Иван Купала

В начале десятого служебная «ауди» Арсентьева с включенной мигалкой вырулила на Бережковскую набережную у площади Европы. В салоне звучал американский вариант блатного шансона «Постой, паровоз, не стучите колеса, кондуктор, нажми на тормоза…» — песня The house of the rising sun[Дом восходящего солнца (англ.).] 1964 года в исполнении группы Animals, которой оба компаньона вполголоса подпевали.


There is a house in New Orleans
They call «the Rising Sun»
And it’s been the ruin of many a poor boy
And God I know I’m one…[Есть в Нью-Орлеане один дом // Его называют восходящее солнце // Он погубил много бедных парней // И видит бог, я один из них (англ.).]

Пристань была полностью оцеплена ОМОНом, который держал на дистанции уже столпившихся зевак. К плавучему ресторану Grand River Palace[«Большой дворец на реке» (англ.).] вела длинная красная ковровая дорожка. На входе стояли шкафообразные охранники из агентства, обслуживавшего фестиваль, с ручными металлоискателями и торчащими из-под накрахмаленных воротников закрученными спиралью проводами наушников. Ребята были явно натасканы на такого рода мероприятия: завидев издалека машину Арсентьева, они не стали задавать лишних вопросов относительно личности гостей и наличия у них пригласительных билетов.

На теплоходе было еще пусто. Этот плавучий шедевр ресторанной мысли представлял собой огромное двухпалубное судно. Верхний ярус был открытой площадкой, а нижний закрыт дымчатым плексигласом. При рациональном подходе к организации празднеств корабль мог, вероятно, принять на борт больше тысячи человек. Арсентьев с Потемкиным прошли в ресторан через площадку на носу судна. Снаружи около входа торжественный и седовласый Владимир Спиваков во фраке репетировал со своими «Виртуозами Москвы» «Оду к радости». Посреди площадки стояла настоящая звонница, на которой висели колокола разного калибра, а вдоль бортов располагались какие-то металлические каркасы с рядами остроносых трубок, напоминающих ракеты. Изнутри зал был полностью задрапирован пышными бело-сине-красными полотнищами, с потолка свисали лампады. «Да уж, Никита Сергеевич в своем духе. Интересно, где тут у них красный уголок, а главное, когда появятся хоругвеносцы?» — съерничал про себя Кирилл и обратил внимание на накрытые синими простынями ящики, складированные там и сям. На столах уже стояли бутылки с водой, водкой, коньяком и настоящим французским абсентом. В центре зала на небольшом подиуме были установлены барабаны и синтезатор, к которому были приставлены гитары. За инструментами виднелось большое плазменное панно.

Появились первые гости. В ресторан зашла известная светская львица и телеведущая, дочь первого демократически избранного мэра Санкт-Петербурга, ныне покойного Анатолия Собчака Ксения в сопровождении розовощекого Сергея Капкова — депутата Госдумы, бывшего вице-губернатора Чукотки и одного из доверенных лиц олигарха Романа Абрамовича. Компанию им составлял какой-то кряжистый темноволосый джентльмен, явно из сферы бизнеса. Ксения слегка прихрамывала, ее лицо выражало невыносимую скуку. Арсентьев резво вскочил и подошел к ним. Перекинувшись несколькими фразами, все трое в его сопровождении подошли к столу.

— Хочу представить вам моего друга Кирилла Хановича Потемкина, — сказал Арсентьев. — Это наш маленький король пиара.

Потемкин смущенно заулыбался:

— В присутствии королевы пиара твои эпитеты явно неуместны, Алексей Игнатьевич. При подобных обстоятельствах я лишь скромный паж. — Он пододвинул стул Ксении.

Она явно оценила комплимент, но не удержалась от шпильки:

— Никогда о вас не слышала.

— О настоящем короле пиара не должно быть слышно, поверь моему опыту, — пояснил Капков, с которым Кирилл был немного знаком. — На то он и король. Слышно лишь о тех, с кем он работает. Правда, королевство у Потемкина маленькое, так что он сам себе и судья, и прокурор, и адвокат.

— Только палачи у меня на фрилансе, — пошутил Кирилл.

— О да! Палачи отменные. Кстати, — Алексей развернулся, представляя второго спутника Ксении, — Борис Михайлович Брегоут, восходящая звезда столичного девелопмента.

«Если Арсентьев — господин А., то это, наверное, господин Б.», — подумал Кирилл, пожимая ему руку.

— Мне казалось, звезды на нашем строительном небосклоне погасли после того, как господин Полонский так неудачно спрыгнул со своего небоскреба «Федерация».

— Это тот, который посылал в жопу всех, у кого нет миллиарда? — уточнила Ксения. Почему-то слово «жопа» в ее устах звучало совсем не вульгарно.

— Тот самый, — подтвердил Арсентьев, присаживаясь. — Но мне почему-то кажется, что это не было несчастным случаем. Там же не поселковый клуб любителей парашютного спорта все организовывал. Для Полонского это было очень важное мероприятие, он хотел своим прыжком показать, что его загибающийся бизнес еще жив. При такой подготовленной рекламной акции парашют не может просто так взять и не раскрыться. Так что тут два варианта: либо ему помогли, либо он сам решил так красиво уйти из этого мира. Все же весьма эпатажный был человек.

— Не будем о грустном, — хихикнул Брегоут. — Он еще легко отделался. За такие номера, какие этот фраер исполнял на рынке, у нас в Питере людей вообще-то… — девелопер осекся. — В общем, когда Лужкова тут сняли, посвободнее дышать стало. Строить, опять же, проще.

— Кстати, Борис, — вступил в разговор Арсентьев, — насчет того, кто о ком слышал — не слышал. В этом вопросе Кирилл мог бы быть вам весьма полезен. В наше время жажда — ничто, а имидж — все. Господин Потемкин как раз специалист по имиджу.

— Интересно, — живо отозвался Брегоут. — У меня имеются некоторые планы на общественном поприще.

«О! Это я удачно сегодня зашел», — подумал Потемкин.

— У вас неплохо получается лоббировать, Алексей. — Собчак сверкнула пронзительно голубыми глазами.

— Это, скорее, вирусный маркетинг, Ксения Анатольевна, — парировал Арсеньев.

Потемкин решил разрядить атмосферу. Он взял стоявший перед ним коньяк и налил в четыре рюмки — Арсентьеву, Капкову, Брегоуту и себе.

— Что будете пить, Ксения Анатольевна? — спросил он у Собчак.

— Мне, естественно, шампанское, да где ж его тут дождешься-то, — лениво произнесла Собчак, поправляя очки.

Кирилл встал, подошел к еще пустующему соседнему столу и принес оттуда ведерко со льдом, из которого торчало горлышко шампанского. Отточенными годами движениями он откупорил бутылку, заполнил на две трети бокал Собчак и взял слово:

— Предлагаю выпить за то, чтобы никакие тернии не помешали нам достичь звезд!

— Ну да, — грустно вздохнула Ксения. — В деревне Гадюкино детишки знали, что сопьются, но все равно мечтали стать космонавтами.

Все рассмеялись и осушили бокалы. Между тем гости уже начали подтягиваться. Оркестр играл «Времена года» Джузеппе Верди. Зал ресторана заполнялся светскими львами, львицами и просто шакалами. Кирилл сразу заметил сухощавого министра культуры Александра Авдеева, по старой посольской привычке прибившегося к дипломатическому обществу, — он стоял в окружении нескольких серьезных господ разного цвета кожи, явно представлявших ведущие кинематографические державы в ранге не ниже атташе по культуре. В числе дипломатов была и одна статная дама — послица Великобритании в России Анна Прингл. К ним же примкнул бывший глава British Petroleum и нынешний член совета директоров ТНК-ВР Тони Хейворд, чью блестящую карьеру так предательски спалила платформа Deepwater Horizon в Мексиканском заливе. Из российских бизнес-персон, уже заглянувших на огонек, были заметны вечно молодой глава «Альфа-банка» Петр Авен, строго придерживающийся имиджа оптинского старца Виктор Вексельберг, лоснящийся и похожий на индуса хозяин банка «Русский стандарт» Рустам Тарико, предмет вожделений интернет-сообщества охотниц за богатенькими Буратино forbes_fuckers Александр Мамут, а также бородавчатый бизнесменблогер Олег Тиньков, который не такой, как все. Государство, помимо Авдеева, уже представляли человек с подкопченным лицом — вице-премьер Вячеслав Володин, его коллега по правительству и главный олимпиец России Александр Жуков, министр транспорта Игорь Левитин, плеяда депутатов Государственной Думы во главе с окончательно усохшим Андреем Макаровым. С некоторой натяжкой к этой же группе можно было отнести и бывшего депутата, завсегдатая всех светских тусовок Алексея Митрофанова. Примечательно, что его окончательно заплывшая салом личность как раз что-то оживленно обсуждала со слегка поддатым Жуковым. С точки зрения исполнения государственных функций в существовании ни того ни другого никогда не было никакого смысла. Но они играли психологически полезную роль шутов — каждый при своем дворе. Собственно кинематографическую публику на этот момент уже представляли как мэтры, вроде оскаровского лауреата 1980 года, режиссера фильма «Москва слезам не верит» Владимира Меньшова с супругой и главной героиней того фильма Верой Алентовой или похожего на мумию Станислава Говорухина, так и предпоследнее поколение — сверкающую лысину явно уже принявшего дозу Федора Бондарчука оттеняли Олег Меньшиков с очередным юным другом и актриса Екатерина Волкова — экс-супруга Лимонова, родившая ему сына и дочь. Она втолковывала кому-то про свой развод со старым большевиком — мол, имея трех несовершеннолетних детей, содержать еще и четвертого, престарелого, ей больше невмоготу. «Интересно, — подумал Потемкин, — а пламенного национал-большевика заразили СПИДом до развода или уже после него?» Впрочем, он решил не прояснять этот вопрос у Арсентьева в присутствии Собчак. По лицу Ксении было видно, что она несколько занервничала, когда увидела, что на борт поднялась кинодива Рената Литвинова, — их скандальная разборка в клубе «Мост» уже который год была темой пересудов в высшем свете. Телевизионное начальство в лице директора Первого канала Константина Эрнста и его супруги Ларисы Синельщиковой о чем-то перешептывалось с рулевым газпромовского НТВ Владимиром Кулистиковым и российско-украинским телемагнатом Александром Роднянским. Вокруг них нарезал круги вездесущий шоумен и телеведущий, автор книги с претенциозным названием «Евангелие от Соловьева» Владимир Соловьев. Неподалеку обменивались последними сплетнями акулы русского глянца — главные редакторы русских изданий журналов Harper`s Bazaar, Vogue и GQ Дарья Веледеева, Виктория Давыдова и Николай Усков. Поодаль мило ворковали похожий на мопса придворный модельер Валентин Юдашкин и его коллега по цеху Алена Ахмадулина. Рядом в невероятной расцветки камзолах стояли ведущие программы «Модный приговор» на Первом — советский модельер Слава Зайцев и человек неопределенного пола и занятий Александр Васильев.

Гости продолжали прибывать. Кирилл уже перестал следить за пополнением звездного состава пассажиров «Гранд Ривер». Через главный вход шла нескончаемая череда чиновников, олигархов, артистов, спортсменов, шоуменов и просто великосветских клоунов. Разнообразие нарядов поражало воображение — от строгих вечерних платьев до небрежных вельветовых и твидовых пиджаков с заплатами, в которых щеголяли те, кто хотел подчеркнуть свою принадлежность к нонконформистской «интеллектуальной элите». Именно к ней, вероятно, относил себя «современный Максим Горький», бывший омоновец, а ныне прозаик-бунтарь Захар Прилепин, который любил прихвастнуть тем, что как-то на встрече Путина с писателями отодрал у его любимого лабрадора Кони клок шерсти. Огромный, лысый, в кожаных штанах и черной рубахе, он стоял посреди зала и выбирал себе подходящую компанию. Наконец он нашел беззубого хоккеиста из клуба «Вашингтон» Александра Овечкина, который крутил в руках тарталетку. Вокруг столов порхали известные российской публике менестрели: Алексей Кортнев, Валерий Сюткин и уже совсем старенькая женщина-космос Жанна Хасановна Агузарова. Стрекоза Наталья Водянова в очередной раз вывела в свет своего нового мужа с «Первого канала». Кирилл никак не мог запомнить его болтающуюся фамилию — то ли Болтянский, то ли Болтенко.

На площади Европы, за оцеплением, визжали поклонники и щелкали фотовспышки. Внутри, между столиками, уже дефилировала и совсем малозначимая, но антуражная публика вроде блондинки Светланы Маниович, кинувшей своего великовозрастного мужа ради молодого любовника, и Софико Шеварднадзе — внучки Белого Лиса, бывшего правителя Грузии. Гости постепенно осваивали оба яруса корабля. «О! Сколько лет, сколько зим!», «И вы тут!», «Какие люди! У нас не хуже, чем в Каннах!» — слышались восклицания там и сям. Наконец «Виртуозы Москвы» грянули династический гимн Глинки «Славься!», и на палубу, предводительствуемая Никитой Сергеевичем Михалковым и его братом Андроном Кончаловским, проследовала процессия звезд мирового экрана, в числе которых действительно наличествовали Мел Гибсон, Анджелина Джоли, Шон Пенн, Джек Николсон, а также не анонсированные Арсентьевым Моника Белуччи с Венсаном Касселем и Ингеборга Дапкунайте. За ними успели забежать три съемочные группы центральных российских телеканалов и несколько прошедших отбор придворных «папарацци». Последней из гостей с традиционным достоинством на борт поднялась светская репортерша Божена Рынска.

— Отдать швартовы, дорогие мои! — раздался усиленный динамиками голос Михалкова. Сидевшая рядом с голливудскими гостями чопорная переводчица еле успевала переводить. — Между прочим, завтра христианский мир будет отмечать рождество Иоанна Крестителя, — в древней русской традиции это праздник Ивана Купалы. А наше сегодняшнее торжество плавно перетечет в завтрашний день. Сейчас на этом корабле мы пойдем к стенам древнего Кремля, где нас ждут гулянья до утра по Красной площади. Мы так редко можем собраться в одно время в одном месте. — Михалков прижал руку к сердцу. — Давайте же наслаждаться замечательным обществом!

Теплоход загудел и нехотя тронулся. Из броуновского движения гостей постепенно начало выкристаллизовываться некое подобие гражданского общества. Одна его часть продолжала стоять и ходить туда-сюда, жеманно здороваясь и позируя перед фотокамерами суетящихся операторов. Другая рассаживалась за столы, формируя компании по интересам.

— Интересно, а ОМОН нас не будет разгонять? — иронически поинтересовался Потемкин. — Ведь эти гулянья по Красной площади могут быть квалифицированы как несанкционированное шествие — полторы тысячи человек, демонстрирующих свои политические взгляды. Можно сказать, марш согласных. Ко всему прочему, с иностранными инструкторами.

— Никита еще не всю программу обозначил, — загадочно намекнул Арсентьев.

— Надо же! — оживилась Собчак. — Поделитесь, Алексей. Я ведь знаю, что вы ужасный сплетник. Но если это про череп Дэмиена Херста, то я уже в курсе.

— Да что там череп! — еще более таинственно произнес Арсентьев. — Это не конечный пункт прогулки по сердцу России. Только об этом, — он приложил палец к губам, — просьба здесь никому не говорить.

— Вы меня интригуете. Зуб с кремлевской стены даю — никто не узнает вашу ужасную военную тайну. Я же вам не Джулиан Ассанж какой-нибудь.

— У нас за этой самой стеной будет прием, который дадут президент и премьер. Все устроено так, будто это экспромт. Все очень хорошо сошлось: день рождения у мэра Собянина, и Путин с Медведевым как бы решили устроить в честь Сергея Семеновича посиделки в Кремле. А тут как раз вся публика с кинофестиваля к ним в гости приходит. Как бы по-простому так. Шли, гуляли себе и зашли на рюмку чая с баранками. И тут, надо же, случайно оказались вездесущие СМИ. Колесников опять же. — Арсентьев показал глазами на съемочные группы и звезду кремлевского медиапула Андрея Колесникова в неизменной клетчатой байковой рубахе. — Вы когда-нибудь раньше на закрытии фестиваля телекамеры видели?

— Нет, — задумалась Собчак. — Если признаться, такой помпезной церемонии на нашем заштатном в общем-то фестивалишке еще ни разу не было. Как будто это их последний и решительный бой. Количество гламура никогда не переходит в качество — оно переходит в пошлость. За обилием всяческой мишуры теряется суть вещей.

Все задумались, разглядывая публику, воспрянувшую с «Интернационалом», в несколько ином свете. Кирилл решил взять инициативу на себя и блеснуть навыками тамады.

— Золотые слова, Ксения Анатольевна! Я как раз припомнил одну забавную притчу. — Потемкин откинулся на кресле, перемещаясь в центр общественного внимания.

— Серьезно? — ожидаемо заинтересовался Капков.

— Обожаю всякие притчи! — захлопала ресницами Собчак. — Особенно если они к месту.

— Вполне, Ксения Анатольевна. Однажды профессор философии, стоя перед своим классом, взял большую стеклянную банку и наполнил ее камнями. Потом он спросил у студентов: «Полна ли эта банка?» Они хором ответили: «Да, полна». Тогда профессор вытащил коробку с крупной охотничьей дробью, высыпал ее в банку и немного потряс. Дробины распределились между камнями. Профессор еще раз спросил студентов: «Полна ли банка?» — и услышал ответ: «Да, полна». Тогда он взял коробку с песком и насыпал его в банку. Песок занял имевшиеся пустоты. Профессор опять спросил студентов, полна ли банка. Все сказали: да, и на этот раз однозначно, она полна. Тогда профессор извлек бутылку шампанского, откупорил ее и вылил в банку. Студенты засмеялись. Учитель сказал: «А сейчас я хочу, чтобы вы поняли, что банка — это ваша жизнь. Камни — фундаментальные вещи в вашей жизни: семья, здоровье, друзья, дети — то, что необходимо, чтобы ваша жизнь оставалась полной даже в случае, если всего остального вы лишитесь. Дробь — то, что лично для вас стало важным: работа, дом, машина. Песок — это мелочи. Если сначала наполнить банку песком, не останется места, где могли бы разместиться дробь и камни. Так же и в вашей жизни. Если тратить все время и энергию на мелочи, не останется места для главного. Определите ваши приоритеты. А прочее — пыль».

Кирилл сделал паузу. Все подумали, что это уже конец истории, и приготовились комментировать, но он жестом показал, что еще не закончил.

— Тогда одна студентка подняла руку и спросила профессора: «А какое же значение имеет шампанское?» — Потемкин наполнил бокал Собчак. — Профессор улыбнулся и сказал: «Я рад, что вы спросили меня об этом. Так я хотел показать вам, что, как бы вы ни были заняты, всегда можно найти время для бутылки хорошего вина».

Собчак рассмеялась и подняла бокал.

— Очень своевременный тост, дорогой товарищ! — с легким кавказским акцентом одобрил Арсентьев, подражая Сталину.

Корабль шел вниз по реке. Официанты, лавируя между столами, разносили огромные тарелки с устрицами и легкими закусками. На сцену взгромоздилась парочка популярных конферансье с Первого канала, имеющих большую разницу в росте, но одинаково чернявых и небритых, — высокий заводной бонвиван Иван Ургант и приземистый пузатый меланхолик Александр Цекало.

— Дорогие друзья! — начал Ургант, элегантно держа в руках радиомикрофон. — Наше начальство в лице Константина Львовича, — он сделал реверанс в сторону столика, за которым сидели Эрнст с супругой, — попросило нас сказать вам несколько теплых слов…