/конца (см. Время конца, ссылка MCXVII).

2. Уничтожение (примеч.: сожжение).

ПРОЛОГ

Встроенная в его мозг машина боли затихла. Сознание медленно возвращалось к нему.

В верхнем правом углу обзора мигал счетчик.

Два часа, тридцать семь минут и двадцать три секунды. Именно столько времени он пребывал под властью кортикальных имплантатов.

Пока что зверь насытился и дремал, вытащив свои когти из плоти его мозга.

Тело ныло от ран, руки налились свинцом от убийств. Но он не мог вспомнить ничего из того, что было.

Он потянулся и снял шлем. Ноздри заполнил смрад крови.

Два часа, тридцать семь минут и двадцать три секунды назад здесь был живой, дышащий мир. Теперь это смертная пустошь.

Он стоял посреди моря трупов, нет, колоссального океана, простиравшегося так далеко, насколько можно было окинуть взглядом. Вдалеке находились руины некогда великого города. Над разрушенными стенами поднимался дым.

Среди мертвецов пробирались другие Пожиратели Миров, которые снимали с павших братьев оружие и броню, забирали черепа и перерезали нити тех, кто еще был жив. Всех обильно покрывала кровь.

Над головой на низкой орбите висели боевые корабли легиона, похожие на падальщиков, которые ждут своей очереди кормиться.

Несколько мгновений он был в силах мыслить ясно, Гвозди Мясника не вопили в голове, впиваясь в мозг и понукая его исполнять их волю.

— Мы не можем продолжать это, — произнес он.

— Что? — прорычал голос у него за спиной.

Дрейгер оглянулся. Неподалеку от него находился легионер, облаченный в изъеденный радиацией черный доспех. Стоя на одном колене, он резал мертвую плоть. Куски мяса и волосы цеплялись за колючую проволоку, обмотанную вокруг оплечья и наплечников разрушителя. Руокх.

Кровь примарха. Неужто он настолько поддался Гвоздям, что сражался рядом с этим берсерком?

— Убивать каждый мир, куда мы приходим. — сказал Дрейгер. — Мы обескровим легион досуха.

Руокх встал, закончив свою жуткую работу. Он держал за волосы человеческую голову, из рваного обрубка шеи медленно сочилась кровь. Разрушитель враждебно глядел на Дрейгера линзами своего шлема типа «Сарум». Он молчал.

— Ангрона больше нет. Хорус мертв, — произнес Дрейгер. — Неужели это все, что нам осталось? Нескончаемая резня, а наше число будет медленно сходить на нет, пока мы все не поддадимся Гвоздям или не умрем? Такая участь нам уготована?

— Ты слишком много думаешь, — сказал Руокх. — Мы так себя ведем. Мы — такие.

— Должно существовать нечто большее.

Руокх отвернулся, качая головой.

— Кхарн, — произнес Дрейгер. — Нам нужен Кхарн.

Руокх рассмеялся. Это был неприятный звук. Злобный и резкий.

— Легион пошел бы за Кхарном, — сказал он. — Но он потерян для нас. Он не вернется.

— Он должен, — ответил Дрейгер. — Иначе легион уже мертв.

Кхарн. Даже тогда это имя вызывало страх, благоговение и уважение, даже у его же генетически усовершенствованных, гипераугментированных братьев — в братстве убийц, психопатов и берсерков, из которых состоял XII легион.

Возможно, «страх» — неправильное слово. «Они не познают страха» — вряд ли кто оспорит это незыблемое утверждение. Осторожность. Тревога. Дискомфорт. Опаска. Быть может, эти слова более уместны, и они точно с меньшей вероятностью спровоцируют смертоносную ярость.

Впрочем, его имя не вызывало ненависти, по крайней мере, в его легионе. Пока что нет. У легионеров XII не ассоциировалось с ним и слово «недоверие», или как минимум большее недоверие, чем то, с которым в легионе все относились друг к другу.

Разумеется, его уже называли предателем, как и всех их, но лишь те, кого ныне именуют лоялистами. Свои его еще так не называли, еще нет.

Нет, этому предстояло случиться позже.

Безусловно, и до и после Терры он являлся противоречивой фигурой, как и все лучшие из них. Он был сломлен, как и все они.

Гвозди слишком долго вгрызались в их разум. Они слишком долго пробыли в смертельной хватке этих полных ненависти имплантатов. Их слишком далеко увлекло вниз по багряной спирали. Обратного пути не было.

Их прежняя сущность почти стерлась, а то, что осталось представляло собой не более чем тень: фрагменты и раздробленные проблески тех, кем они могли быть до того, как добровольно разрушили себя в подражание примарху. Впрочем, они об атом не знали. В то время.

Но даже зная, сделали ли бы они иной выбор? Возможно. Некоторые из них.

Лучшие из них — а Кхарн, по крайней мере, какое-то время считался самым лучшим — ставили в тупик в наибольшей степени. Они были самыми истерзанными, самыми трагичными. Самыми противоречивыми. Кхарн воплощал это сильнее, чем кто-либо другой.

Кхарн Советник — самый рациональный в легионе. Холодная голова, уравновешивающая ярость Ангрона. Дипломат. Мудрец.

Кхарн Кровавый — самый неистовый из всех, когда Гвозди брали верх, что те делали все чаще после постигшей Ангрона… перемены. Все в легионе деградировали и до того, однако после Пуцерии их неуклонное погружение сорвалось в штопор стремительного свободного падения.

Теперь, когда все уже случилось, легко рассматривать Кхарна как худшего из всех, главного грешника, но также верно и то, что он — не сейчас, так тогда — главный пострадавший.

Быть может, он был мудрее всех даже тогда, во власти чернейшего безумия. Быть может, он предвидел, чем станет легион, и пытался это прекратить.

Но с другой стороны… может, и нет. Возможно, я усматриваю в поступках безумца чересчур многое. Возможно, выстраиваю внешний фасад рациональности как нечто, за что можно держаться, — спасательный буй среди бушующего шторма — и не желаю принимать альтернативу: что на самом деле в содеянном им не было никакого мотива.

До Скалатракса он был Кхарном, капитаном 8-й штурмовой роты, советником примарха-демона Ангрона. После стал Предателем, самым ненавидимым из Пожирателей Миров, даже среди своих.

Он первым оказался на стенах Императорского Дворца и последним покинул их — по крайней мере, так говорят теперь.

Мне неведома правда. Я не присутствовал и не видел этого.

Я видел то, что было потом.

Ххал Мавен, сенешаль сеньорис, 17-я рота