Грег Киз

Планета обезьян.

Война: Откровения

Посвящается Рене Хант


ПРОЛОГ

Первая пуля Маккалоу поразила мальчишку. Джефферсон как раз закончил свое пространное повествование про бар на Алки-бич и самое дрянное пойло, которое ему когда-либо доводилось пить. Точку поставил выстрел снайпера, выбивший из рассказчика дух вон. Тут-то Маккалоу и увидел фигурку в сером плаще с капюшоном, скрывавшим лицо. В глаза ему уставилась черная дыра ружейного ствола.

Мысленно Маккалоу бывал здесь потом много раз. Временами он вовсе не нажимал на спусковой крючок, временами представлял, что промахивается, и мальчишка в дождевике успевает обернуться: круглые карие глаза, гладкие щеки, еще не знавшие бритвы. Но что бы он там себе ни воображал, каждый раз все оканчивалось одинаково: пулей и трупом, скорчившимся у бетонной стены. Капюшон сваливался, открывая удивленное, даже изумленное лицо. Мальчишке было не больше тринадцати.

Последние несколько месяцев в воздухе постоянно висела какая-то морось — не то туман, не то дождь. Верхушки небоскребов Сиэтла прятались в низких мохнатых тучах, по ночам с Каскадных гор спускалась промозглая марь и ползла по улицам, словно поток помоев. Перед давно опустевшим кафе все еще торчал рекламный щит с накарябанным мелом меню: «суп дня» и жареный сыр. Когда-то яркие неоновые вывески давно потухли. Умирающий мальчик лежал рядом с витриной магазина допотопных игрушек. Какое-то время он смотрел на дыру у себя в груди, потом поднял глаза на Маккалоу. Тот открыл рот, вроде как собираясь сказать что-нибудь ребенку, только что?..

И тут разверзся ад. Маккалоу услышал свой крик, приказывающий людям бежать в укрытие, а вокруг падали зажигательные бомбы, воняющие скипидаром. Он повел стволом винтовки в сторону мужика — вперед и чуть правее. Тот уже два раза промахнулся, стреляя по Маккалоу из дробовика. Седая поросль на физиономии в сочетании с очками делали его каким-то безликим. Маккалоу тоже сделал два выстрела. Мужчина попятился было, но через два-три шага рухнул на кучу мусора и хвои, покрывавших улицу.

Следующий выстрел невидимого снайпера чиркнул Маккалоу по ребрам. Бронежилет защитил, но дыхание занялось от ужаса. Он нырнул за кирпичную стенку. Юная Форест уже была там и глядела своими широко распахнутыми глазами на Джефферсона. Если бы не дыра в груди, можно было подумать, что тот просто прилег полюбоваться медленно проползающими облаками. Маккалоу заметил, что рана была не от дробовика, а от мощной винтовки. Значит, ни мальчик, ни тип в очках Джефферсона не убивали.

— Форест! — рыкнул Маккалоу. — Хорош пялиться, он помер. Мне нужно, чтобы ты засекла стрелка.

Она очумело взглянула на него, наконец узнала, и ее взгляд прояснился.

— Есть, сэр.

— Он застрелил Джефферсона, шедшего вторым, едва мы вывернули из-за угла. Значит, засел где-то между третьим и одиннадцатым этажом. Сейчас я перебегу через улицу, он выстрелит, а ты смотри в оба.

— Но, сэр…

Не слушая ее возражений, он резко выдохнул и кинулся мимо тела Джефферсона через открытое пространство, которое, казалось, тянулось на несколько миль, хотя в действительности было не шире двадцати футов. Раздался уже знакомый свист пули из крупнокалиберной винтовки, но она его не задела. Маккалоу опять улыбнулась удача. Перекатившись по земле, он спрятался за давным-давно брошенным внедорожником. Рядом вновь пропела пуля снайпера.

Маккалоу оглянулся на Форест, прятавшуюся за стеной.

— Есть, сэр! Окно третьего этажа!

— А если гранатой?

Она прищурилась, прикидывая расстояние, затем кивнула.

— Можно, сэр.

— Окей, я тебя прикрою.

Он приподнялся, выглядывая сквозь окно с пассажирской стороны. Тут же по корпусу внедорожника ударила пуля. Досчитав до трех, Маккалоу вскочил и принялся нещадно палить по окнам третьего этажа. В одной из комнат кто-то метнулся, глухо бахнул гранатомет Форест. Из окна вырвалось оранжевое пламя, на мгновенье мелькнул человеческий силуэт с раскинутыми в стороны руками, и все окончательно заволокло дымом.

Стычка на этом не закончилась, но дальнейшие воспоминания о ней смешались в горячке боя. Если бы так называемая «милиция» была подготовлена получше, двумя убитыми группа Маккалоу не отделалась бы. А вернее всего, никто из нее вообще не выжил бы. Но им противостояли не настоящие солдаты, а шайка сброда, случайно завладевшего оружием. Есть разница между дисциплинированным римским легионером и варваром, беспорядочно размахивающим мечом. В какие-нибудь полчаса участок был зачищен.

Пацан был все еще жив, но опасности уже не представлял. Дробовик валялся на земле, пока его хозяин зажимал рану, из которой по каплям вытекала его душа.

Маккалоу постоял, наблюдая, пока мальчишка не умер.

Еще один. Он снова открыл рот, собираясь что-то сказать, но что тут скажешь-то? Правильных слов просто не существовало…


Маккалоу вздрогнул, осознав, что рядом с ним кто-то говорит. Слов было не разобрать, словно бубнило далекое радио.

— Чего надо?! — рявкнул он.

— Простите, полковник. — Слова сделались четкими, а голос — знакомым. Форест. — Вы приказали разбудить вас до рассвета, — устало произнесла она извиняющимся тоном, комкая в руке свой берет.

В жизни она выглядела старше, чем в его сне: в коротких вьющиеся волосах цвета воронова крыла проглядывали серебряные нити, у глаз и в уголках губ залегли морщинки. Судя по тому, как изменилась ее внешность, с того дня легко могло пройти не десять лет, а все двадцать. Впрочем, то же самое относилось и к нему самому.

Маккалоу вздохнул, проведя рукой по почти безволосой голове. Он валялся на койке в своей каюте на «Дедале», куда рухнул от усталости прямо в тельнике и камуфляжных штанах. Маккалоу поднялся, на его груди звякнули армейские жетоны.

— Есть что новое?

— Ничего важного, сэр. Мы вышли из пролива несколько часов назад. Капитан ожидает вас на планерке.

— Хорошо. Скажи ему, что я буду через пять минут, — ответил Маккаллоу, вытаскивая из-под подушки «Беретту М9» и засовывая ее в кобуру.

Потом потянулся за рубашкой.

Он уже сбился со счета, сколько раз ему снился этот кошмар. С того рокового выстрела минуло десять лет. Но и тогда это был не первый раз, когда ему приходилось кого-то убивать. Давний-предавний случай, на иной войне и на другой земле, такой далекой теперь, что она сама казалась сном. Просто сходство обстоятельств: такая же засада, и так же он нутром почуял конец чужой жизни. Но это было нужно, этим занимаются все солдаты с самого зарождения человеческой цивилизации. Так делали его отец и дед, а прежде — их отцы и деды. Убийство, как и собственная смерть, — не более чем часть их работы.

У первого убитого им мужчины тоже были отец и мать, а может, и любимая жена с детишками. Однако он никогда не приходил к Маккалоу в ночных кошмарах вроде того, который посещал его последние несколько месяцев, словно злобный призрак.

Приходил мальчишка. А, собственно, почему? Не Маккалоу же вложил в его руки оружие, направив пацана на хорошо обученных федералов? В иных местах подростки такого возраста уже считаются мужчинами. В последнее время он часто встречал мальчишек, чьи глаза были холодными и мертвыми как бриллианты. Их детство давно закончилось, если вообще когда-либо начиналось, и в незрелых телах обитали безжалостные убийцы.

Это случилось в Сиэтле. Чума еще только начинала свое победное шествие по стране, и оставленных ею раны, подобно гною, заполнила эта самая «милиция». Тот пацан не был солдатом. Маккалоу понял это по его глазам. Обычный мальчишка, прежде «воевавший», наверное, только на игровой приставке. Наверное, поэтому мальчик у магазина игрушек оставил такой глубокий след в душе Маккалоу.

Он словно ознаменовал конец чего-то важного, стал межой, отделившей Маккалоу от той страны, где люди имели роскошь думать о детях как о ком-то, кого надо защищать от мерзостей жизни. Но ведь это и тогда было не более чем заблуждением, разве нет? Частью той слабости, которая привела их в итоге к падению. В этом смысле «милиционеры», возможно, были не так уж неправы. Человеческая раса не может позволить своим детям быть детьми. Когда-нибудь потом, может быть, после того как все закончится, детство вернется.

Но не сейчас. Сейчас же он приближался к отправной точке, где брал свое начало новый мир, к реторте, в которой зародился вирус, созданный для лечения болезни Альцгеймера, а в итоге пожравший, по самой приблизительной оценке, около девяноста процентов человечества. Маккалоу полагал, что вполне подкован в теории вопроса: вирусы — это не живые существа, а пакеты генетической информации, которые проникают в живые клетки и видоизменяют их, дабы произвести себе подобных. Ученые считали, что болезнь Альцгеймера можно победить, если встроить в вирусы определенный генетический материал и заместить им дефектные гены, стерев их тем самым из генокода пациентов.

Это сработало, по-видимому, на одном-единственном больном, а именно — отце изобретателя, да и то на краткое время. Потом болезнь вернулась в еще злейшей форме, чем прежде, и убила его.