— Как скажешь. — Я с любопытством смотрю на Максима и замечаю татуировку на шее. Кобра. Хочется спросить, откуда она, но я сдерживаюсь.

На самом деле это первый человек, который отложил разговор на несколько минут, а не на несколько месяцев. Поэтому я прислушиваюсь к его словам и еду молча до парка. Когда мы приезжаем, Макс паркуется под огромным деревом, выключает ближний свет и глушит двигатель. Отодвинув своё сиденье чуть назад, он берёт пакет с едой и принимает положение полулежа. Я бы хотела сесть так же, но мне не позволяет больная спина. Выдохнув, я прижимаю ноги к себе и откидываю назад голову.

— Не думала, что проведу выходные в твоей компании, — признаюсь я. — Очень интересный исход дня.

— Я тоже так не думал, — отрезает парень и достает огромный гамбургер. — Но жизнь — вещь непредсказуемая.

— Сожалеешь?

— Это не тот случай, чтобы сожалеть.

— А какой должен быть случай?

— Два вопроса подряд, чужачка, — Максим жадно откусывает гамбургер и невнятно произносит: — Это не по правилам. Будем спрашивать по очереди.

— Ладно. — Открываю свой пакет и счастливо улыбаюсь. Картошка фри, чикенбургер, кусочки мяса. Голова идёт кругом. — Максим, ты мой герой.

— Я знал, что тебе понравится.

Я искренне улыбаюсь и пробую картошку: какое блаженство!

— Задавай вопрос, потому что я хочу задать свой. Ну же!

— Хорошо. — Парень хмурится, а затем протягивает: — Только давай договоримся: ответ не в два предложения, а полный.

— Договорились.

— Тогда вот мой вопрос: когда мы были под мостом, ты сказала, что не помнишь, как на твоём запястье появилась татуировка. Это последствие бурной вечеринки или что-то другое?

Я усмехаюсь.

— Вообще-то я потеряла память. — Гамбургер в руках парня застывает. — Прошлым летом упала с крыши пятиэтажного дома, а очнувшись, поняла, что не помню целый год. Врачи сказали, у меня амнезия.

— Прости. Я не знал. Наверное, с этим трудно смириться.

— Да уж. Я до сих пор не смирилась. — Почему-то меня не смутил его вопрос. Наоборот, стало легче, после того как я ответила. — Что ж, не всё в жизни так гладко, как хочется.

— Мне жаль.

— Разве мы разговариваем, чтобы пожалеть друг друга? Я ведь выжила, так что жалеть меня незачем.

— Ты права. Незачем.

Я киваю и увлечённо прикусываю губу. Хочется спросить о самом важном, но я начинаю издалека:

— Как ты попал в «стаю», и когда это произошло?

— Чуть больше года назад мы с братом наткнулись на группу подростков. Они развлекались прыгая с моста в реку. Полное безумие, — Максим улыбается. — Парни привязывали себя к железному бортику и ныряли в тридцатиметровую пропасть. На удивление, мне захотелось попробовать.

— Ты просто псих, — восклицаю я. — Это же опасно!

— Я стал Бесстрашным не потому что раздавал всем цветы, чужачка. Естественно, опасно, но разве меня это волновало? Я так полюбил развлечения подобного рода, что собрал с братом собственную компанию, где люди могли совершать безумные поступки и получать от этого удовольствие. А главное — получать удовольствие без последствий.

— 16 погибших подростков. Разве это не последствия? — осуждающе спрашиваю я.

— Ты ничего не знаешь. Так что прошу, не делай скоропалительных выводов.

— Подожди, — меня вдруг озаряет. — Ты сказал, собрал «стаю» с братом. Получается…

— Да, — Макс откусывает гамбургер и пожимает плечами: — Шрам, или, говоря человеческим языком, Стас, мой родной брат.

Я ошеломленно выдыхаю и только сейчас понимаю, насколько была слепа. Их внешнее сходство очевидно: острые скулы, прямой нос, чёрные, почти угольного цвета волосы, смугловатая кожа. Только глаза по цвету разные. Но я уверена, что, присмотревшись, нашла бы и в них что-то общее. Вероятно, меня ввела в заблуждение рана на лице предводителя: она изменила не только внешность парня, но и его внутренний облик. И все же как я могла так облажаться?

— Что ж, моя очередь. — Максим не ждёт, пока я приду в себя, спрашивает: — Почему тебя так интересует «стая»? В чём подвох?

— Подвоха нет. Я наткнулась на вас случайно, потому что хотела спасти сестру. — Я серьёзно смотрю на парня. — На самом деле, ваше сборище представлялось мне рассадником отморозков, которым плевать на свою жизнь и общепринятые правила. Вы делаете что хотите, когда хотите и где хотите. Я считаю это аморальным образом жизни. Точнее, я так считала. Но сейчас, — мне приходится придвинуться к Максиму, потому что произносимые слова являются страшной тайной: — Но сейчас я понимаю, что ошибалась. Моё мнение насчет того, что в ваших телах вместо крови течёт адреналин, — не изменилось, но я вижу что-то ещё, нечто такое, что жутко привлекает. И пока я не пойму, о чём речь, мне никуда от вас не деться.

Макс улыбается:

— Интересный ответ.

— Я хочу говорить честно, чтобы потом не было недопонимания. Скажи мне, «стаю» основали ты и твой брат. Так почему бразды правления в его руках? Почему вы не командуете вместе? Возможно, тогда удалось бы избежать многих смертей и трагедий.

— Мне это не нужно.

— А Шраму нужно?

— Пойми, хоть мы и родные братья, у нас разные жизненные принципы. Я — участник, он — организатор. — Парень выдыхает. — Руководить должен один человек, и я рад, что не мне представилась эта возможность.

— Считаешь, из тебя вышел бы плохой предводитель?

— Я не знаю и даже не хочу об этом думать. Тебе кажется, что Стас — корень зла, что он — причина всех наших бед и несчастий. Но ты глубоко ошибаешься. Мой брат готов пожертвовать всем, что у него есть. Он не даст свою «стаю» в обиду, я знаю это. Если бы у меня был выбор, я доверил бы свою жизнь именно ему, потому что… — Парень громко выдыхает: — Потому что это его призвание! Он так долго не мог найти себя, а сейчас, наконец, нашел. Стас — отличный предводитель и верный друг. Я уверен в нём, как в самом себе.

Я вспоминаю, как на перроне Шрам сдвигал подростков ближе к центру вокзала, как он предупреждал не терять голову во время испытания. Но это кажется такой мелочью по сравнению с тем, когда я просила его помочь освободить Карину из куба, а он стоял и бездействовал. Спорные чувства — и я не могу понять, в состоянии ли я доверить свою жизнь этому человеку так же спокойно, как Максим. Наверное, пока нет.

— Почему ты стояла на рельсах так долго? — неожиданно спрашивает парень, и я недоуменно пожимаю плечами.

В его глазах отражается грусть и какая-то безнадёга. Мне не понять этого взгляда. Только не сейчас. Может, чуть позже, но не сегодня.

Я не ожидала такого вопроса, поэтому я долго думаю, прежде чем ответить.

— Возможно, — колеблюсь, прикусив нижнюю губу. — Возможно, мне понравилось ощущать себя свободной.

— Но ты могла погибнуть.

— Я бы успела отпрыгнуть в сторону.

— Вряд ли, — Макс с горечью улыбается. — Ты должна чувствовать разницу между храбростью и безумством, чужачка. Глупость не поощряется. Большинство страдают именно потому, что приписывают себе слишком много.

— И это мне говорит человек, который прыгает с тридцатиметровой высоты в пропасть, вооружившись толстым канатом.

— Я серьёзно.

— Я тоже, — с вызовом восклицаю я. — Откуда твоя уверенность в себе? Если тебя прозвали бесстрашным, значит, ты совершил массу безумных поступков, не колеблясь и не дрожа. Чем я хуже?

— Ты ничего обо мне не знаешь. Нельзя перестать бояться. Каждый раз я понимаю, что могу не вернуться домой и сильно рискую, но на то у меня есть свои причины. Моя уверенность граничит с безысходностью и апатией. Я потерял вкус к жизни и теперь пытаюсь восстановить его, прыгая с обрыва, кидаясь под поезд и разгоняясь до двухсот километров в час. Адреналин спасает меня от смерти при жизни. Но зачем это тебе? Почему ты подвергаешь себя такой опасности? — Он недоуменно качается головой. — Кричишь на свою сестру, но делаешь то же самое.

— Тебе не понять.

— Это ты не понимаешь, Лия, — я поднимаю глаза на парня и чувствую как мне передаётся его волнение. — Не знаю, чего ты хочешь добиться, но это не стоит твоей жизни.

— Следующий вопрос, — раздражённо отрезаю я. — Итак…

— Мы ещё не закончили.

— Закончили. Я и так сказала тебе слишком много, теперь твоя очередь отвечать. — Парень громко выдыхает, а я задаю главный вопрос, который волнует меня больше всего: — Разумнее было бы спросить: страдаешь ли ты раздвоением личности? Но я не стану оскорблять тебя и поставлю вопрос по-другому: зачем сначала избивать меня, а потом спасать жизнь? Причём неоднократно.

— Чужачка, — протягивает Максим. — Это глупо.

— Ответь.

— Сама подумай.

— Макс, ты нарушаешь правила. Я задала вопрос — отвечай на него.

— Неужели это не очевидно? — Я качаю головой, и парень громко выдыхает: — Я помогаю тебе, потому что нахожусь в нужное время и в нужном месте.

— Что за чушь? — возмущаюсь я. — Хочешь сказать, ты побил меня, потому что находился в нужное время и в нужном месте? Это, как минимум, странно.

— Правила стаи просты — чужаков мы не терпим, а ты — чужая. У тебя не было вариантов, ты пострадала бы в любом случае. Правда, есть одно «но»: пострадать от гематомы на плече или от сломанных рёбер? — Глаза Максима становятся яркими, и я невольно засматриваюсь, осознавая, что даже в этом отвратительном поступке просвечивается нотка героизма. — Поединок с Костей, в лучшем случае, закончился бы переломом. Я сделал так, что ты смогла ходить на следующий день. Чувствуешь разницу?