— Господа, — генсек заговорил в камеру, — правительства объединенных наций уполномочили нас обсудить с вами сложившуюся ситуацию.

Пан Ги Мун говорил по-английски, но голос за кадром дублировал его на русском. Девушка в хиджабе пришла в движение, зажестикулировала руками. «Сурдоперевод, — догадался Потемкин, — „Аль-Джазира“ вещает на многих языках. Наверное, это будет самая рейтинговая передача за всю историю телевидения». Басаев как будто услышал его мысли и усмехнулся:

— Я что-то не припомню, чтобы во время операции в Беслане в 2004 году правительства каких-то наций уполномочивали вас вести переговоры.

— Во-первых, та драматическая ситуация была внутренним делом одного из государств, — стараясь сохранять спокойствие, ответил Генеральный секретарь. — А во-вторых, мы не говорим о переговорах. Речь идет о контактах и обмене информацией по сложившейся ситуации. И прежде всего хотелось бы попросить вас в целях безопасности прекратить телевизионную трансляцию нашего общения.

«Не зря корейские журналисты прозвали его „скользким угрем“, — подумал Кирилл. Басаев отреагировал довольно решительно:

— Не надо лукавить и прятаться за формулировки, господин Мун. Раз вы обращаетесь к нам с какой-то просьбой, значит, это уже переговоры. Но эту просьбу мы удовлетворить не можем. Никаких тайных переговоров с мировым правительством не будет. Умма должна знать, что мы тут обсуждаем.

— Мы не являемся мировым правительством… — начал Генеральный секретарь.

— Это можно не объяснять, — оборвал его Басаев. — Правительства, о которых вы говорили, тоже ими не являются. Вы все — лишь марионетки. Но вы и ваши правительства можете донести до своих хозяев наше послание. И первое такое послание заключается в том, что мы намерены говорить с Синедрионом напрямую. Тем более, что жизни некоторых его членов сейчас находятся в руках Аллаха. То есть в наших руках.

Пан Ги Мун переглянулся с сидящими за круглым столом полпредами, а те — со своими коллегами, сидящими позади.

— Но вы можете нам сейчас хотя бы обозначить, какие цели преследуете? — спросил Генеральный секретарь.

— Мы пришли сюда, чтобы спасти весь этот прогнивший мир. И вас, — Басаев ткнул в камеру, — и всех тех, кто оказался в этом зале. И мы будем находиться здесь до тех пор, пока не свершится правосудие. Синедрион ответит за те преступления, которые творились на протяжении нескольких тысяч лет. Надеюсь, у вас хватит разума, чтобы не предпринимать на острове Бела никаких действий военного характера. Вспомните, чем закончилось то самое «внутреннее дело одного из государств».

Оператор моджахедов показал крупным планом заминированные канистры с напалмом.

— Об этом никто не говорит! — заволновался Пан Ги Мун. — Но из ваших слов непонятно, чего конкретно вы хотите.

— Конкретно? Для начала мы хотим, чтобы кяфиры убрались из Афганистана и с Кавказа. На это вам отводится двадцать четыре часа.

Было видно, как полномочный представитель США — смуглая худощавая ямайчанка Сюзанн Райс — протестующе замахала руками. Басаев продолжал:

— Но это не главное. Главное условие мирного разрешения этой ситуации заключается в том, что Синедрион должен выдать нам существо, которое он здесь породил. Мы точно знаем, что он здесь, и могли бы просто уничтожить всех, кто есть на острове. Но жизни всех, кроме одного, нужны для решения мелких задач вроде тех, которые я уже обозначил. Для достижения главной цели значение имеет смерть — смерть одного. Если Синедрион выдаст нам его, мы выпустим пленных — тех, на кого он укажет. С нашей точки зрения, это вполне приемлемая схема обмена.

Генеральный секретарь достал салфетку и вытер большой морщинистый лоб.

— Но вы же понимаете, что мы не вполне уполномочены…

— Понимаем. Поэтому даем время на размышления. 24 часа, в течение которых мы надеемся увидеть демонстрацию доброй воли в виде начала выполнения требований.

Шамиль щелкнул пальцами, и окошко с залом Совбеза погасло. Картинка с острова развернулась во весь экран, сурдопереводчица съехала в левый угол, а камера нацелилась на аль-Масри, который начал читать проникновенную проповедь на арабском. Басаев выключил звук на айпаде — шейх сидел в нескольких метрах, и все желающие могли послушать его вживую.

— Неужели ты думаешь, что они на это пойдут, Шамиль? — усмехнулся Кирилл. — Нет, ты что, и правда настолько наивен, что веришь в это?

— А что такое? — Шамиль, кажется, слегка смутился.

— Да то, что они скорее здесь сами все напалмом сожгут, чем сделают то, что вы хотите.

— Если все здесь сжечь напалмом, мировой порядок прекратится. Смотри. — Он обернулся к стоявшим у края сцены нукерам и крикнул: — Дайте сюда связь!

Несколько ассасинов подкатили к нему железную коляску, похожую на те, что используют в супермаркетах. Она была заполнена мобильными телефонами — видимо, теми самыми, что постояльцы сдавали на ресепшен. Басаев встал, зачерпнул несколько трубок и поковылял к краю сцены.

— Вот, ловите! — Он швырнул телефоны на первый ярус. — Звоните родным и знакомым, расскажите им, где вы и что надо сделать, чтобы они вас опять увидели!

Шамиль вернулся обратно и сел. Другие участники шуры последовали его примеру и тоже начали разбрасывать по залу телефоны. В рядах амфитеатра возникла давка. Люди бросались к падающим трубкам, вырывали их друг у друга. Кирилл подумал, что ему это что-то напоминает. Оказавшись на море, он любил с булкой зайти по мосткам куда-нибудь подальше и кормить стаи прибрежных рыб. Серебрящаяся масса бурлила, сильные отпихивали слабых, прорываясь жадным ртом к вожделенной пище.

— Социальный дарвинизм в действии, — отметил Потемкин. — Зря ты халдеев поубивал, Шамиль. Они бы мигом тут все раздали. Да и вообще, если вы приготовились к долгой осаде, обслуга совсем не помешала бы. Надо же есть, пить, говно убирать здесь. Непродуманно как-то. Зачем вы так жестоко с персоналом?

Басаева перекосило.

— Жизнь — это очередь за смертью, но многие все время пытаются пролезть без очереди. На этом острове больше нет халдейского племени.

— Есть! — раздался уверенный голос из-за спины. — В этом зале есть халдейка, и она рядом с нами. Выдает себя за клиентку.

Потемкина прошиб холодный пот. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Развернувшись, он увидел довольное лицо Кураева. Басаев тоже развернулся:

— Где она?

Кураев показал на Беатриче. Фея уже все поняла — она побледнела и сжалась.

— Да вон сидит. Третьего дня я ее самолично миссионерил. Простите, Кирилл Ханович, но Jedem das Seine,[Каждому свое (нем.).] как было написано на воротах Бухенвальда. Это выражение здесь весьма к месту.

Басаев повернулся к Кириллу:

— Это правда?

— Он все врет, Шамиль! — Потемкин попытался мобилизовать все свои навыки непревзойденного лгуна. — У нас с батюшкой старые счеты. Бабу не поделили, вот он и пытается отомстить чужими руками.

Басаев жестом приказал привести фею. Его нукеры схватили ее и поставили на колени рядом с Кириллом. Амир вытащил два пистолета Стечкина, взвел их и приставил один ствол к ее голове, другой навел на Кирилла.

— Ты, конечно, помнишь притчу про суд царя Соломона над двумя женщинами, поспорившими о ребенке?

Потемкин кивнул. Басаев продолжил:

— Как-то раз к царю на суд явились две женщины, которые не могли поделить между собой младенца, — каждая говорила, что это ее ребенок. Соломон приказал разрубить младенца пополам, чтобы обеим женщинам досталось по части. Первая сказала: «Рубите, и пусть он не достанется никому», а вторая крикнула: «Отдайте лучше ей, но только не убивайте!» Соломон решил суд в пользу второй женщины, так как именно она была его матерью. — Шамиль взмахнул пистолетом: — Выбирай, кто из вас сейчас умрет.

— Она должна жить! — не раздумывая, выпалил Кирилл.

— Тогда прощай.

Беатриче вскрикнула.

— Не слушайте его! Он пьян! Он наглотался наркоты! Этот человек, — она показала на Кураева, — прав, я никакая ему не жена. Я — халдейка Беатриче.

Лицо Басаева расплылось в довольной улыбке.

— Ну вот, видишь! Я мудрее царя Соломона.

Он отвел пистолет от головы Потемкина и со злостью бросил в лицо фее:

— Конец тебе, отродье шайтана!

Разговоры по телефонам в зале прекратились, воцарилась мертвая тишина. Потемкин увидел сотни глаз, устремленных на них. Этот взгляд он видел на Кремлевской набережной, когда тонул горящий «Гранд Ривер». Большинство взирало на сцену с нескрываемым любопытством и даже злорадством, многие снимали на только что обретенные мобильники. Это была вершина эволюции современной элиты, и Кирилл поймал себя на мысли, что ему хочется прямо сейчас сжечь всю эту публику.

— Этого не будет, Шамиль! — твердо сказал он и встал на ноги.

— Да ну! И что же сможет помешать мне отправить ее в ад прямо сейчас?

— Одна важная информация. Тот, кого вы ищете, находится прямо перед твоим носом.

Кирилл часто попадал в ситуацию решающего выбора. Но в данном случае речь шла не о банальной альтернативе или развилке, о выборе между одним и другим, третьим, десятым, тысячным вариантами. Это был нелинейный, парадоксальный выбор, выходящий за пределы рационального. Со своей жизнью здесь, в этом мире, он расстался бы сейчас без всякого сожаления, отдал бы ее, променял на жизнь Беты. Но обмен не был принят. Проверив то, что он сейчас сказал, Басаев должен просто пристрелить его, и, таким образом, останутся живы остальные заложники. Но это не спасет Беатриче — она халдейка, и следующая пуля достанется ей. Спасти ее можно было, только вернувшись в ту реальность, где он пребывал до встречи с Осирисом. Тогда он останется жить сам, оставит жизнь Беатриче, но при этом перестанет быть человеком и потеряет ее. Кирилл взвесил все и достал единственный оставшийся козырь. Он застыл на секунду, потом обратился к небу и крикнул:

— ЛОСТЛОССАА!!!

Ничего не случилось. Потемкин замер в изумлении, оглядываясь по сторонам, — все декорации были на месте. Страшная догадка мелькнула в его голове. Он вдруг подумал, что Осирис с его заклинаниями был лишь наркотической галлюцинацией, как и все события минувшей ночи. При таком раскладе он — не просто генерал без армии, он всего лишь человек, который не может предотвратить непоправимое. Басаев увидел его растерянность и рассмеялся:

— Глупый кяфир! Ты даже понятия не имеешь, о чем мы тут говорим. Сядь на место и попрощайся с ней.

Он приставил дуло к голове Беатриче и нажал на курок. Выстрела не последовало, вместо него амфитеатр сильно тряхнуло, будто произошел подземный толчок. Басаев еще раз попробовал выстрелить, но Стечкин не слушался — его заклинило. Шамиль направил на Беатриче другой пистолет и несколько раз щелкнул, пытаясь выжать пулю, но она не выходила. Кирилл посмотрел вокруг и увидел, как мир начал вновь преображаться. Безоблачное прежде небо затянули тучи, и все погрузилось во мрак. Циклон закручивался над островом, образуя огромную воронку. Басаев и остальные вожди ассасинов ошалело мотали головами, не понимая, что происходит. Пространство вокруг ожило, залилось радужным светом, в котором замелькали грейлины. Раны на теле Потемкина моментально зарубцевались, кости срослись, наручники раскрылись и упали на пол. Он подошел к Шамилю, который сидел, недоуменно рассматривая свои пистолеты, и приказал:

— Дай мне свой меч!

Кирилл забрал оружие, осмотрел его и пальнул в воздух.

— Видишь, у меня он исправно стреляет. Дай второй.

Басаев нехотя протянул ему другой пистолет. Кирилл взял его и обратился к подавленной публике, сидящей на сцене. Потемкин говорил одновременно со всеми и с каждым в отдельности, на его родном языке:

— Насколько я понимаю, господа, вы явились сюда, чтобы найти меня. Ваше желание исполнено. Так почему я не вижу радости на ваших лицах? Кем вы возомнили себя? Вы, тупые бараны! Неужели вы могли помыслить, что в силах своею немощной рукою и железным мечом положить конец тому, кто создал само железо? Вы уподобились нанизанному на рыбацкий крючок жалкому червю, что вообразил себя властелином подводного мира. Я открою вам истину, страшную для вас. Дьявол не перед вами, он внутри вас, он пленил ваш рассудок и жаждет власти над преисподней, которую вы творите собственным разумом. Сей обман разъедает ваши души и лишает вас зрения. Я расскажу вам одну из историй Белы, которая случилась в те времена, когда Содомское пятиградие процветало и слава его простиралась далеко за пределы ханаанской земли. Однажды два ангела под видом странников пришли в Сигор и остановились на ночлег в доме одной богатой семьи. С ними обошлись весьма негостеприимно и поселили в холодном подвале. Когда ангелы расстилали постели, один из них увидел дыру в стене и заделал ее. А на следующую ночь ангелы попали на ночлег в дом очень бедного, но гостеприимного человека. Супруги разделили с ангелами скромную еду, которая у них была, и уложили их спать в свои постели, чтобы они могли хорошо выспаться. Проснувшись утром, ангелы увидели, что хозяин и его жена горько плачут. Ночью в хлеве умерла корова, молоко которой было единственным источником их пропитания. Младший ангел спросил: «Почему так случилось? У первой семьи и так было все, но они оставили нас без еды в подвале, а ты им помог. Другая же семья была очень бедна, но готова поделиться последним, а ты позволил, чтобы у них умерла единственная корова?» «Все не так, как кажется, — ответил старший ангел. — Когда мы были в подвале, я увидел, что в дыре в стене спрятан клад, и замуровал его. Когда на следующую ночь мы спали в постели, смерть пришла за женой хозяина, и я отдал ей вместо нее корову».

Аудитория, затаив дыхание, внимала Кириллу, пытаясь понять, к чему он клонит. Потемкин говорил и ловил их мысли, в которых смешивались стыд и страх.

— Вещи не такие, какими они предстают, пройдя сквозь призму земной иллюзии. Вы подобны тем трем слепцам, что осязали слона и видели перед собой кто змею, кто колонну, кто веревку. Тот, кого вы нарекли Даджалем, есть тот, кто пришел уберечь мир от небытия адского. Но открою вам еще одно: когда нога ваша ступила на эту землю, никакого слона на ней не было. Эта жена, — он показал на Беатриче, — погубила его, обратив в человека. Теперь же вы самолично призвали его. Посмотрите в это отверстое небо. Идет конь белый, и сидящий на нем называется верный и истинный, который праведно судит и воинствует. Очи у него как пламень огненный, и на голове его много диадим. Он имеет имя написанное, которого не знает никто, кроме него самого. Он облечен в одежду, обагренную кровью. Имя ему: «Слово божие». И воинства небесные следуют за ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным, топчет точило вина ярости и гнева бога вседержителя. На одежде и на бедре его написано имя: «Царь царей и господь господствующих».

На этих словах все увидели сияние, исходившее от верхнего яруса амфитеатра, где был вход. Оно затмевало все светильники и прожекторы. Это был единорог. При виде чудесного существа по залу прокатилась волна изумления. Химера спустилась вниз по лестнице и встала рядом с Кириллом, гарцуя на месте. Потемкин ухватил единорога за гриву, запрыгнул на него и произнес, указывая на книгу в руках Беатриче:

— Ваши судьбы — в этой скрижали. Сейчас мы впишем в нее новую страницу и исправим все то, что еще можно исправить.

— Опять колдуешь. — Фея поднялась и пошла к нему, протягивая Книгу судеб.

В этот момент Кирилл заметил, как в самом центре зрачка на сцене взметнулась фигура Айгюль Озкан. Она выхватила из-под полы черную коробочку и крикнула:

— Аллаху акбар!

Турчанка держала пульт дистанционного управления. Кирилл почувствовал, как мышцы ее руки начали сжиматься, приводя в движение большой палец, лежащий на кнопке. Тумблер щелкнул, и электромагнитный импульс погнал волну к сотням изнывающих в нетерпении бомб. Потемкин собрал в кулак всю свою волю и крикнул:

— ЗАМРИ!!!

Приказ обратил амфитеатр в музей восковых фигур. Время остановилось, и все вокруг замерло — люди на земле, птицы и облака в небе, даже ветер — все застыло в том состоянии, в каком их настигло слово. Взгляды ассасинов были прикованы к Озкан, в них смешались ужас, обреченность и восхищение. Кирилл посмотрел на Беатриче, которая стояла у его ног, потрясенная происходящим. Он вдруг понял, что по сравнению с предыдущим пришествием в нем произошла разительная перемена. Его любовь к ней не только не ослабла — она разгорелась с новой, неимоверной силой. Бог обожал ее так же, как оставшийся в прошлом человек. Он нежно подхватил фею и усадил перед собой на единорога:

— Смотри вперед и не оборачивайся, а то все тут же взорвется!

Химера поскакала туда, откуда явилась, разрывая гробовую тишину грохотом копыт. Когда она запрыгнула на последнюю ступень, Беатриче повернула голову и посмотрела вниз — туда, где, победно подняв над головой пульт, стояла Озкан. В глазах феи были ярость и желание отомстить — Потемкин почувствовал ее боль, понял, зачем она это сделала, и тоже развернулся. Чаша амфитеатра тут же вспыхнула. Клубясь и свистя, огненный смерч охватил все пространство, заглушая хор человеческих существ. Корчась от боли, они бултыхались в языках пламени и обращались в пепел. Столб пламени поднялся к небу, а потом обрушился на окрестности, сметая все вокруг. Единорог мчался галопом, унося своих наездников от обжигающей стихии. Он остановился около самого леса, и Кирилл посмотрел назад. В амфитеатре еще полыхало пожарище, превращая его в подобие жерла огнедышащего вулкана. Над ним стоял циклопических размеров багряный Молох, который держал на вытянутых руках обуглившиеся тела людей. Это были моджахеды, находившиеся во время взрыва в других частях острова. Они вопили в огороженном железной изгородью боксе, напоминающем загон для скота. Молох доставал их попарно, поджаривал, как на гриле, и отправлял себе в пасть. Он улыбнулся Кириллу, выражая признательность за гекатомбы. Неожиданно Потемкин почувствовал вспышку нечеловеческой боли рядом с собой.

— Смотри! Смотри! — Беатриче кричала ему, показывая куда-то в сторону.

Кирилл посмотрел и увидел, что пожар охватил окраину райских кущ. Поднявшийся ветер гнал пламя на север, и Потемкин отчетливо расслышал тысячеголосый стон леса.

— Надо потушить это, — сказал он. — Нужна вода. Много-много воды!

Земля под их ногами опять подпрыгнула. В той стороне, где возвышалось обгоревшее здание отеля, раздался нарастающий грохот. Огромная масса океана вздыбилась и подмяла под себя бетонную дугу, переваливая через нее, как через плотину. Это была волна невероятных размеров. Она обрушилась на Эдемский сад, сметая все на своем пути. Кирилл ощутил океан, увидел мощь надвигающегося потока и улыбнулся:

— Уходим!

Деревья, кусты, трава перед ними раздвинулись, выкладывая прямую светящуюся дорожку к гигантской пальме. Кирилл пришпорил единорога и погнал его к кротовой норе, чувствуя за собой дыхание приближающегося цунами. Наконец впереди показалась таксофонная будка. Они соскочили с химеры и влетели в нее. Потемкин быстро набрал номер.