Фиона Вуд

Шесть невозможных невозможностей

Посвящается Зои и Джорджу

Пролог

Я знаю одну девчонку.

Я чувствую ее сердцем. Я знаю о ней все, кроме одного: какая она на самом деле.

Ее зовут Эстель. И я по ней тоскую.

Эстель вечно слушает музыку только через один наушник iPod — саундтрек своей жизни.

Она перестала грызть ногти, все, кроме мизинца на левой руке.

У Эстель есть привычка теребить манжеты школьной кофты.

Она — единственный ребенок в семье. Как и я.

Она играет на виолончели.

Она любит моккачино. И молочно-банановый коктейль — с сиропом, а не с настоящими бананами. А еще шоколад, особенно батончики «Спелая вишня». У нее есть подруга в Нью-Йорке, которой она посылает «Спелую вишню». Их там не купить.

У Эстель много друзей. В отличие от меня.

Она живет по соседству. Рядом с домом, где сейчас живу я со своей семьей.

Она часто смеется.

Мы с ней совпадаем в трех из пяти любимых групп.

Ее любимые писатели — Джорджетт Хейер и Дж. Д. Сэлинджер.

Не могу объяснить, откуда я знаю все это о той, с которой не знаком.

1

Если не вспоминать о том, что кто-то умер, наследство — хорошая штука, верно? Неожиданно привалившая удача. И дела сразу в гору. Но у нас получилось с точностью до наоборот. Все очень быстро пошло наперекосяк.

У папы начались проблемы на работе. Громовые раскаты долетали даже до меня, при том что город у нас немаленький. Наша комфортная жизнь оказалась иллюзией, навеянной огромной кредитной задолженностью. Все полетело вверх тормашками. А следом кубарем полетели и мы.

Финансовые проблемы были только началом. Как-то вечером, стоя на площадке второго этажа, я со щемящей болью осознал, что родители уже ни капельки не любят друг друга. Но с каких пор? Улы-ы-бочку! Вот мы выглядим счастливыми. Позируем на Бруклинском мосту, едим фалафель в квартале Маре в Париже, плаваем с аквалангами среди гигантских треуголок возле Грин-Айленд.

Что пошло не так? Когда? И почему я этого не замечал?

Выходит, я, как та лягушка, не чувствовал, что вода становится все горячее и в итоге попал в суп?

Когда Аделаида, мамина двоюродная бабка, умерла и оставила ей дом, я подумал, что это разрядит ситуацию. Она и разрядилась, только совсем не так, как я ожидал. Наносекунду спустя папа огорошил нас известием: семейный бизнес уплыл в чужие руки, его объявили банкротом, он — гей и уходит от нас.

Жизнь перевернулась разом с ног на голову.

* * *

Наш дом выставили на публичные торги. Это означает, что банк продает его с молотка, потому что, по сути, владеет им. Кредиторы, которым задолжал отец, прислали ликвидаторов, которые вывезли все наше имущество. Это очень напоминает переезд, с той лишь разницей, что грузовик увозит все вещи в неизвестном направлении.

Когда грузили коробки в грузовик, мимо проезжал на велосипеде Джош Уиттерс из школы.

— Что, Сарел, переезжаете?

— Ты потрясающе наблюдателен, Уиттерс.

Интересно, в курсе ли он наших скверных дел.

— Говорят, твой отец разорился.

В курсе.

— Ага.

— Лузер.

И Джош рванул дальше.

Надеюсь, он все же не заметил мой пуфик с черепашками ниндзя — давно надо было его выбросить.

Обычно при подобном финансовом крахе личное имущество не описывают, но в нашем случае все до последнего отошло компании.

Нам с мамой удалось кое-что припрятать в доме ее подруги Элис: посуду, книги, одежду, мои комиксы и телевизор. И еще у нас остались фотографии, только без серебряных рамочек. Вся наша жизнь в двух коробках.

Ликвидаторы прошли по дому, точно полчища саранчи. Находиться в опустевшем здании было жутко. Такое гулкое эхо я слышал только в день нашего приезда. Но тогда оно сулило радость и новизну. А сейчас предвещало конец и то, что я предпочел бы не знать.

Нас вырвали с корнем. Ликвидировали. Прикончили. И еще кинули. Уиттерс был прав. Я действительно ощущал себя лузером.

2

Список дел:

1. Поцеловать Эстель. Знаю. Мы с ней не знакомы. Технически. И тем не менее это № 1.

2. Найти работу. Мы в полной финансовой заднице. И моя задача — вытащить нас оттуда, если новый мамин бизнес даст дуба.

3. Поднять настроение маме. Больше шансов, что бизнес не даст дуба, если она отчасти придет в себя.

4. Я не очень-то надеюсь на то, что стану крутым или популярным в новой школе, но хотя бы постараюсь не оказаться полным лузером.

5. Надо поговорить с отцом, когда позвонит. Но как, когда единственное, что мне хочется спросить, — это то, что я категорически не хочу знать: «Как ты мог нас предать?»

6. Экзистенциальное. Понять, как быть хорошим. Не хочу, став взрослым, в одночасье предать свою семью и уйти.

Невозможно.

Невозможно.

Невозможно.

Невозможно.

Невозможно.

Невозможно.

3

Я просыпаюсь, и сразу реальность накрывает меня снова, как волной. Бум! Хук в живот — там, гадко ухмыляясь, засела злоба. А рядом с ней — тоска, вниз тянет кирпичом. Три недели, как папа ушел, а мы с мамой переехали в дом ее двоюродной бабки Аделейд. Ныне покойной. Здесь страшный дубак. Середина зимы, разгар каникул. Пальцы так окоченели, что невозможно сжать их в кулак.

Окна приходится держать открытыми — из-за запаха. Обогреватели — на крайний случай, из-за финансов. Оттаиваю я только в постели, и жуть как медленно, потому что электрические одеяла — в прошедшем времени.

Здесь шесть спален — вместе с той, где умерла Аделейд. Та дверь закрыта наглухо. Я выбрал себе комнату не задумываясь — наименее вонючую и, с тех пор как мы въехали, преимущественно нахожусь в постели. Как будто тело приказывает мне впасть в спячку, и я повинуюсь. Отпадное могло бы выйти сочинение на тему о том, как я провел зимние каникулы.

И еще выяснилось, что дом вовсе не принадлежит нам. Мама унаследовала его в пожизненное пользование. Когда она умрет, дом достанется не мне, а Обществу охраны исторических зданий.

Так что умри она в ближайшее время, я окажусь на улице. Или с отцом. Думаю, тогда нам придется начать разговаривать. Жаль, что она не может продать дом. Он стоит кучу денег. Я видел цены в витрине агентства по недвижимости.

До кучи, наследство с обременением — в старой конюшне на заднем дворе живет какой-то чувак. Очевидно, это тоже по завещанию. Мы с ним пока не встречались. Он в отъезде.

Не сказать, чтобы мама была в восторге от такого расклада. Но, как она сама говорит, по крайней мере есть крыша над головой. Могло бы и того не быть. У нас нет ни гроша. Даже машины не будет, когда в конце месяца закончится аренда.

Можно подумать, у нас есть деньги на бензин.

Была надежда, что Аделейд оставит маме наличные, но не обломилось. Деньги отошли Национальной галерее, которая вряд ли нуждается в них так же сильно, как мы.

В адвокатской конторе нам передали единственную вещицу — шкатулку из черного дерева. У мамы загорелись глаза, но я сразу заметил, какой у адвоката смущенный вид, и знал, что она не найдет там то, на что рассчитывала.

— А где бриллианты? — наконец спросила мама.

— В скупке.

— Им там самое место, — сказала она.

В шкатулке оказались стеклянные бусинки — прозрачные с белыми прожилками, деревянная катушка с оранжевыми нитками, картонные железнодорожные билеты, девять золотистых булавочек, несколько медных монет в один и два цента и дюжина резных фигурок насекомых и животных.

— Это, я полагаю, на добрую память? — поинтересовался адвокат, каждой полоской своего костюма выражая сострадание.

Мама улыбнулась.

— Ими я играла, когда была маленькой. Выкладывала в ряд на подоконнике.

Во были времена. Хорошо, что меня не угораздило родиться тогда.

Адвокат кашлянул, поправил манжеты и украдкой взглянул на часы. Ему явно не терпелось огорчить других клиентов.

— Хотите оспорить завещание? — спросил он.

— Ну что вы! Аделейд была совершенно в своем уме.

Адвокат явно обрадовался. Кто бы мог подумать, ему же достанется меньше денег, но он, судя по всему, считал, что мама дала достойный ответ. Я был того же мнения.

Еще нам достался пес. Говард. Хотя, строго говоря, в ценностном отношении он скорее убыток, потому что его нужно кормить.

Мама — при всем своем достоинстве — была в бешенстве. Пришлось по пути домой сказать ей, чтобы сбросила скорость. Штрафы за нарушение правил дорожного движения нам сейчас не по карману. Да, конечно, мы в открытом море без спасательного круга, но умирать пока не хочется. Мама как-то страшно порыкивала сквозь стиснутые зубы.

— Хочешь поговорить? — спросил я. Явно надеясь, что она откажется.

— Поговорить? А как же! Только я не вижу смысла, Дэн, — сказала она. Я понял, что она имеет в виду смысл жизни, существования и т. д., а не разговора. Ей требовался жизненный совет. А у меня с ними, к сожалению, было не очень.

— Ну, по-моему, стакан всегда наполовину полон, разве нет?

— Это когда в стакане что-то есть, — ответила она. — А у нас он, увы, пустой.