После Стрижа печенья осталось всего ничего, и Эмили с Рейчел решили, что будет проще взять их наверх прямо на противне и захватить ещё пару бананов.

Поднимаясь по лестнице, Эмили подумала, что эта лестница, наверное, главное отличие их дома от квартиры Рейчел. Эмили не представляла, как можно жить на одном этаже. Ей нравились лестницы. Отличное место, чтобы сидеть на ступеньках и злиться, когда тебя донимает Стриж. Полезное место, где можно складывать вещи, которые надо забрать к себе в комнату, но пока лень подниматься. И подходящее место под галерею картин и старинных зеркал из коллекции папы с мамой.

Многие картины были не просто старинными, а по-настоящему древними. Мама сказала, что она привезла их из дома родителей. Они были такими тёмными, что Эмили с трудом различала, что на них нарисовано: какие-то смутные силуэты, окутанные тенями, или белые, призрачные лица, проступавшие сквозь налёт грязи и толстый слой лака. Вперемежку с картинами висели школьные фотографии в рамках и рисунки Юлы, Лори, Эмили и Стрижа, но старинных картин было больше: картин и зеркал в массивных деревянных рамах с причудливым резным узором, который был гораздо интереснее сумрачных изображений на тёмных полотнах.

Больше всего Эмили нравилось огромное зеркало на верхней площадке — там, где кончалась центральная лестница и начиналась узкая лесенка, ведущая в её комнату на чердаке с башенкой.

Это большое старинное зеркало висело на стене между дверями в комнаты Юлы и Лори. Оно было вставлено в золочёную раму в виде цветочной гирлянды, обвивавшей стекло и вырезанной столь искусно, что ты различал каждый стебель каждого цветка и крошечных птичек и мышек, которые прятались среди цветов. Лепестки и пёрышки птиц были подкрашены некогда яркой, а теперь потускневшей краской, но так Эмили нравилось даже больше. И ей нравилось собственное отражение в этом зеркале. Наверное, из-за света, льющегося в большое окно на площадке, отражение как будто мерцало, переливаясь мягким сиянием, напоминающим свет свечей — именно такой свет, под который и делалось это зеркало. В подсвечниках, крепившихся прямо к раме, даже сохранились старые огарки. Они наводили на мысли о том, что Эмили следует уложить волосы буклями и надеть длинное платье поверх нижних юбок с накрахмаленными кружевными оборками.

Вот и сейчас, проходя мимо зеркала, Эмили закрутила хвостик в высокий пучок и глянула на своё отражение, ожидая увидеть в серебристом стекле викторианскую девочку, но увидела только себя: её лицо раскраснелось после прогулки на солнце на большой перемене, хвостик сбился набок. Эмили скорчила рожицу своему отражению и попыталась поправить хвостик.

Потом посмотрела на двери в комнаты Юлы и Лори с двух сторон от зеркала. Они ей напомнили, что им с Рейчел надо бы поторопиться. Сёстры скоро вернутся из школы, и им тоже захочется чего-нибудь сладкого. Сегодня дверь в комнату Юлы была серовато-зелёной: видимо, из-за странной игры света на лестничной площадке Эмили часто казалось, что двери в комнаты сестёр меняют цвет. Дверь Юлы могла быть какой угодно, от изумрудно-зелёного до серого, а дверь Лори — от кремово-жёлтого до ярко-красного, в зависимости от того, с какой стороны на неё посмотреть и насколько сегодня жарко. Сейчас дверь Лори была оранжевой, как пламенеющий закат.

Дверь в комнату Стрижа всегда была светло-голубой, но зато она перемещалась. То есть, конечно, она оставалась на месте, и Эмили просто казалось, что она передвигается. Наверное, из-за теней. Однажды Эмили видела, как дверь Стрижа оказалась между дверями Юлы и Лори и её любимое зеркало как бы вошло в его комнату и висело у него над кроватью. Но дело было глубокой ночью, когда Эмили спустилась в туалет, так что, возможно, всё это ей просто приснилось.

Да, такой удивительный у них дом. Эмили привыкла к нему, но посторонние люди иногда удивлялись. Вот и сейчас Рейчел застыла на месте, растерянно глядя по сторонам.

Эмили легонько подтолкнула подругу к маленькой лестнице, что вела в комнату на чердаке:

— Пойдём быстрей, а то я сейчас умру с голоду…

Рейчел моргнула, и они побежали наверх. У них за спиной раздались гулкие тяжёлые шаги. Эмили оглянулась и увидела Ворчуна: он шёл за ней по пятам, вытянув шею и с надеждой принюхиваясь.

— Ну хорошо. Ты получишь печенье. Но только одно. Я тоже проголодалась, и это я их испекла!

Дверь в комнату Эмили никогда не меняла цвет. Она всегда была фиолетовой и всегда оставалась на одном месте. Эмили нравилась её комната. Девочка знала, что, когда была маленькой, она спала в крошечной комнатушке, примыкающей к спальне родителей на первом этаже, прямо под комнатами Юлы и Лори. Но она почему-то не помнила, как это было. Комната Эмили на чердаке тоже была совсем крошечной, но зато это была её комната и больше ничья. В большой семье (особенно в большой семье с двумя старшими сёстрами, которые любят командовать, и младшим братом, который, если бы не поленился, мог бы очаровать даже птиц и заставить их петь по команде) ей досталась самая лучшая комната. Кровать Эмили стояла в нише сбоку от двери, и места в самой комнате оставалось только на комод — но была ещё башенка. Она выдавалась из стены наружу, и получался такой полукруглый выступ с большими окнами. Заострённую крышу поддерживали пыльные балки, на которые Эмили иногда вешала всякие красивые штуки: верёвочку с колокольчиками или сверкающие шары и снежинки на Рождество.

Но больше всего Эмили нравились окна в башне. Стёкла в них были волнистыми — она не знала, как ещё их описать. Очень старые стёкла, сказал ей папа. Возможно, оставшиеся с тех времён, когда этот дом только построили, а дому уже почти двести лет. Эти толстые зеленоватые стёкла дребезжали на сильном ветру, и в окна сквозило, но Эмили не жаловалась. Когда она сидела за столиком в башенке и смотрела в окно, иногда ей казалось, что она видит лес и настоящие сказочные дворцы, а не обычные скучные дома на другой стороне улицы. Эмили садилась на диванчик под окнами и уносилась в мир грёз, а иногда рисовала, стараясь перенести на бумагу эти сказочные пейзажи, которые видела краем глаза через «волшебное» стекло. Один из её рисунков папа вставил в рамочку и повесил у себя в кабинете. Мама сказала, что у Эмили слишком бурное воображение, и это было несправедливо, потому что страсть к рисованию Эмили, конечно же, унаследовала от мамы; Ева всегда рисовала, целыми днями. Но мама сказала так после того, как учительница Эмили передала записку её родителям, в которой сообщалось, что их дочь плохо справляется с домашними заданиями. Её родители не привыкли к запискам из школы. Юла, Лори и Стриж учились блестяще. Они вообще были умными, все трое. Эмили тоже не была тупицей, но рисовать и печь торты у неё получалось гораздо лучше, чем решать примеры.

Эмили честно старалась не отвлекаться и садилась делать уроки спиной к окну, но эта хитрость не очень-то ей помогала. Краем глаза она всё равно видела окна и знала, что там, за стеклом, происходят какие-то удивительные истории.

Удобно устроившись на диванчике под окном, Эмили с Рейчел принялись за печенье. Ворчун сидел на полу между ними, положив голову на диванчик и глядя на девочек умильными влюблёнными глазами. Когда он так смотрел, его нельзя было не угостить, и он явно давал понять, что хочет печенье и бананами от него не отделаешься. Бананы — не лучшее угощение для собак.

— Интересно, почему он не толстеет? — задумчиво проговорила Рейчел. — Его же все кормят. Даже просто прохожие на улице. Помнишь ту девочку, которая отдала ему мороженое?

Эмили вздрогнула:

— Ещё бы не помнить! Её мама так на меня орала! Она не поверила, когда я сказала, что Ворчун ничего не отбирал, её дочка сама его угостила, а он стоял рядом, вся морда в мороженом, а сам на седьмом небе от счастья. Это было ужасно.

Ворчун тщательно обнюхал диванчик, не осталось ли там сладких крошек, тяжко вздохнул и пошёл вниз, топая по ступеням.

Прислонившись щекой к прохладному оконному стеклу, Эмили наблюдала, как по небу плывут лёгкие облачка. Клубясь белой дымкой, они превращались в подвижные фантастические фигуры. Интересно, подумала Эмили, видит ли их Рейчел или они видны только ей? Может быть, она какая-то не такая… Не такая, как все. Она единственная в семье, кто видит странные вещи краешком глаза. Когда она однажды сказала Стрижу, что двери комнат меняют цвет, он посмотрел на неё как на ненормальную, а потом рассмеялся.

Но Эмили не обижалась. Она не обижалась даже на то, что сёстры и брат были явно умнее её, хотя немного расстраивалась в конце года, когда им всем выдавали табели с оценками. Она ни за что бы не променяла свои мечты и волшебные видения на «отлично» по правописанию.

— Рейчел! Звонил твой папа! Он сейчас за тобой заедет! — крикнула Ева из кухни. Девочки хором вздохнули, поднялись с диванчика и поплелись вниз.

Эмили лишь на секундочку глянула в зеркало на площадке, чтобы проверить, не сошла ли краснота с её носа — кажется, он обгорел на солнце, и она опасалась, что он будет облезать. Она с беспокойством взглянула в зеркало и… не увидела своего отражения. Стекло клубилось туманом.

Эмили растерянно моргнула, не понимая, в чём дело. Мама пыталась очистить стекло? Оно всегда было в пятнышках, в тёмных крапинках в тех местах, где осыпалась серебряная амальгама, но никогда не было мутным и серым. И когда они с Рейчел поднимались наверх, зеркало было нормальным.

Она подошла ближе, пристально вглядываясь в затуманенное стекло, и подняла руку, чтобы к нему прикоснуться. Может, оно запотело? Зеркало висело недалеко от ванной, а Юла и Лори любят подолгу плескаться под душем, и после них в ванной всегда стоит пар. Но Эмили так и не прикоснулась к стеклу. Ей показалось, что там… Она на секунду зажмурилась и посмотрела ещё раз.

Из зеркала на Эмили глядело лицо.

Чьё-то чужое лицо.

Даже не её собственное лицо в необычном мерцающем освещении, не лицо девочки викторианских времён, которой Эмили представляла себя. Нет, это была совершенно другая девочка. Кожа бледная — даже бледнее, чем у Юлы и Лори, золотистые волосы с зеленоватым отливом, густые локоны напоминают водоросли, которые тихо качаются на воде. Серебристо-зелёные глаза сверкали даже при тусклом свете зазеркального мира. Диковатые, смеющиеся глаза, и сама девочка в зеркале… она смеялась, в этом Эмили была уверена. Эмили видела её приоткрытый рот, аккуратные острые зубки и ярко-розовый язычок.

Эмили вновь поднесла руку к зеркалу. Ей вдруг подумалось, что, если она к нему прикоснётся, её рука пройдёт сквозь стекло. Может быть, это уже не стекло. Сейчас оно было похоже на толщу воды. Эмили застыла, не решаясь притронуться к зеркалу, которое было уже не совсем зеркалом. А вдруг эта девочка схватит её за руку и утащит к себе в зазеркалье? Или не схватит и не утащит? Эмили даже не знала, что её больше пугает.

— Кто ты? — прошептала она, провела рукой по деревянным цветам на резной раме и тихо ойкнула, когда пальцы что-то кольнуло и вокруг девочки в зеркале вдруг расцвёл белый шиповник, увитый плющом. Зеленоватые волосы вспыхнули золотом, как колосья пшеницы, девочка улыбнулась, и вокруг неё выросли белые розы. Эмили слышала их аромат, очень слабый, но явственно сладкий, чуть пряный.

Что там за странное место, за зеркалом? Эмили знала, что за этой стеной стоит шкаф Лори. Но, может быть… может быть, это какое-то нездешнее место? Зеркало было почти как дверь, приглашающая войти. Дверь, которая лишь чуть приоткрылась. Сердце Эмили замерло от восторга. Это она приоткрыла дверь? Она заставила зеркало измениться?

Эмили сдвинула руку чуть ближе к стеклу, размышляя, каким оно будет на ощупь, а девочка в зеркале пристально наблюдала за ней и тоже подняла руку, как будто хотела притронуться к Эмили через стекло.

Она похожа на Лори, полусонно подумала Эмили, прикоснувшись к холодной поверхности зеркала. Она присмотрелась к девочке повнимательнее. Это Лори? Это какой-то розыгрыш? Если Лори разломала заднюю стенку шкафа, мама её убьёт.

Конец ознакомительного фрагмента