— Родителей нет, воспитывала его тетка. Так сказала его секретарша, — ответил Денис Рыжков, тот, что сидел за рулем внедорожника. — Родом он откуда-то из Сибири. Она уточнит в личном деле. Обещала помочь с поисками родственников.

— Что еще секретарша говорит? Есть у нее предположения, кто мог желать смерти шефу?

— Она не говорит, все больше плачет. — Рыжков ядовито ухмыльнулся. — Зуб даю, у них был роман.

— Во-от! — поднял палец Кошкин. — Любил ее, любил, а потом бросил. Тоже мотив. Займись завтра, Денис, секретаршей.

— С удовольствием, — хохотнул тот и подмигнул напарнику. — Судя по голосу, она ничего.

— А ты прямо по голосу можешь определить, как женщина выглядит? — хмыкнул Кошкин.

— Могу.

— Да ладно тебе, Денис, гнать-то, — рассмеялся Саша Стешин. — У моей Валюши голосок писклявенький такой, невыразительный. А красотка она какая!

Денис промолчал, и Маша сделала вывод, что красоту Валюши он не оценил.

— Если Эльза в телефоне — это она, тогда действительно красивая, — улыбнулась она рассеянно. — Судя по сообщениям, которыми они обменивались, Стас Ивлиев не собирался с ней порывать. Более того, он ей доверял. И у них был роман, это точно.

— Когда ты все успела-то? — Саша повернулся к ней с переднего сиденья, удивленно прищелкнул языком. — Куда не повернусь — ты. То с Воропаевым говоришь, тут же, смотрю, ты уже с персоналом. И с гостями я тебя видел. Шустрая ты, Машка.

Поди пойми, хвалит он ее или осуждает. Она сдержанно улыбнулась. Денис вел машину, на Сашины слова никак не отреагировал.

— Что хоть узнала-то, колись. Я с кем ни говорил — никто ничего не видел. Столик в углу, за аквариумом. Слышали хохот, потом крик официантки. А видеть никто ничего не видел. Так что если у Воропаева был мотив, он мог отравить его запросто. Ладно, экспертиза покажет, в каком блюде был яд.

— В блюде или в напитках. — Майор внимательно смотрел, как Маша переворачивает последнюю страницу договора. — Дочитала?

— Так точно, товарищ майор.

— Что скажешь?

— У Воропаева был мотив, товарищ майор.

— Интересно. И какой же?

— Ему была выгодна смерть Ивлиева. — Маша убрала договор в папку и сунула ее в портфель погибшего.

— Можно подробнее, товарищ лейтенант? — с непонятной злобой потребовал Денис Рыжков. — Что, в этом договоре прямо ответ имеется?

— Сам договор не вызывает вопросов. Ивлиев передал Воропаеву часть акций, условия выгодны для обеих сторон. Для Ивлиева это просто подарок: его бизнес в ближайшем будущем мог уйти с молотка.

— В чем тогда подвох? — Кошкин с недоверием разглядывал сотрудницу-вундеркинда.

— Подвох в дополнительном соглашении, напечатанном мелким шрифтом. Думаю, Ивлиев подписал его не читая. И зря.

— Давай же, чего тянешь? — поторопил Денис. — Что там, в этом дополнительном соглашении?

— А там прописано, что в случае внезапной смерти одного из компаньонов весь бизнес переходит ко второму. Это допсоглашение заверено нотариально. Так что теперь Воропаев — полноправный хозяин фирмы Ивлиева. Вот так.

— Я лично досматривал Воропаева. — Денис, судя по голосу, раздражался все больше. — Карманы пустые, в портфеле тоже ничего подозрительного. Он не мог отравить Ивлиева. Тот даже с места ни разу не встал. Они друг у друга все время были на виду.

— Еду уже принесли отравленной, — согласилась Маша. Теперь, когда документы были в портфеле, она не отрывалась от стриженого затылка Рыжкова.

— Экспертиза установит, — кивнул Кошкин.

— А вот это вряд ли, товарищ майор.

— Что ты имеешь в виду, лейтенант? — Эта девица, кажется, уже и Кошкина начала злить. — Говори толком, хватит твоих загадок!

— Со стола пропала тарелка с фруктовой нарезкой, товарищ майор. Я лично осмотрела все — ее нигде не было: ни в кухне, ни на соседних столах. В мусорных контейнерах возле ресторана ее тоже нет. Тарелка пропала.

— А официантка что говорит по этому поводу?

— Говорит, что не убирала ее. И никто не убирал. Никто, кроме убийцы.

— Получается, убийца кто-то из персонала?

— Тоже вряд ли, товарищ майор.

Маша почувствовала, как атмосфера в салоне накаляется. Саша Стешин таращился на нее с изумлением. Рыжков злился. У Кошкина ее умозаключения тоже восторга не вызывали.

— Воропаев утверждал, что Ивлиев закусывал дыней.

— Это я слышал. И что дальше? — поторопил ее начальник.

— В перечне того, что входит в нарезку в этом ресторане, дыни нет. Только киви, апельсин, банан, яблоко, груша, виноград. Дыни нет. А Ивлиев закусывал дыней. Значит…

— Значит, отравлена была именно дыня? Ты это хочешь сказать?

— Думаю, да.

— А официантка что же, не видела, что несет в тарелке?

— Утверждает, что ей некогда на такое обращать внимание. Дыня и дыня. Может, подарок от шеф-повара. Только сам шеф-повар о дыне ни сном ни духом. Даже холодильник показал — нет там дыни. Кто-то ее положил уже после того, как тарелку выставили на стеллаж, откуда их берут официанты. А потом в суматохе тот же человек забрал тарелку со стола.

— Лихо! — похвалил Кошкин непонятно кого. — Тогда это точно кто-то из персонала. Надо их трясти.

— Или человек, замаскировавшийся под работника кухни. Заметьте, этот человек должен был знать о вкусах Ивлиева. Знать его настолько хорошо, чтобы быть уверенным, что он закажет именно фрукты. Не сыр, не овощи, а фрукты. Убийца знал его. И вот еще что…

Рыжков даже по тормозам дал, так хотелось рассмотреть эту выскочку. Второй день, понимаешь, в отделе, а у нее уже полный расклад по картине преступления. Они с Сашкой обычно неделю над этим пыхтят, а эта… Умнее всех, что ли?

Три пары глаз уставились на нее. В салоне сделалось душно, майор попросил Рыжкова открыть окно. Тот послушно опустил сразу все четыре стекла. Потянуло ветерком.

— Так что, Бессонова? — Кошкин скрестил пальцы на животе.

— Когда мы подъехали, ко мне подошла женщина. Помните, товарищ майор, даму в черном платье?

— Это с которой ты говорила, пока я с врачом здоровался?

— Так точно.

— И что дама в черном платье?

— Сказала, что видела подозрительного человека в начале четвертого, точнее, в пятнадцать семнадцать. Видела у служебного входа в ресторан. Среднего роста, щуплый, по одежде не понятно, парень или девушка.

— Как это не понятно? — Саша Стешин поднял бровь. — По походке и жестам все равно поймешь.

— Значит, наша дама не эксперт, — пожала плечами Маша и зачем-то добавила: — Ей не дано по походке и голосу определить, как выглядит человек.

Рыжков понял, в чей огород камешек. Сжал губы, растянул их в подобие улыбки. Слегка покивал: ладно, дескать, поживем — увидим.

— Дальше! — взорвался Кошкин, от которого не укрылась эта пантомима.

— Свидетельница утверждает, что подозрительный субъект какое-то время прохаживался вдоль стены. Потом присел — будто бы завязать шнурок. Потом подхватил пакет с чем-то и вошел внутрь. Как он выходил, дама не видела.

— Так! — Кошкин развернулся к Маше, глянул недобро. — Ты что делаешь, Бессонова? У тебя был важный свидетель, а ты его, вместо того чтобы допросить по всей форме, отпускаешь. Черт знает что в отделе творится! А если она, эта твоя дама в обтяжку, видела убийцу?

— Так точно, товарищ майор, — спокойно ответила Маша. Денис Рыжков торжествовал. Надо же, даже улыбки не скрывает на радостях, что ее разносят.

— И где нам теперь искать эту даму, а, Бессонова?

— Она завтра обещала прийти в отдел, товарищ майор. Для дачи показаний.

— Обещала она, — фыркнул Кошкин, успокаиваясь. — А если не придет?

— Тогда я сама к ней поеду, товарищ майор. Я записала адрес. — И закончила персонально для Рыжкова: — Вместе с паспортными данными.

— Дама гуляла возле мусорных контейнеров с паспортом? Какая удача! — Он отвернулся, завел машину, поднял все стекла. Дальше говорил уже на ходу: — И ведь как точно время запомнила! Поразительная память. А сама-то она, Мария Ивановна, зачем там отиралась? Не она ли отравительница? Может, она мамаша какой-нибудь девушки, которую Ивлиев обидел? Вырядилась уборщицей, скажем. На них ведь никто и никогда не обращает внимания. Дождалась, когда поставят тарелки для официантки, втиснула туда дыньку. Потом, когда Ивлиев рухнул под стол, спокойно умыкнула тарелочку и смылась. Дождалась нашего приезда и тогда…

Секундной паузы оказалось достаточно, чтобы Маша успела вставить:

— Значит, с общей картиной преступления вы, Денис, согласны? Я правильно понимаю?

Он замолчал. И молчал два дня.

Нет, со всеми остальными он разговаривал. Со всеми, кроме нее.

Она уже поняла, что, убегая с прошлого места работы от всеобщей нелюбви, ничего не добилась. Ничто не изменилось, ей по-прежнему будет трудно. Трудно и одиноко.

Она обречена на нелюбовь.